Неточные совпадения
Холод сердито щипал
лицо. Самгин шел и думал, что, когда Варвара станет его любовницей, для нее наступят не сладкие дни. Да. Она, вероятно, все уже испытала с Маракуевым или с каким-нибудь
актером, и это лишило ее права играть роль невинной, влюбленной девочки. Но так как она все-таки играет эту роль, то и будет наказана.
Самгин чувствовал себя человеком, который случайно попал за кулисы театра, в среду третьестепенных
актеров, которые не заняты в драме, разыгрываемой на сцене, и не понимают ее значения. Глядя на свое отражение в зеркале, на сухую фигурку, сероватое, угнетенное
лицо, он вспомнил фразу из какого-то французского романа...
Стараясь удержать на
лицах выражение задумчивости и скорби, все шли в угол, к столу; там соблазнительно блестели бутылки разноцветных водок, вызывающе распластались тарелки с закусками. Важный
актер, вздыхая, сознавался...
Самгин давно не беседовал с ним, и антипатия к этому человеку несколько растворилась в равнодушии к нему. В этот вечер Безбедов казался смешным и жалким, было в нем даже что-то детское. Толстый, в синей блузе с незастегнутым воротом, с обнаженной белой пухлой шеей, с безбородым
лицом, он очень напоминал «Недоросля» в изображении бесталанного
актера. В его унылой воркотне слышалось нечто капризное.
«Комический
актер», — определил Самгин, найдя в
лице и фигуре толстяка нечто симпатичное.
Пили горькую, пили еще какую-то хинную, и лысый сосед, тоже адвокат, с безразличным
лицом, чернобровый, бритый, как
актер, поучал...
Оратор вдруг открыл
лицо и вызвал на нем очень похожую на настоящую улыбку, которой
актеры выражают радость, и сладким, нежным голосом начал говорить...
Иногда называл себя в третьем
лице, будто не о нем речь. Где говорит, о том и вспоминает: в трактире — о старых трактирах, о том, кто и как пил, ел; в театре в кругу
актеров — идут воспоминания об
актерах, о театре. И чего-чего он не знал! Кого-кого он не помнил!
Лицо голиафа не было лишено даже своего рода благообразности — благообразности, напоминающей, например,
лицо провинциальных
актеров, когда они изображают «благородных отцов» в драмах, трагедиях и трагикомедиях.
Другую — зовут Зося. Она только что выбилась из рядовых барышень. Девицы покамест еще называют ее безлично, льстиво и фамильярно «экономочкой». Она худощава, вертлява, чуть косенькая, с розовым цветом
лица и прической барашком; обожает
актеров, преимущественно толстых комиков. К Эмме Эдуардовне она относится с подобострастием.
Ярченко послал через Симеона приглашение, и
актер пришел и сразу же начал обычную актерскую игру. В дверях он остановился, в своем длинном сюртуке, сиявшем шелковыми отворотами, с блестящим цилиндром, который он держал левой рукой перед серединой груди, как
актер, изображающий на театре пожилого светского льва или директора банка. Приблизительно этих
лиц он внутренне и представлял себе.
Приехал также и
актер Эгмонт-Лаврецкий, бритый, высокий, похожий на придворного лакея своим вульгарным и нагло-презрительным
лицом.
Он казался сильно уставшим. Платье его было мокро от дождя,
лицо тоже; волосы слиплись на лбу, во всей фигуре виднелось тяжелое утомление. Я в первый раз видел это выражение на
лице веселого оратора городских кабаков, и опять этот взгляд за кулисы, на
актера, изнеможенно отдыхавшего после тяжелой роли, которую он разыгрывал на житейской сцене, как будто влил что-то жуткое в мое сердце. Это было еще одно из тех откровений, какими так щедро наделяла меня старая униатская «каплица».
Милое
лицо Алея сияло такою детскою, прекрасною радостью, что, признаюсь, мне ужасно было весело на него смотреть, и я, помню, невольно каждый раз при какой-нибудь смешной и ловкой выходке
актера, когда раздавался всеобщий хохот, тотчас же оборачивался к Алею и заглядывал в его
лицо.
