Неточные совпадения
Казалось, и
Ласка понимала это.
Прежде чем увидать Степана Аркадьича, он увидал его собаку. Из-под вывороченного корня ольхи выскочил Крак, весь черный от вонючей болотной тины, и с видом победителя обнюхался с
Лаской. За Краком
показалась в тени ольх и статная фигура Степана Аркадьича. Он шел навстречу красный, распотевший, с расстегнутым воротом, всё так же прихрамывая.
Ничего,
казалось, не было необыкновенного в том, что она сказала, но какое невыразимое для него словами значение было в каждом звуке, в каждом движении ее губ, глаз, руки, когда она говорила это! Тут была и просьба о прощении, и доверие к нему, и
ласка, нежная, робкая
ласка, и обещание, и надежда, и любовь к нему, в которую он не мог не верить и которая душила его счастьем.
Как он умел
казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной
ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
Лежа в постели, Клим озабоченно вспоминал голодные, жадные
ласки Нехаевой, и ему
показалось, что в них было что-то болезненное, доходящее до границ отчаяния. Она так прижималась к нему, точно хотела исчезнуть в нем. Но было в ней и нечто детски нежное, минутами она будила и в нем нежность.
Самгин насторожился; в словах ее было что-то умненькое. Неужели и она будет философствовать в постели, как Лидия, или заведет какие-нибудь деловые разговоры, подобно Варваре? Упрека в ее беззвучных словах он не слышал и не мог видеть, с каким лицом она говорит. Она очень растрогала его нежностью, ему
казалось, что таких
ласк он еще не испытывал, и у него было желание сказать ей особенные слова благодарности. Но слов таких не находилось, он говорил руками, а Никонова шептала...
В маленьком, прозрачном облаке пряталась луна, правильно круглая, точно желток яйца, внизу, над крышами, — золотые караваи церковных глав, все было окутано
лаской летней ночи,
казалось обновленным и, главное, благожелательным человеку.
Тебе на голову валятся каменья, а ты в страсти думаешь, что летят розы на тебя, скрежет зубов будешь принимать за музыку, удары от дорогой руки
покажутся нежнее
ласк матери.
— А! так вот кто тебе нравится: Викентьев! — говорил он и, прижав ее руку к левому своему боку, сидел не шевелясь, любовался, как беспечно Марфенька принимала и возвращала
ласки, почти не замечала их и ничего,
кажется, не чувствовала.
На этот раз она очень холодно отвечала на мои
ласки. В глазах ее не было прежней взаимности, и, улучив удобную минутку, она попыталась ускользнуть. Меня охватил гнев. Ее поведение
казалось мне верхом неблагодарности, и, кроме того, мне страстно хотелось вернуть наши прежние дружеские отношения. Вдруг в уме мелькнула дикая мысль, что она любила меня, пока ей было больно, а мне ее жалко… Я схватил ее за хвост и перекинул себе через плечо.
Тут она не тревожила его никакими определенными и неразрешимыми вопросами; тут этот ветер вливался ему прямо в душу, а трава,
казалось, шептала ему тихие слова сожаления, и, когда душа юноши, настроившись в лад с окружающею тихою гармонией, размягчалась от теплой
ласки природы, он чувствовал, как что-то подымается в груди, прибывая и разливаясь по всему его существу.
На этот раз
ласки моего любимца Сурки были приняты мною благосклонно, и я,
кажется, бегал, прыгал и валялся по земле больше, чем он; когда же мы пошли в сад, то я сейчас спросил: «Отчего вчера нас не пустили сюда?» — Живая Параша, не подумав, отвечала: «Оттого, что вчера матушка очень стонали, и мы в саду услыхали бы их голос».
Случалось иногда, впрочем, что она вдруг становилась на какой-нибудь час ко мне по-прежнему ласкова.
Ласки ее,
казалось, удвоивались в эти мгновения; чаще всего в эти же минуты она горько плакала. Но часы эти проходили скоро, и она впадала опять в прежнюю тоску и опять враждебно смотрела на меня, или капризилась, как при докторе, или вдруг, заметив, что мне неприятна какая-нибудь ее новая шалость, начинала хохотать и всегда почти кончала слезами.
