Неточные совпадения
— А на эти деньги он бы накупил скота или землицу
купил бы за бесценок и мужикам роздал бы внаймы, — с улыбкой докончил Левин, очевидно не раз уже сталкивавшийся с подобными расчетами. — И он составит
себе состояние. А вы и я — только дай Бог нам свое удержать и детям оставить.
Я таки привез с
собою один; хорошо, что догадался
купить, когда были еще деньги.
Уже сукна
купил он
себе такого, какого не носила вся губерния, и с этих пор стал держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою; уже приобрел он отличную пару и сам держал одну вожжу, заставляя пристяжную виться кольцом; уже завел он обычай вытираться губкой, намоченной в воде, смешанной с одеколоном; уже
покупал он весьма недешево какое-то мыло для сообщения гладкости коже, уже…
— Ну, извольте, и я вам скажу тоже мое последнее слово: пятьдесят рублей! право, убыток
себе, дешевле нигде не
купите такого хорошего народа!
— Как вы
себе хотите, я
покупаю не для какой-либо надобности, как вы думаете, а так, по наклонности собственных мыслей. Два с полтиною не хотите — прощайте!
— Как только услышал я шум и увидел, что проходят в городские ворота, я схватил на всякий случай с
собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворянки, а коли есть красавицы и дворянки, сказал я
себе, то хоть им и есть нечего, а жемчуг все-таки
купят.
— Нет, я не
куплю также и лакомств, которые я
покупал во сне для самого
себя.
Потом я
купил и
себе очень много сластей и орехов, а в другой лавке взял большую книгу «Псалтирь», такую точно, какая лежала на столе у нашей скотницы.
— Как это «ненужная»? Я вам не стал бы и говорить про то, что не нужно. А вы обратите внимание на то, кто окружает нас с вами, несмотря на то, что у вас есть неразменный рубль. Вот вы
себе купили только сластей да орехов, а то вы все
покупали полезные вещи для других, но вон как эти другие помнят ваши благодеяния: вас уж теперь все позабыли.
Дронов существовал для него только в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно
купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще
покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей жены обнаружил в портфеле у
себя панталоны какой-то дамы.
Когда он,
купив гроб, платил деньги розовощекому, бритому купцу, который был более похож на чиновника, успешно проходящего службу и довольного
собою, — в магазин, задыхаясь, вбежал юноша с черной повязкой на щеке и, взмахнув соломенной шляпой, объявил...
Он был похож на ломового извозчика, который вдруг разбогател и,
купив чужую одежду, стеснительно натянул ее на
себя.
Чрез две недели Штольц уже уехал в Англию, взяв с Обломова слово приехать прямо в Париж. У Ильи Ильича уже и паспорт был готов, он даже заказал
себе дорожное пальто,
купил фуражку. Вот как подвинулись дела.
— Они мне не должны, — отвечала она, — а что я закладывала серебро, земчуг и мех, так это я для
себя закладывала. Маше и
себе башмаки
купила, Ванюше на рубашки да в зеленные лавки отдала. А на Илью Ильича ни копеечки не пошло.
— А я говорил тебе, чтоб ты
купил других, заграничных? Вот как ты помнишь, что тебе говорят! Смотри же, чтоб к следующей субботе непременно было, а то долго не приду. Вишь, ведь какая дрянь! — продолжал он, закурив сигару и пустив одно облако дыма на воздух, а другое втянув в
себя. — Курить нельзя.
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит держать
себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним
покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
Бабушка добыла
себе, как будто
купила на вес, жизненной мудрости, пробавляется ею и знать не хочет того, чего с ней не было, чего она не видала своими глазами, и не заботится, есть ли там еще что-нибудь или нет.
В юности он приезжал не раз к матери, в свое имение, проводил время отпуска и уезжал опять, и наконец вышел в отставку, потом приехал в город,
купил маленький серенький домик, с тремя окнами на улицу, и свил
себе тут вечное гнездо.
А обет, данный
себе и всему роду моих предков, — возродиться и
выкупить все прежние подлости!
Татьяна Павловна хлопотала около меня весь тот день и
покупала мне много вещей; я же все ходил по всем пустым комнатам и смотрел на
себя во все зеркала.