Бенгальский крикнул извозчика. Сели и поехали.
Актер всматривался в смуглое гейшино
лицо. Оно казалось ему странным. Гейша отвертывалась. Смутная догадка мелькнула в нем. Вспомнились городские толки о Рутиловых, о Людмиле и об ее гимназисте.
В вагон вошли только Шелковников, Андреа и двое влиятельных инженеров-бельгийцев. Квашнин сидел в кресле, расставив свои колоссальные ноги и выпятив вперед живот. На нем была круглая фетровая шляпа, из-под которой сияли огненные волосы; бритое, как у
актера,
лицо с обвисшими щеками и тройным подбородком, испещренное крупными веснушками, казалось заспанным и недовольным; губы складывались в презрительную, кислую гримасу.
Его всё занимает: цветы, густыми ручьями текущие по доброй земле, ящерицы среди лиловатых камней, птицы в чеканной листве олив, в малахитовом кружеве виноградника, рыбы в темных садах на дне моря и форестьеры на узких, запутанных улицах города: толстый немец, с расковырянным шпагою
лицом, англичанин, всегда напоминающий
актера, который привык играть роль мизантропа, американец, которому упрямо, но безуспешно хочется быть похожим на англичанина, и неподражаемый француз, шумный, как погремушка.
Актер Ф. К. Вольский хоть и был ростом немного выше среднего, но вся его фигура, энергичная походка и каждое движение обнаруживали в нем большую силу и гимнастическую ловкость. Свежее строгое
лицо с легким румянцем, выразительные серые глаза и переливной голос, то полный нежности, то неотразимо грозный, смотря по исполняемой роли.
С Абакумыча маркер снял скрипучие сапоги и стал переобувать его в огромные серые валенки, толсто подшитые войлоком, а в это время вошел наш
актер Островский, тоже пузатенький, но с
лицом римского сенатора — прямо голова Юлия Цезаря!
Улица, очень чистая и широкая, с садами, разделявшими между собой небольшие дома, была пуста. Только вдали виднелась знакомая фигура, в которой я сразу узнал Песоцкого. Прекрасный
актер на роли холодных любовников, фатов, он и в жизни изящно одевался, носил небольшие усики, которые так шли к его матово-бледному, продолговатому
лицу, которое или совсем не знало загара, или знало такие средства, с которыми загар не в силах был бороться, то есть перед которыми солнце пасовало.
Пастора играл в Казани преплохой
актер Максим Гуляев, и это
лицо в пьесе казалось мне и всей публике нестерпимо скучным, так что длинный монолог, который он читает барону Нейгофу, был сокращен в несколько строк по общему желанию зрителей.
Это были не
актеры и актрисы, представляющие кого-то для удовольствия других, — себя выражали одушевленные песенницы и плясуньи, себя тешили они от избытка сердца, и каждый зритель был увлеченное действующее
лицо.
Печатных афиш тогда в городе не было; некоторые почетные
лица получали афиши письменные из конторы театра, а город узнавал о названии пиесы и об именах действующих
лиц и
актеров из объявления, прибиваемого четырьмя гвоздиками к колонне или к стене главного театрального подъезда.
Виктор принялся говорить, глядя в потолок, не спеша и в нос, о театре, о двух ему знакомых
актерах, о какой-то Серафиме Серафимовне, которая его «надула», о новом профессоре Р., которого обозвал скотиной, — потому, представьте, что урод выдумал? Каждую лекцию с переклички начинает, а еще либералом считается! В кутузку я бы всех ваших либералов запрятал! — и, обратившись наконец всем
лицом и телом к Фустову, промолвил полужалобным, полунасмешливым голосом...
Но я старался доказать Шаховскому, что
актеры, играющие главные
лица в комедии, весь интерес которой заключается в ярком, выпуклом, живом изображении людей, потому что эта пиеса характеров, а не интриги, — такой безжизненной игрой наскучат зрителям.
