Младенца несут в старую церковку, в ней — по ветхости ее — давно не служат, и целый год она стоит пустая, но сегодня ее древние стены украшены цветами,
листьями пальм, золотом лимонов, мандарин, и вся она занята искусно сделанной картиной Рождества Христова.
Когда я еще был совсем маленьким, отец сильно увлекался садоводством, дружил с местным купцом-садоводом Кондрашовым. Иван Иваныч Кондратов. Сначала я его называл Ананас-Кокок, потом — дядя-Карандаш. Были парники, была маленькая оранжерея. Смутно помню теплый, парной ее воздух, узорчатые
листья пальм, стену и потолок из пыльных стекол, горки рыхлой, очень черной земли на столах, ряды горшочков с рассаженными черенками. И еще помню звучное, прочно отпечатавшееся в памяти слово «рододендрон».
На желтой крышке больничного гроба лежали два
листа пальмы латании и еще какие-то ветки комнатных цветов; Алина — монументальная, в шубе, в тяжелой шали на плечах — шла, упираясь подбородком в грудь; ветер трепал ее каштановые волосы; она часто, резким жестом руки касалась гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал, глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
Неточные совпадения
Елена полулежала на тахте, под большой картиной, картина изображала желтые бугры песка, караван верблюдов, две тощие
пальмы в лохмотьях
листьев, изорванных ветром.
И вот он сидит в углу дымного зала за столиком, прикрытым тощей
пальмой, сидит и наблюдает из-под широкого, веероподобного
листа. Наблюдать — трудно, над столами колеблется пелена сизоватого дыма, и лица людей плохо различимы, они как бы плавают и тают в дыме, все глаза обесцвечены, тусклы. Но хорошо слышен шум голосов, четко выделяются громкие, для всех произносимые фразы, и, слушая их, Самгин вспоминает страницы ужина у банкира, написанные Бальзаком в его романе «Шагреневая кожа».
Все это мне приходило в голову, когда я шел под тенью акаций, миртов и банианов; между ними видны кое-где
пальмы. Я заходил в сторону, шевелил в кустах, разводил
листья, смотрел на ползучие растения и потом бежал догонять товарищей.
У томанов грубый продолговатый
лист и серый ствол; у
пальм светло-зеленые крепкие
листья до того, что едва разорвешь руками.
Мы видели новые, заброшенные в глушь леса, еще строящиеся хижины, под
пальмами и из
пальм, крытые пальмовыми же
листьями.
Пальма аrеса с своими темно-зелеными
листьями, которых верхушки будто отрезаны, и все дерево точно щеголевато острижено, кокосовые с развесистыми, длинными и острыми
листьями, мускатные с небольшим, ярко-зеленым, жирным
листом, далее померанцы, банианы — вот кайма, окружавшая нас!
Но
пальма что-то показалась мне невзрачна против виденных нами на Яве и в Сингапуре: видно, ей холодно здесь —
листья жидки и малы.
В небольшие окна с зеркальными стеклами смотрели широкие, лапчатые
листья филодендронов, камелии,
пальмы, араукарии.
Только одни
листья прибрежных водорослей, то многоугольные, как
листья «мать-и-мачеха», то длинные и остроконечные, как у некоторых видов пустынной
пальмы, лениво покачивались, роскошничая на мелкой ряби тихо бежавшей речки.
— Иди-иди, дурашка, чего рот разинул! — подталкивал его шутливо старик. — Погоди, вот дойдем до города Новороссийского и, значит, опять подадимся на юг. Там действительно места, — есть на что посмотреть. Сейчас, примерно сказать, пойдут тебе Сочи, Адлер, Туапсе, а там, братец ты мой, Сухум, Батум… Глаза раскосишь, глядемши… Скажем, примерно —
пальма. Удивление! Ствол у нее мохнатый, на манер войлока, а каждый
лист такой большой, что нам с тобой обоим укрыться впору.
Пальму привязали канатами, чтобы, падая, она не разбила стен оранжереи, и низко, у самого корня, перепилили ее. Маленькая травка, обвивавшая ствол дерева, не хотела расстаться с своим другом и тоже попала под пилу. Когда
пальму вытащили из оранжереи, на отрезе оставшегося пня валялись размозженные пилою, истерзанные стебельки и
листья.
Крупные
листья его расположены розетками по концам ветвей, отчего каждая из них похожа на
пальму.