Версилов,
выкупив мою мать у Макара Иванова, вскорости уехал и с тех пор, как я уже и прописал выше, стал ее таскать за
собою почти повсюду, кроме тех случаев, когда отлучался подолгу; тогда оставлял большею частью на попечении тетушки, то есть Татьяны Павловны Прутковой, которая всегда откуда-то в таких случаях подвертывалась.
Он просил меня
купить этой кожи
себе и товарищам по поручению и сам отправился со мной.
Один из моих спутников, князь Оболенский, хотел
купить кусок необделанной кости и взять с
собой.
Но в Аяне, по молодости лет его, не завелось гостиницы, и потому путешественники, походив по берегу,
купив что надобно, возвращаются обыкновенно спать на корабль. Я посмотрел в недоумении на барона Крюднера, он на Афанасья, Афанасий на Тимофея, потом поглядели на князя Оболенского, тот на Тихменева, а этот на кучера Ивана Григорьева, которого князь Оболенский привез с
собою на фрегате «Диана», кругом Америки.
Мы пошли по улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто
покупал книги, кто заказывал
себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается на большой улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу, карты и гравюры и
купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Некоторым нужно было что-то
купить, и мы велели везти
себя в европейский магазин; но собственно европейских магазинов нет: европейцы ведут оптовую торговлю, привозят и увозят грузы, а розничная торговля вся в руках китайцев. Лавка была большая, в две комнаты: и чего-чего в ней не было! Полотна, шелковые материи, сигары, духи, мыло, помада, наконец, китайские резные вещи, чай и т. п.
— Ну и решился убить
себя. Зачем было оставаться жить: это само
собой в вопрос вскакивало. Явился ее прежний, бесспорный, ее обидчик, но прискакавший с любовью после пяти лет завершить законным браком обиду. Ну и понял, что все для меня пропало… А сзади позор, и вот эта кровь, кровь Григория… Зачем же жить? Ну и пошел
выкупать заложенные пистолеты, чтобы зарядить и к рассвету
себе пулю в башку всадить…
В трактире «Столичный город» он уже давно слегка познакомился с одним молодым чиновником и как-то узнал в трактире же, что этот холостой и весьма достаточный чиновник до страсти любит оружие,
покупает пистолеты, револьверы, кинжалы, развешивает у
себя по стенам, показывает знакомым, хвалится, мастер растолковать систему револьвера, как его зарядить, как выстрелить, и проч.
— О да, я сам был тогда еще молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда приехал. И мне стало тогда жаль мальчика, и я спросил
себя: почему я не могу
купить ему один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что дети очень любят, как это — ну, как это… — замахал опять доктор руками, — это на дереве растет, и его собирают и всем дарят…
Гольд рассказывал мне о том, как в верховьях реки Санда-Ваку зимой он поймал двух соболей, которых выменял у китайцев на одеяло, топор, котелок и чайник, а на оставшиеся деньги
купил китайской дрели, из которой сшил
себе новую палатку.
А человек-то это шел наш бочар, Вавила: жбан
себе новый
купил, да на голову пустой жбан и надел.
Прибыли мы наконец в Тулу;
купил я дроби да кстати чаю да вина, и даже лошадь у барышника взял. В полдень мы отправились обратно. Проезжая тем местом, где в первый раз мы услыхали за
собою стук телеги, Филофей, который, подвыпив в Туле, оказался весьма разговорчивым человеком, — он мне даже сказки рассказывал, — проезжая тем местом, Филофей вдруг засмеялся.
Ермолай, этот беззаботный и добродушный человек, обходился с ней жестоко и грубо, принимал у
себя дома грозный и суровый вид — и бедная его жена не знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда, на последнюю копейку
покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь на печи, засыпал богатырским сном.
Утром китайцы проснулись рано и стали собираться на охоту, а мы — в дорогу. Взятые с
собой запасы продовольствия приходили к концу. Надо было пополнить их. Я
купил у китайцев немного буды и заплатил за это 8 рублей. По их словам, в этих местах пуд муки стоит 16 рублей, а чумиза 12 рублей. Ценятся не столько сами продукты, сколько их доставка.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между
собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня,
купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
На свои деньги он не
покупал ничего подобного; «не имею права тратить деньги на прихоть, без которой могу обойтись», — а ведь он воспитан был на роскошном столе и имел тонкий вкус, как видно было по его замечаниям о блюдах; когда он обедал у кого-нибудь за чужим столом, он ел с удовольствием многие из блюд, от которых отказывал
себе в своем столе, других не ел и за чужим столом.
