Неточные совпадения
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на
небе видна «звезда
с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман
исчез, и только на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
На другой день было еще темно, когда я вместе
с казаком Белоножкиным вышел
с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени
исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по
небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Луна совершенно
исчезла.
С неба сыпался мелкий снег. Огонь горел ярко и освещал палатки, спящих людей и сложенные в стороне дрова. Я разбудил Дерсу. Он испугался спросонья, посмотрел по сторонам, на
небо и стал закуривать свою трубку.
В одну минуту дорогу занесло; окрестность
исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу;
небо слилося
с землею.
С ним хорошо было молчать — сидеть у окна, тесно прижавшись к нему, и молчать целый час, глядя, как в красном вечернем
небе вокруг золотых луковиц Успенского храма вьются-мечутся черные галки, взмывают высоко вверх, падают вниз и, вдруг покрыв угасающее
небо черною сетью,
исчезают куда-то, оставив за собою пустоту.
Сумерки быстро спускались на землю. В море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается
небо. Надвигающаяся ночь, темное
небо, сыпавшее дождем
с изморозью, туман — все это смешалось в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно
исчезали, на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится в пропасть.
Но в то же время и погода изменилась. На
небе с утра до вечера ходили грузные облака; начинавшееся тепло, как бы по мановению волшебства,
исчезло; почти ежедневно шел мокрый снег, о котором говорили: молодой снег за старым пришел. Но и эта перемена не огорчила Ольгу, а, напротив, заняла ее. Все-таки дело идет к возрождению; тем или другим процессом, а природа берет свое.
По бурому полю зреющей ржи запестрели широкие белые пятна и пошли ходенем; в одном месте падет будто
с неба одно, в другом — сядет широко другое и разом пойдут навстречу друг другу, сольются и оба
исчезнут.
— Четырнадцатого декабря! — произнес вслед за мною в некоем ужасе генерал и, быстро отхватив
с моих плеч свои руки, поднял их
с трепетом вверх над своею головой и, возведя глаза к
небу, еще раз прошептал придыханием: «Четырнадцатого декабря!» и, качая в ужасе головою,
исчез за дверью, оставив меня вдвоем
с его адъютантом.
На земле была тихая ночь; в бальзамическом воздухе носилось какое-то животворное влияние и круглые звезды мириадами смотрели
с темно-синего
неба.
С надбережного дерева неслышно снялись две какие-то большие птицы,
исчезли на мгновение в черной тени скалы и рядом потянули над тихо колеблющимся заливцем, а в открытое окно из ярко освещенной виллы бояр Онучиных неслись стройные звуки согласного дуэта.
Молнии, слепя глаза, рвали тучи… В голубом блеске их вдали вставала горная цепь, сверкая синими огнями, серебряная и холодная, а когда молнии гасли, она
исчезала, как бы проваливаясь в тёмную пропасть. Всё гремело, вздрагивало, отталкивало звуки и родило их. Точно
небо, мутное и гневное, огнём очищало себя от пыли и всякой мерзости, поднявшейся до него
с земли, и земля, казалось, вздрагивала в страхе пред гневом его.
Солнце уж не так ярко светило
с голубого
неба, позже вставало и раньше ложилось; порывистый ветер набегал неизвестно откуда, качал вершинами деревьев и быстро
исчезал, оставив в воздухе холодевшую струю.
При впрыскивании одного шприца двухпроцентного раствора почти мгновенно наступает состояние спокойствия, тотчас переходящее в восторг и блаженство. И это продолжается только одну, две минуты. И потом все
исчезает бесследно, как не было. Наступает боль, ужас, тьма. Весна гремит, черные птицы перелетают
с обнаженных ветвей на ветви, а вдали лес щетиной ломаной и черной тянется к
небу, и за ним горит, охватив четверть
неба, первый весенний закат.
Кое-где ветер прорывал тучи, и из разрывов смотрели голубые кусочки
неба с одной-двумя звездочками на них. Отраженные играющим морем, эти звездочки прыгали по волнам, то
исчезая, то вновь блестя.
Было часов десять утра; легкая рябь чешуей вспыхивала на блестящей поверхности пруда и быстро
исчезала, и в воде снова целиком отражалось высокое, бледно-голубое
небо с разбросанными по нему грядами перистых облачков; в глубине пруда виднелась зеленая стена леса, несколько пашен и небольшой пароход, который
с величайшим трудом тащил на буксире три барки, нагруженные дровами.