Мне
кажется, князь это приметил по моим глазам и с насмешкою смотрел на меня во все продолжение моей фразы, как бы наслаждаясь моим малодушием и точно подзадоривая меня своим взглядом: «А что, не посмел, сбрендил, то-то, брат!» Это наверно так было, потому что он, когда я кончил, расхохотался и с какой-то протежирующей
лаской потрепал меня по колену.
— Ну, вот уж и не ожидала! — вскрикнула Анна Андреевна, всплеснув руками, — и ты, Ваня, туда же! Уж от тебя-то, Иван Петрович, не ожидала…
Кажется, кроме
ласки, вы от нас ничего не видали, а теперь…
Да и тебе, Иван Петрович, стыдно;
кажется, в нашем доме взрос и отеческие
ласки от всех у нас видел: тоже выдумал, очаровательная!
— Тебе бы всё
ласки! а ты пойми, что у людей разные темпераменты бывают. Один любит приласкаться, маменькину ручку поцеловать, а другому это просто в голову не приходит. Коронат скромен, учится хорошо, жалоб на него нет; мне
кажется, что больше ты и требовать от него не вправе.
И опять, как прежде, мне
казалось, что она со мною, что я сейчас встречу ее любящую, милую
ласку.
Она обвила его руками и начала целовать в темя, в лоб, в глаза. Эти искренние
ласки,
кажется, несколько успокоили Калиновича. Посадив невдалеке от себя Настеньку, он сейчас же принялся писать и занимался почти всю ночь. На другой день от него была отправлена в Петербург эстафета и куча писем. По всему было видно, что он чего-то сильно опасался и принимал против этого всевозможные меры.
Порфирий Владимирыч шуткой да смешком хотел изгладить впечатление, произведенное словом «скоморошничать», и в знак примирения даже потянулся к племяннице, чтоб обнять ее за талию, но Анниньке все это
показалось до того глупым, почти гнусным, что она брезгливо уклонилась от ожидавшей ее
ласки.
Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем
ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая
ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие собаки умеют становиться на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.
Он был уверен, что все женщины, кроме Власьевны, такие же простые, ласковые и радостно покорные
ласкам, какою была Палага, так же полны жалости к людям, как полна была ею — по рассказам отца — его мать; они все
казались ему матерями, добрыми сёстрами и невестами, которые ожидают жениха, как цветы солнца.
К тому же бедный человек подозрителен; ему так и
кажется, что его заставляют платить за хлеб и за
ласку унижениями!
Гражданин Минин принимал все с равной
ласкою, благодарил всех именем Нижнего Новгорода и всей земли русской, и хотя несколько сот рабочих людей переносили беспрестанно эти дары в приготовленные для сего кладовые на берегу Волги, но число их,
казалось, нимало не уменьшалось.
Петр. Ах ты, горькая моя! И где это ты так любить научилась? И с чего это твоя
ласка так душу разнимает, что ни мать,
кажется, и никто на свете… Только уж ты, пожалуйста! Ведь мне что же? Уж и мне за тобой… не миновать, выходит.
У обоих руки в крови и разбиты сердца, оба пережили тяжелую драму суда над ними — никому в Сенеркии не
показалось странным, что эти люди, отмеченные роком, подружились и решили украсить друг другу изломанную жизнь; оба они были молоды, им хотелось
ласки.
«Ага! Так ты меня затем крепко обнимаешь, чтобы в карман мне незаметно залезть?» — мысленно говорил он Татьяне Власьевне. И тут же решил, пустив в оборот все свои деньги, выкупить магазин у сожительницы, порвать связь с нею. Решить это ему было легко. Татьяна Власьевна и раньше
казалась ему лишней в его жизни, и за последнее время она становилась даже тяжела ему. Он не мог привыкнуть к её
ласкам и однажды прямо в глаза сказал ей...
