Евлампий Григорьевич скинул статс-секретарскую шинель с одного плеча. Его правая рука свободно двигалась в воздухе. Шитый воротник, белый галстук, крест на шее, на левой груди — звезда, вся в настоящих, самим вставленных, брильянтах, так и горит. Весь выпрямился, голова откинута назад, волосы как-то взбиты,
линии рта волнистые, возбужденные глаза… Палтусову опять кажется, что зрачки у него не равны, голос с легкой дрожью, но уверенный и немного как бы вызывающий… Неузнаваем!
Сидевший был брюнет: волнистые волосы густою шапкой покрывали его красиво и правильно сложенную голову и оттеняли большой белый лоб, темные глаза, цвета, неподдающегося точному определению, или, лучше сказать, меняющие свой цвет по состоянию души их обладателя, смело и прямо глядели из-под как бы нарисованных густых бровей и их почти надменный блеск отчасти смягчался длинными ресницами; правильный орлиный нос с узкими, но по временам раздувающимися ноздрями, и алые губы с резко заканчивающимися
линиями рта придавали лицу этого юноши какое-то властное, далеко не юношеское выражение.
Неточные совпадения
Как бы решая сложную задачу, он закусывал губы,
рот его вытягивался в тонкую
линию.
У ней был прекрасный нос и грациозный
рот, с хорошеньким подбородком. Особенно профиль был правилен,
линия его строга и красива. Волосы рыжеватые, немного потемнее на затылке, но чем шли выше, тем светлее, и верхняя половина косы, лежавшая на маковке, была золотисто-красноватого цвета: от этого у ней на голове, на лбу, отчасти и на бровях, тоже немного рыжеватых, как будто постоянно горел луч солнца.
Сквозь белую, нежную кожу сквозили тонкими
линиями синие жилки; глаза большие, темно-синие и лучистые;
рот маленький и грациозный с вечной, одинаковой для всех улыбкой.
Когда он проходил сзади палаток своей
роты, по офицерской
линии, то чей-то сдавленный, но гневный крик привлек его внимание.
Кто-то издали подал музыке знак перестать играть. Командир корпуса крупной рысью ехал от левого фланга к правому вдоль
линии полка, а за ними разнообразно волнующейся, пестрой, нарядной вереницей растянулась его свита. Полковник Шульгович подскакал к первой
роте. Затягивая поводья своему гнедому мерину, завалившись тучным корпусом назад, он крикнул тем неестественно свирепым, испуганным и хриплым голосом, каким кричат на пожарах брандмайоры...
Жизнь обитателей передовых крепостей на чеченской
линии шла по-старому. Были с тех пор две тревоги, на которые выбегали
роты и скакали казаки и милиционеры, но оба раза горцев не могли остановить. Они уходили и один раз в Воздвиженской угнали восемь лошадей казачьих с водопоя и убили казака. Набегов со времени последнего, когда был разорен аул, не было. Только ожидалась большая экспедиция в Большую Чечню вследствие назначения нового начальника левого фланга, князя Барятинского.
Но когда Полторацкий подошел с
ротой, он велел стрелять, и только что была передана команда, по всей
линии цепи послышался непрерывный веселый, бодрящий треск ружей, сопровождаемый красиво расходившимися дымками.
Тут узнал он, что с Сибирской
линии идут к Ильинской три
роты, отряженные генерал-майором Станиславским.
Он без оказии проехал с Ванюшей на
линию и несколькими часами опередил свою
роту.
По некоторому стечению обстоятельств мы, ребятишки, сделались причастны к одному событию декабристского бунта. Фас нашего корпуса, как известно, выходил на Неву, прямо против нынешней Исаакиевской площади. Все
роты были размещены по
линии, а резервнаярота выходила на фас. Я был тогда именно в этой резервной
роте, и нам, из наших окон, было все видно.
— Партизан!.. партизан!.. Посмотрел бы я этого партизана перед
ротою — чай, не знает, как взвод завести! Терпеть не могу этих удальцов! То ли дело наш брат фрунтовой: без команды вперед не суйся, а стой себе как вкопанный и умирай, не сходя с места. Вот это служба! А то подкрадутся да подползут, как воры… Удалось — хорошо! не удалось — подавай бог ноги!.. Провал бы взял этих партизанов! Мне и кабардинцы на кавказской
линии надоели!
Несмотря на то, что мы не могли открыть неприятеля, наш маленький отряд принимал все меры осторожности. Днем и ночью стояла кругом лагеря густая аванпостная цепь. По условиям местности, ее
линия была очень длинна, и каждый день несколько
рот были заняты этой бездеятельной, но очень утомительной службой. Бездействие, почти постоянный голод, неизвестность положения дурно действовали на людей.
На другом камне — два человеческих лица: глаза,
рот и даже нос сделаны концентрическими кругами, а на лбу ряд волнообразных
линий, отчего получилось выражение удивления, как бы с поднятыми бровями.
Юмор проползал чуть заметной
линией по доброму
рту Антона Пантелеича… Потом глаза получили мечтательный налет.
Глаза, с широким разрезом, совсем темные, уходили в толстоватые веки, брови легли правильной и густой дугой, нос утолщался книзу, и из-под усов глядел красный, сочный
рот с чувственной
линией нижней губы.
Ей пошел сороковой год. Она наследовала от красавицы матери — что глядела на нее с портрета — такую же мягкую и величественную красоту и высокий рост. Черты остались в виде
линий, но и только… Она вся потускнела с годами, лицо потеряло румянец, нежность кожи, покрылось мелкими морщинами,
рот поблек, лоб обтянулся, белокурые волосы поредели. Она погнулась, хотя и держалась прямо; но стан пошел в ширину: стал костляв. Сохранились только большие голубые глаза и руки барского изящества.
Горькая черта избороздила
рот Луки Ивановича. Глаза его вспыхнули, в щеках пробилась краска; но это было всего одну минуту. Лицо опять осунулось, взгляд потух, на лбу ж легли две резкие
линии; он что-то сообразил.
Легкие подергивания
линий ее красивого
рта и появление изредка чуть заметных морщинок на ее точно высеченном из мрамора высоком лбу выдавали обуявшие ее думы.
— Как что-то! Все! И контур шеи, падение плеч! Смотрите эту
линию. Поразительно! И усмешка
рта, такого же пышного!
Она оказалась совсем еще молоденькой особой, лет восемнадцати или девятнадцати на вид. И без того большие черные глаза казались огромными среди худенького бледного личика с добрым
ртом, маленьким чуть вздернутым носом и целой массой густых волнистых волос. Что-то чрезвычайно милое и симпатичное было в этом юном личике с неправильными
линиями и с отпечатком преждевременной заботы и грусти в глазах.
Линии этого
рта были замечательно тонко изогнуты.