Но лишь злой дух по ним шагал,
Когда, низверженный
с небес,
В подземной пропасти
исчез.
Но смуглый цвет почти
исчезС его ланит; снега и вьюга
И холод северных
небес,
Конечно, смыли краску юга,
Но видно всё, что он черкес!
На горизонте, где она
исчезала и сливалась
с небом, лениво догорала холодная осенняя заря…
Вечером, когда уже при свечах мы все в зале банк метали, — входит наш комиссионер и играть не стал, но говорит: «я болен еще», и прямо прошел на веранду, где в сумраке
небес, на плитах, сидела кукона — и вдруг оба
с нею за густым хмелем скрылись и
исчезли в темной тени. Фоблаз не утерпел, выскочил, а они уже преавантажно вдвоем на плотике через заливчик плывут к островку… На его же глазах переплыли и скрылись…
Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным
небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Всё недоброе в сердце человека должно бы, кажется,
исчезнуть в прикосновении
с природой — этим непосредственнейшим выражением красоты и добра.
Гром грохочет, не останавливаясь, и
с неба падают огненные шары и перед тем, как упасть в океан, вытягиваются, сияя ослепительным блеском, и
исчезают… Ураган, казалось, дошел до полного своего апогея и кладет набок корвет и гнет мачты… Какой-то адский гул кругом.
После пурги в атмосфере водворилось равновесие. На
небе исчезли последние бровки туч. Снег, пригретый весенними солнечными лугами, быстро оседал. Талая вода, сбегающая
с гор, распространялась по льду реки. Всюду появились большие промоины. Словом, здесь, в низовьях Копи, мы застали ту же картину, что и на Анюе месяц назад.
Морской берег ночью! Темные силуэты скал слабо проектируются на фоне звездного
неба. Прибрежные утесы, деревья на них, большие камни около самой воды — все приняло одну неопределенную темную окраску. Вода черная, как смоль, кажется глубокой бездной. Горизонт
исчез — в нескольких шагах от лодки море сливается
с небом. Звезды разом отражаются в воде, колеблются, уходят вглубь и как будто снова всплывают на поверхность. В воздухе вспыхивают едва уловимые зарницы. При такой обстановке все кажется таинственным.
Горизонт, прежде резко очерченный, затянулся на юге мутною мглою и стал сливаться
с небом. Потянуло влажною прохладою. Токарев в волнении поглядел вдаль: пройдет полчаса — и жуткое очарование ночи
исчезнет.
Туман уже совершенно поднялся и, принимая формы облаков, постепенно
исчезал в темно-голубой синеве
неба; открывшееся солнце ярко светило и бросало веселые отблески на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея. В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе
с теплом весеннего солнца; тысячи различных теней и цветов мешались в сухих листьях леса, и на торной глянцевитой дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
Ночь
с ее голубым
небом,
с ее зорким сторожем — месяцем, бросавшим свет утешительный, но не предательский,
с ее туманами, разлившимися в озера широкие, в которые погружались и в которых
исчезали целые колонны; усыпанные войском горы, выступавшие посреди этих волшебных вод, будто плывущие по ним транспортные, огромные суда; тайна, проводник — не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, — проводник смелый, вольный, окликающий по временам пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: «
С богом!» — все в этом ночном походе наполняло сердце русского воина удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.
Переменились одни декорации: утих однообразный шум капели,
исчезла и светлая точка на пузыре одинокого окна; вместо их серебряная кора облепила углы стен и пазы потолка; а светлую точку, сквозь которую узник видел
небо с его солнышком и вольных птичек, покрыла тяжелая заплатка.
Какое-то привидение, высокое, страшное, окровавленное до ног,
с распущенными по плечам черными космами, на которых запеклась кровь, пронеслось тогда ж по рядам на вороной лошади и вдруг
исчезло. Ужасное видение! Слова его передаются от одного другому, вспоминают, что говорил полковник генерал-вахтмейстеру об охранении пекгофской дороги, — и страх, будто
с неба насланный, растя, ходит по полкам. Конница шведская колеблется.
Тогда Зенон, не желая ничем прибавлять розни, коротко ответил ближе стоявшим, что он имеет обычай молиться в благоговейном молчании, но не осуждает и тех, которые любят поднимать к
небу и глаза и руки, нужно только, чтобы руки молящихся были чисты от корысти, а душа — свободна от всякого зла и возносилась бы к
небу с мыслью о вечности. Тогда в ней
исчезает страх за утрату кратковременной земной жизни и… гора начинает двигаться…