Неточные совпадения
— Не сметь, не сметь! — завопил и Ламберт в ужаснейшем
гневе; я видел, что во всем этом было что-то прежнее, чего я не знал вовсе, и глядел с удивлением. Но длинный нисколько не испугался Ламбертова
гнева; напротив, завопил еще сильнее. «Ohe, Lambert!» и т. д. С этим
криком вышли и на лестницу. Ламберт погнался было за ними, но, однако, воротился.
И с этой минуты (которая могла быть в конце 1831 г.) мы были неразрывными друзьями; с этой минуты
гнев и милость, смех и
крик Кетчера раздаются во все наши возрасты, во всех приключениях нашей жизни.
Я стоял с книгой в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим
криком девушки, и вспышкой
гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я почувствовал, что он не мог, что было именно так, и он только видит этот ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему
крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и
гнев его собственного сердца…
Этот ответ исказил добродушно-сосредоточенное лицо Прасковьи Семеновны; глаза у ней сверкнули чисто сумасшедшим
гневом, и она обрушилась на директора театра целым градом упреков и ругательств, а потом бросилась на него прямо с кулаками. Ее схватили и пытались успокоить, но все было напрасно: Прасковья Семеновна отбивалась и долго оглашала театр своим
криком, пока пароксизм бешенства не разрешился слезами.
Она сильно ударила по клавишам, и раздался громкий
крик, точно кто-то услышал ужасную для себя весть, — она ударила его в сердце и вырвала этот потрясающий звук. Испуганно затрепетали молодые голоса и бросились куда-то торопливо, растерянно; снова закричал громкий, гневный голос, все заглушая. Должно быть — случилось несчастье, но вызвало к жизни не жалобы, а
гнев. Потом явился кто-то ласковый и сильный и запел простую красивую песнь, уговаривая, призывая за собой.
Жалобный голос говорил довольно долго. Когда он кончил, опять раскатился глубокий бас командира, но теперь более спокойный и смягченный, точно Шульгович уже успел вылить свой
гнев в
крике и удовлетворил свою жажду власти видом чужого унижения.
— Ах! выкиньте, пожалуйста, этот вздор из головы раз навсегда! — вскричала она, вспыхнув от
гнева. — И вы тоже! Кабы был влюблен, не хотел бы выдать меня за вас, — прибавила она с горькою улыбкою. — И с чего, с чего это взяли? Неужели вы не понимаете, о чем идет дело? Слышите эти
крики?
«С коротким
криком он пал на землю и бился грудью в бессильном
гневе о твердый камень…
Жегулев зажал в кармане браунинг и подумал, охваченный тем великим
гневом, который, не вмещаясь ни в
крик, ни в слова, кажется похожим на мертвое спокойствие: «Нет, убить мало. Завтра придут наши, и я его повешу на этой березе, да при всем народе. Только бы не ушел».
—
Крику — не верь, слезам — не верь. — Она, пошатываясь, вылезла из комнаты, оставив за собою пьяный запах, а Петром овладел припадок
гнева, — сорвав с ног сапоги, он метнул их под кровать, быстро разделся и прыгнул в постель, как на коня, сцепив зубы, боясь заплакать от какой-то большой обиды, душившей его.
Даже в
гневе оно не кричит; тем менее возможен для него порывистый
крик радости или умиления.
А на него лезли со всех сторон налившиеся кровью, остеклевшие от
гнева глаза, искривленные бешеным
криком губы, его сжимали жаркие, потные тела, под натиском которых старик вертелся, как щепка, попавшая в водоворот.
В этом
крике — жажда бури! Силу
гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом
крике.
Разнеслась по городу быстрокрылая молва о неистовой Мафальде, которая лежит обнаженная на перекрестке улиц и предает свое прекрасное тело ласканиям юношей. И пришли на перекресток мужи и жены, старцы и почтенные госпожи и дети и широким кругом обступили тесно сплотившуюся толпу неистовых. И подняли громкий
крик, укоряли бесстыдных и повелевали им разойтись, угрожая всею силою родительской власти, и
гневом Божиим, и строгою карою от городских властей. Но только воплями распаленной страсти отвечали им юноши.
Гневом и злобой кипел он на всех: и на бурлаков, и на извозчиков, и на полицию за то, что ее не видно, и на медленным шагом разъезжавшихся казаков, что пытаются только
криками смирить головорезов — нет чтобы нагайкой хорошенько поработать ради тишины и всеобщего благочиния.
Вспыхнувши
гневом, коню отвечал Ахиллес быстроногий:
«Что ты, о конь мой, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!
Знаю я сам хорошо, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я
С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью!»
Молвил, — и с
криком вперед устремил он коней звуконогих.
Крик же свой в комнатах, что «это я сделал», он относил к тому, что он обличил Бодростина и подвел его под народный
гнев, в чем-де и может удостоверить Горданов, с которым они ехали вместе и при котором он предупреждал Бодростина, что нехорошо курить сигару, когда мужики требовали, чтоб огня нигде не было, но Бодростин этим легкомысленно пренебрег.
Разбуженная
криками и шумом, еще вся под влиянием вчерашних ужасов, я не могла долго понять — сплю я или нет. Но
крики делались все громче и яснее. В них выделялся голос старой княгини, пронзительный и резкий, каким я привыкла его слышать в минуту
гнева.
Гагин чиркнул о стену спичкой и зажег свечу. Но прежде чем он сделал шаг от кровати, чтобы пойти за карточкой, сзади него раздался пронзительный, душу раздирающий
крик. Оглянувшись назад, он увидел два больших жениных глаза, обращенных на него и полных удивления, ужаса,
гнева…
При виде его у Елизаветы Петровны вырвался
крик ужаса,
гнева и горя.
Он смутно ожидал
крика, шума, бешеных возгласов,
гнева и мести, — и странное безмолвие поразило его.
Ужасы сомнений и пытующей мысли, страстный
гнев и смелые
крики возмущенной гордости человека — все было повергнуто во прах вместе с поверженным телом; и один дух, разорвавший тесные оковы своего «я», жил таинственной жизнью созерцания.
Было смятение, и шум, и вопли, и
крики смертельного испуга. В паническом страхе люди бросились к дверям и превратились в стадо: они цеплялись друг за друга, угрожали оскаленными зубами, душили и рычали. И выливались в дверь так медленно, как вода из опрокинутой бутылки. Остались только псаломщик, уронивший книгу, вдова с детьми и Иван Порфирыч. Последний минуту смотрел на попа — и сорвался с места, и врезался в хвост толпы, исторгнув новые
крики ужаса и
гнева.