Неточные совпадения
Он написал Ольге, что в
Летнем саду простудился немного, должен был напиться горячей
травы и просидеть дня два дома, что теперь все прошло и он надеется видеть ее в воскресенье.
Обыкновенно они бывают защищены от холодных ветров, и в то время как на соседних горах и трясинах растительность поражает своею скудостью и мало отличается от полярной, здесь, в еланях, мы встречаем роскошные рощи и
траву раза в два выше человеческого роста; в
летние, не пасмурные дни земля здесь, как говорится, парит, во влажном воздухе становится душно, как в бане, и согретая почва гонит все злаки в солому, так что в один месяц, например, рожь достигает почти сажени вышины.
Однажды Петрик был один на холмике над рекой. Солнце садилось, в воздухе стояла тишина, только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием. Мальчик только что перестал играть и откинулся на
траву, отдаваясь полудремотной истоме
летнего вечера. Он забылся на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка была ему незнакома.
Летние алые цветки поблекли, а
трава под ногой шелестит по-мертвому…
Милая моя сестрица, не разделявшая со мной некоторых моих
летних удовольствий, была зато верной моей подругой и помощницей в собирании
трав и цветов, в наблюденьях за гнездами маленьких птичек, которых много водилось в старых смородинных и барбарисовых кустах, в собиранье червячков, бабочек и разных букашек.
Степь не была уже так хороша и свежа, как бывает весною и в самом начале лета, какою описывал ее мне отец и какою я после сам узнал ее: по долочкам
трава была скошена и сметана в стога, а по другим местам она выгорела от
летнего солнца, засохла и пожелтела, и уже сизый ковыль, еще не совсем распустившийся, еще не побелевший, расстилался, как волны, по необозримой равнине; степь была тиха, и ни один птичий голос не оживлял этой тишины; отец толковал мне, что теперь вся степная птица уже не кричит, а прячется с молодыми детьми по низким ложбинкам, где
трава выше и гуще.
Летнее утро было хорошо, как оно бывает хорошо только на Урале; волнистая даль была еще застлана туманом; на деревьях и на
траве дрожали капли росы; прохваченный ночной свежестью, холодный воздух заставлял вздрагивать; кругом царило благодатное полудремотное состояние, которое овладевает перед пробуждением от сна.
Потом приснилось ей озеро и жаркий
летний вечер, под тяжко надвигающимися грозовыми тучами, — и она лежит на берегу, нагая, с золотым гладким венцом на лбу. Пахло теплою застоявшею водою и тиною, и изнывающею от зноя
травою, — а по воде, темной и зловеще спокойной, плыл белый лебедь, сильный, царственно-величавый. Он шумно бил по воде крыльями и, громко шипя, приблизился, обнял ее, — стало темно и жутко…
Короткая
летняя ночь, доживая свой последний час, пряталась в деревья и углы, в развалины бубновской усадьбы, ложилась в
траву, словно тьма её, бесшумно разрываясь, свёртывалась в клубки, принимала формы амбара, дерева, крыши, очищая воздух розоватому свету, и просачивалась в грудь к человеку, холодно и тесно сжимая сердце.
В тени высокой липы, на берегу Москвы-реки, недалеко от Кунцова, в один из самых жарких
летних дней 1853 года лежали на
траве два молодых человека.
Не останавливаясь в нем, путешественники наши переехали по мосту реку Большой Кинель, и луговою его стороною, ровною и покрытою густой
травой, по степной, колеистой,
летней дороге, не заезжая ни в одно, селенье, побежали шибкой рысью, верст по десяти в час.
Вот еще степной ужас, особенно опасный в
летние жары, когда
трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и пламя на десятки верст неслось огненной стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма табуны начинают в тревоге метаться и мчатся очертя голову от огня. Летит и птица. Бежит всякий зверь: и заяц, и волк, и лошадь — все в общей куче.
В раннюю весну, в позднюю осень, в дурную погоду — она держится больше в материке, в верховьях пруда; в теплое время, в
летние жары — она гуляет по полоям, в
травах и камышах; в холодное ненастье — жмется по течению материка к теплой навозной плотине; но особенно любит она держаться в ямах, под спусками вешняка или под водяными колесами.
Приведите их в таинственную сень и прохладу дремучего леса, на равнину необозримой степи, покрытой тучною, высокою
травою; поставьте их в тихую, жаркую
летнюю ночь на берег реки, сверкающей в тишине ночного мрака, или на берег сонного озера, обросшего камышами; окружите их благовонием цветов и
трав, прохладным дыханием вод и лесов, неумолкающими голосами ночных птиц и насекомых, всею жизнию творения: для них тут нет красот природы, они не поймут ничего!