Шаховской несколько раз вскакивал с своих кресел, подбегал то к тому, то к другому
актеру или актрисе, стараясь ласкою, шуткою и собственным одушевлением оживить, поднять тон действующих
лиц; так, одному говорил он: «Василий Петлович, ты, кажется, устал; велно, позавтлакал и хочешь уснуть.
Если б кто-нибудь видел Мочалова только в этих двух пиесах, он счел бы его за одного из первоклассных, великих артистов; между тем как этот же самый
актер являлся во всех трагедиях без исключения, а в драмах и комедиях с исключениями — весьма плохим
актером; у него бывали одушевленные места, но по большей части одушевление приходило некстати, не к месту, одним словом: талант был заметен, но отсутствие всякого искусства, непонимание представляемого
лица убивали его талант.
Он бывал свидетелем, что в этой путаной бесшабашной компании пропадали по целым неделям: тамбовские помещики, ювелиры, музыканты, танцмейстеры,
актеры, хозяева зверинцев, рыбные торговцы, распорядители кафешантанов, клубные игроки и другие
лица самых неожиданных профессий.
Актер охотно сел за пианино и запел цыганский романс. Он, собственно, не пел его, а скорее рассказывал, не выпуская изо рта сигары, глядя в потолок, манерно раскачиваясь. Женщины вторили ему громко и фальшиво, стараясь одна поспеть раньше другой в словах. Потом Сашка Штральман прекрасно имитировал фонограф, изображал в
лицах итальянскую оперу и подражал животным. Карюков танцевал фанданго и все спрашивал новые бутылки.
Рассказывал он уже не так вычурно, но очень подробно, приводя наизусть целые описания и разговоры; действующие
лица романа восхищали его, и, характеризуя их, он становился в позы, менял выражение
лица и голос, как настоящий
актер.
Кроме Любского, затеявшего у себя благородный спектакль, изображенного и выдержанного в совершенстве, кроме Волгина, грубого добряка, попадающего нечаянно в закулисный омут, вовсе ему чуждый и неизвестный, Волгина, который, по моему мнению, своим положением забавнее всех других
лиц, — в этой комедии есть характер, задуманный весьма счастливо и выполненный прекрасно: это Посошков, человек умный, страстный любитель театра, сочинитель и
актер, чувствующий, понимающий искусство, и только потому смешной и даже глупый, что ничего кроме искусства не видит и не понимает.
Он даже говаривал: «Маска не изменяет
лица,
актер не делается плутом, играя роли мошенников».
Часть необходимых указаний дали мне книги; часть я должен был, как всякий настоящий
актер во всякой роли, восполнить собственным творчеством, а остальное воссоздаст сама публика, давно изощрившая свои чувства книгами и театром, где по двум-трем неясным контурам ее приучили воссоздавать живые
лица.
Вообще, мне думается, во мне скрывался недюжинный
актер, способный сочетать естественность игры, доходившую временами до полного слияния с олицетворяемым
лицом, с неослабевающим холодным контролем разума.
Русское общество с Петра I раза четыре изменяло нравы. Об екатерининских стариках говорили очень много, но люди александровского времени будто забыты, оттого ли, что они ближе к нам, или от чего другого, но их мало выводят на сцену, несмотря на то, что они совсем не похожи на современных
актеров «памятной книжки» и действующих
лиц «адрес-календаря».
— Sacre Dieu! [Проклятие! (франц.).] Что мне в его любви?.. Помешался сам на театре и хочет всех сделать
актерами. Очень весело учить какую-нибудь дрянь наизусть, пачкать
лицо и тому подобные делать глупости.
— Да, должно быть, опытный малый — настоящий
актер, — отвечал тот. — Посмотрите, mon cher, какое у него
лицо смешное, а ведь нельзя сказать, чтобы фарсил.
Таким-то образом из Осинина я и сделался Васильевым и остался им до самого конца моей сценической деятельности, в ряду с Петровым, Ивановым, Николаевым, Григорьевым, Сидоровым и др. Неопытный
актер — я лишь спустя неделю догадался, что среди этих громких имен лишь одно мое прикрывало реальное
лицо. Проклятое созвучие погубило меня!