Голубые глаза её темнели, губы жадно вздрагивали, и грудь, высоко поднимаясь, как бы рвалась навстречу Илье. Он обнимал её, целовал, сколько силы хватало, а потом, идя домой, думал: «Как же она, такая живая и горячая, как она могла выносить поганые
ласки старика?» И Олимпиада
казалась ему противной, он с отвращением плевал, вспоминая её поцелуи. Однажды, после взрыва её страсти, он, пресыщенный
ласками, сказал ей...
Гришуха меж тем отозвался:
Горохом опутан кругом,
Проворный мальчуга
казалсяБегущим зеленым кустом.
«Бежит!.. у!.. бежит, постреленок,
Горит под ногами трава!»
Гришуха черен, как галчонок,
Бела лишь одна голова.
Крича, подбегает вприсядку
(На шее горох хомутом).
Попотчевал баушку, матку,
Сестренку — вертится вьюном!
От матери молодцу
ласка,
Отец мальчугана щипнул;
Меж тем не дремал и савраска:
Он шею тянул да тянул...
Фома, облокотясь на стол, смотрел в лицо женщины, в черные, полузакрытые глаза ее. Устремленные куда-то вдаль, они сверкали так злорадно, что от блеска их и бархатистый голос, изливавшийся из груди женщины, ему
казался черным и блестящим, как ее глаза. Он вспоминал ее
ласки и думал...
И мне уже
кажется, что любовь — вздор,
ласки приторны, что в труде нет смысла, что песня и горячие речи пошлы и стары.
Надежда Антоновна. Мне
кажется, у него есть деньги, только он скуп. Если б ты оказала ему побольше
ласки… Переломи себя.
Несколько раз, испытывая себя, я воображал, что вижу Полину вместе с ее мужем, и мне
казалось, что я могу спокойно смотреть на их взаимные
ласки и даже радоваться ее счастью.
Она вскочила и, устремив на него мутный взор,
казалось, не понимала этих слов; — он взял ее за руку; она хотела вырваться — не могла; сев на постель, он притянул ее <к> себе и начал целовать в шею и грудь; у нее не было сил защищаться; отвернув лицо, она предавалась его буйным
ласкам, и еще несколько минут — она бы погибла.
Вот
показалась из-за рогожи другая голова, женская, розовая, фантастическая головка, достойная кисти Рафаэля, с детской полусонной, полупечальной, полурадостной, невыразимой улыбкой на устах; она прилегла на плечо старика так беспечно и доверчиво, как ложится капля росы небесной на листок, иссушенный полднем, измятый грозою и стопами прохожего, и с первого взгляда можно было отгадать, что это отец и дочь, ибо в их взаимных
ласках дышала одна печаль близкой разлуки, без малейших оттенок страсти, святая печаль, попечительное сожаление отца, опасения балованной, любимой дочери.
Зоя. Ты убиваешь меня! Перестань, перестань! Заговори со мной по-прежнему, с прежней
лаской… Ведь мне страшно, мне
кажется, что я теряю… хороню тебя! Ах, ах… Ну, улыбнись мне, мой милый! Пожалей меня, ведь я женщина… где же силы, где же силы, друг мой…
Через полчаса Пётр Артамонов не торопясь шёл на фабрику, приятно опустошённый; дёргал себя за ухо, поплёвывал, с изумлением вспоминая бесстыдство
ласк шпульницы и усмехался: ему
казалось, что он кого-то очень ловко обманул, обошёл…
Расставив десятка полтора разных поставушек по таким местам, где добыча
казалась вероятною, воротясь поздно домой, усталый, измученный от ходьбы на лыжах, — не вдруг заснешь, бывало, воображая, что, может быть, в эту минуту хорек, горностай или
ласка попала в какую-нибудь поставушку, попала как-нибудь неловко и потому успеет вырваться в продолжение зимней, долгой ночи.
Хорек никогда не ходит, не бегает, [Точно так же горностай и
ласка] а прыгает, скачет, становясь обеими лапками вместе, отчего след его издали может
показаться лисьим нарыском, когда лиса спокойно идет тихим шагом; обыкновенные прыжки хорька бывают около полуторы четверти, а если он чем-нибудь испуган, то скачки его достигают до двух четвертей и более.