По утрам должно удить на местах чистых, открытых или около
трав; в полдень, напротив (разумеется, в
летние жары), окунь любит стоять в тени, в корягах под кустами, под навесом
трав и лопухами; следовательно, надобно удить в самых
травах; вечером же окунь опять ходит по местам чистым и открытым.
Уженье около полдён, о котором я обещал сказать особо, в жаркие
летние дни производится в таких местах, где густая тень покрывает воду, как-то: под мостами, плотами, нависшим берегом, толстыми пнями и корягами, нередко торчащими в воде, под густым навесом
трав, расстилающихся иногда над значительною глубиною.
Скот грелся постоянно едою, корма выходило втрое против обыкновенного, и как от
летней засухи уродилось мало
трав и соломы, то крестьяне начинали охать и бояться, что корму, пожалуй, не хватит и до Алексея божьего человека.
Проток имел под водою свои собственные берега, обраставшие густыми водяными
травами в
летнее время, расстилавшимися по водяной поверхности; теперь, побитые сверху морозами, они опустились и лежали по дну грядами, наклонясь в одну сторону.
Чем от нежной кусающей яблоко девушки дышит,
Чем ветерок, набежав на Корицийский шафран,
Чем зацветает впервой лоза, заболевшая гроздом,
Чем
трава отдает, срезана зубом овцы,
Чем и мирт, или жнец араб и янтарь после тренья,
Чем благовонен огонь, ладан эосский куря,
Чем земля, как ее окропить
летним дождиком малость,
Чем венок, что с волос, нардом упитанных снят,
Этим дышат твои, Диадумен, поцелуи.
Что же, если бы ты все их давал не скупясь?
Наслаждение
летним днем, солнечным светом омрачалось мыслью о бедном Гавриле Степаныче, которому, по словам доктора, оставалось недолго жить; среди этого моря зелени, волн тепла и света, ароматного запаха
травы и цветов мысль о смерти являлась таким же грубым диссонансом, как зимний снег; какое-то внутреннее человеческое чувство горячо протестовало против этого позорного уничтожения.
Здесь мы отдыхали в жаркие
летние дни, по целым часам лежа на мягкой
траве и чутко прислушиваясь к вечному шепоту высоких столетних сосен; чтение и разговоры как-то особенно хорошо удавались в этом бору, и, как я ни старался, дело не обошлось без таких тем, которые волновали больного.
Тени плавают, задевают стебли
трав; шорох и шёпот вокруг; где-то суслик вылез из норы и тихо свистит. Далеко на краю земли кто-то тёмный встанет — может, лошадь в ночном — постоит и растает в море тёплой тьмы. И снова возникает, уже в ином месте, иной формы… Так всю ночь бесшумно двигаются по полям немые сторожа земного сна, ласковые тени
летних ночей. Чувствуешь, что около тебя, на всём круге земном, притаилась жизнь, отдыхая в чутком полусне, и совестно, что телом твоим ты примял
траву.
Здесь в
летний день, в полдневный жар,
Когда с камней восходит пар,
Толпа детей в
траве играет,
Черкес усталый отдыхает...
Начинается ругань… А солнце печет и печет. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки… Высокая
трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим и Любим всё еще барахтаются под ивняком. Хриплый бас и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину
летнего дня.
За окном весело разыгралось
летнее утро — сквозь окроплённые росою листья бузины живой ртутью блестела река,
трава, примятая ночной сыростью, расправляла стебли, потягиваясь к солнцу; щёлкали жёлтые овсянки, торопливо разбираясь в дорожной пыли, обильной просыпанным зерном; самодовольно гоготали гуси, удивлённо мычал телёнок, и вдоль реки гулко плыл от села какой-то странный шлёпающий звук, точно по воде кто-то шутя хлопал огромной ладонью.
В воздухе пахло водой,
травой, туманом, — одним словом, пахло ранним прекрасным
летним утром.
В хороший
летний вечер он посидел на росистой
траве…
Поденок было так много, что если бы не теплая
летняя ночь и не душный запах рано скошенной где-то сухой
травы, их можно было принять за снег.
Почва так не возделана, сорные
травы так быстро растут, особенно в эти
летние дни.
— Заснула опять, и снова он мне пригрезился. Снилось мне, что идем мы с ним цветистым лугом, утро будто бы
летнее, раннее, на мураве-траве и на цветах еще роса не высохла, поляна далеко, далеко расстилается, и идем мы с ним уже давно, и я притомилась. «Сем-ка присядем», — говорю я ему. Выбрали мы местечко, уселись, солнышко так хорошо пригревает, кругом все тепло да радостно, вдруг, вижу я змея большая-пребольшая вокруг него обвивается и в горло ему жало впускает, я как вскрикнула и опять проснулась…
Придут благодатные
летние деньки с припеком солнечным, когда изжаренная
трава хрустит под ногами и на торгу сухохонько.