— «Сущая правда, — заметил Адриан, — однако ж, если живому не на что
купить сапог, то, не прогневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром берет
себе гроб».
На другой же день приступила она к исполнению своего плана, послала
купить на базаре толстого полотна, синей китайки и медных пуговок, с помощью Насти скроила
себе рубашку и сарафан, засадила за шитье всю девичью, и к вечеру все было готово.
Будучи в отставке, он, по газетам приравнивая к
себе повышение своих сослуживцев,
покупал ордена, им данные, и клал их на столе как скорбное напоминанье: чем и чем он мог бы быть изукрашен!
Его предки, средневековые горожане, спасаясь от насилий и грабежа, принуждены были лукавить: они
покупали покой и достояние уклончивостью, скрытностью, сжимаясь, притворяясь, обуздывая
себя.
Во всем современно европейском глубоко лежат две черты, явно идущие из-за прилавка: с одной стороны, лицемерие и скрытность, с другой — выставка и étalage. [хвастовство (фр.).] Продать товар лицом,
купить за полцены, выдать дрянь за дело, форму за сущность, умолчать какое-нибудь условие, воспользоваться буквальным смыслом, казаться, вместо того чтоб быть, вести
себя прилично, вместо того чтоб вести
себя хорошо, хранить внешний Respectabilität [благопристойность (нем.).] вместо внутреннего достоинства.
Мы ему
купим остальную часть Капреры, мы ему
купим удивительную яхту — он так любит кататься по морю, — а чтобы он не бросил на вздор деньги (под вздором разумеется освобождение Италии), мы сделаем майорат, мы предоставим ему пользоваться рентой. [Как будто Гарибальди просил денег для
себя. Разумеется, он отказался от приданого английской аристократии, данного на таких нелепых условиях, к крайнему огорчению полицейских журналов, рассчитавших грош в грош, сколько он увезет на Капреру. (Прим. А. И. Герцена.)]
В последний торг наш о цене и расходах хозяин дома сказал, что он делает уступку и возьмет на
себя весьма значительные расходы по купчей, если я немедленно заплачу ему самому всю сумму; я не понял его, потому что с самого начала объявил, что
покупаю на чистые деньги.
Построит
себе келейку, огородец разведет, коровушку
купит и будет жить да поживать.
— Пей водку. Сам я не пью, а для пьяниц — держу. И за водку деньги плачу. Ты от откупщика даром ее получаешь, а я
покупаю. Дворянин я — оттого и веду
себя благородно. А если бы я приказной строкой был, может быть, и я водку бы жрал да по кабакам бы христарадничал.
А если удастся затащить в лавку, так несчастного заговорят, замучат примеркой и уговорят
купить, если не для
себя, то для супруги, для деток или для кучера… Великие мастера были «зазывалы»!
Шмаровин вообще дружил с полуголодной молодежью Училища живописи,
покупал их вещи, а некоторых приглашал к
себе на вечера, где бывали также и большие художники.
Но самое большое впечатление произвело на него обозрение Пулковской обсерватории. Он
купил и
себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу на луне «как на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша земля. Так и ждешь, что вот — вот поедет мужик с телегой… А кажется маленькой потому, что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу землю».
Избавившись от дочери, Нагибин повел жизнь совершенно отшельническую. Из дому он выходил только ранним утром, чтобы сходить за провизией. Его скупость росла, кажется, по часам. Дело дошло до того, что он перестал
покупать провизию в лавках, а заходил в обжорный ряд и там на несколько копеек выторговывал
себе печенки, вареную баранью голову или самую дешевую соленую рыбу. Даже торговки из обжорного ряда удивлялись отчаянной скупости Нагибина и прозвали его кощеем.
— А я думаю, Борис Яковлич, очки
себе купить… дымчатые, в золотой оправе… да.