Мне
казалось, что я влюблен в Марию Деренкову. Я был влюблен также в продавщицу из нашего магазина Надежду Щербатову, дородную, краснощекую девицу, с неизменно ласковой улыбкой алых губ. Я вообще был влюблен. Возраст, характер и запутанность моей жизни требовали общения с женщиной, и это было скорее поздно, чем преждевременно. Мне необходима была женская
ласка или хотя бы дружеское внимание женщины, нужно было говорить откровенно о себе, разобраться в путанице бессвязных мыслей, в хаосе впечатлений.
Шаховской несколько раз вскакивал с своих кресел, подбегал то к тому, то к другому актеру или актрисе, стараясь
ласкою, шуткою и собственным одушевлением оживить, поднять тон действующих лиц; так, одному говорил он: «Василий Петлович, ты,
кажется, устал; велно, позавтлакал и хочешь уснуть.
Но больная не отвечала ничего на
ласки сына и,
кажется, ничего не понимала, хотя он и старался в продолжение получаса втолковать ей, что он нашел невесту, сговорился и теперь счастлив.
— Думаешь, не стыдно мне было позвать тебя? — говорит она, упрекая. — Этакой красивой и здоровой — легко мне у мужчины
ласку, как милостыню, просить? Почему я подошла к тебе? Вижу, человек строгий, глаза серьёзные, говорит мало и к молодым монахиням не лезет. На висках у тебя волос седой. А ещё — не знаю почему —
показался ты мне добрым, хорошим. И когда ты мне злобно так первое слово сказал — плакала я; ошиблась, думаю. А потом всё-таки решила — господи, благослови! — и позвала.
Но все эти люди, носившие мягкие без каблуков сапоги (Татьяна Семеновна считала скрип подошв и топот каблуков самою неприятною вещью на свете), все эти люди
казались горды своим званием, трепетали перед старою барыней, на нас с мужем смотрели с покровительственною
лаской и,
казалось, с особенным удовольствием делали свое дело.
Юлия. Как можно, что вы говорите! Ведь не жена еще; как я смею что-нибудь сказать? Вот бог благословит, тогда другое дело; а теперь я могу только
лаской да угождением.
Кажется, рада бы все отдать, только б не разлюбил.
— Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Лиза не
казалась ему столь прелестною — никогда
ласки ее не трогали его так сильно — никогда ее поцелуи не были столь пламенны — она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания — ни одной звездочки не сияло на небе — никакой луч не мог осветить заблуждения.
Ей
казалось, что всё уже пропало, что неправда, которую она сказала для того, чтобы оскорбить мужа, разбила вдребезги всю ее жизнь. Муж не простит ее. Оскорбление, которое она нанесла ему, такого сорта, что его не сгладишь никакими
ласками, ни клятвами… Как она убедит мужа, что сама не верила тому, что говорила?
Тем не менее, легче было бы даже Михеича совратить с пути, на котором он обрел свое прочное душевное равновесие, чем заставить Яшку свернуть с тернистой тропинки, где он встречал одни горести…
Казалось, он не доступен ни страху, ни лести, ни угрозе, ни
ласке.
Сыромятов. Покуда не гонят… а ждать этого самого не желаем!.. (Раскланиваясь). Гаврила Пантелеич, Настасья Петровна, чувствительно вами благодарны за вашу
ласку… на угощенье много довольны!.. Ну и,
кажется, при всем том мы увидимся не скоро…
Андрей Титыч. Да что со мной, дураком, толковать-с; я просто пропащий человек, от своего собственного необразования. Болтаю, что в голову придет, всякие наши рядские глупости. Вы думаете, что я не чувствую вашей
ласки, — да только я выразить не умею. Мне как-то раз
показалось, Лизавета Ивановна, что вы на меня повеселей взглянули, так я загулял на три дни, таких вертунов наделал, — беда! Одному извозчику что денег заплатил.