Но зато как проникновенно они говорили о «святом искусстве» и о сцене! Помню один светлый, зеленый июньский день. У нас еще не начиналась репетиция. На сцене было темновато и прохладно. Из больших
актеров пришли раньше всех Лара-Ларский и его театральная жена — Медведева. Несколько барышень и реалистов сидят в партере. Лара-Ларский ходит взад и вперед по сцене.
Лицо его озабочено. Очевидно, он обдумывает какой-то новый глубокий тип. Вдруг жена обращается к нему...
Слово «притворными», вместо «придворными», как всегда печаталось в обыкновенных афишах публичных императорских театров, конечно, было довольно удачно, изменение одной буквы давало совершенно противуположный и приличный смысл одному и тому же слову. Мне особенно это понравилось потому, что на благородных домашних театрах, хорошо мне знакомых, почти все действующие
лица, конечно, только притворяются, будто они
актеры. Этот спектакль в доме Черевина на Васильевском острову шел через несколько дней.
Ну, я вас спрашиваю, как сыграет русская актриса Деву Орлеанскую? это не в ее роде совсем; или: как русский
актер воссоздаст эти величавые и мрачные, гордые и самобытные шекспировские
лица, окружающие его Иоанна, Ричарда, Генрихов, —
лица совершенно английские?
Поверьте, так как поэт всюду вносит свою личность, и чем вернее он себе, чем откровеннее, тем выше его лиризм, тем сильнее он потрясает ваше сердце; то же с
актером: чему он не сочувствует, того он не выразит или выразит учено, холодно; вы не забывайте, он все же себя вводит в
лицо, созданное поэтом.
И все-таки, несмотря на свое убожество, этот наивный грим придавал голове
актера странное и трогательное сходство с
лицами ветхозаветных пророков.
Она так близко пролетела возле Цирельмана, что тот ясно увидал ее раздувшиеся ноздри и большие глаза, блестевшие диким испугом, и ветер от ее быстрого бега пахнул
актеру в
лицо.
— Пусти меня, черт!.. Оставь! — хрипел Файбиш. Его сильная, жесткая рука комкала губы и нос Цирельмана; но
актер мочил слюнями и кусал его пальцы и, вырывая из них на мгновение рот, кричал все громче и безумнее и крепче прижимался
лицом к шершавому балахону и к сапогам Файбиша. А лошади все неслись, заложив назад уши, и торчавший из-под снега прошлогодний камыш хлестал по бокам саней.
Комедия Ефимьева состояла из двух
лиц: одного, пожилого господина, затевающего устроить театр, и другого, молодого человека, который, чтоб отвратить первого — своего хорошего приятеля — от этого предприятия, является, для определения в
актеры, в разных видах и костюмах: дразнит и дурачит бедного антрепренера и, наконец, поселяет в нем отвращение к театру.
Бывало, лишь только раздастся музыка увертюры, я начинаю дрожать, как в лихорадке, от внутреннего волнения; часто я приводил в страх моих товарищей-актеров, не знавших еще за мной этих проделок; но с первым шагом на сцену я был уже другой человек, помнил только представляемое мною
лицо, и многочисленная публика для меня не существовала: я играл точно так, как репетировал роль накануне, запершись в своей комнате…
И он тяжело опустился на стул и кручинно подпер
лицо облокоченными на стол руками. Но переход от одного настроения к другому был сделан и резко, и аляповато, так что обнажил в Полоярове неумелого
актера.
Один Магнус продолжал ухмыляться, все остальные стали, как мне казалось, серьезны и ждали ответа кардинала. И он последовал: бритая обезьяна оказалась недурным
актером. Сделав преувеличенно испуганное
лицо, кардинал поднял правую руку и произнес с выражением крайнего добродушия, противоречившего жесту и словам...
Из вестибюля театра взволнованно выходили
актеры. К Кате подошла премьерша театра, Борина-Струйская, с красивым и нервным
лицом.