Неточные совпадения
И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел! И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый, как у филина, —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги,
имя древнее
Помещик поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
А если и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не в том, чтоб
имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее
Сказать… Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо Божие,
Носил ливрею царскую.
Сорил казну народную
И думал век так жить…
И вдруг… Владыко праведный...
Скотинин.
А смею ли спросить, государь мой, —
имени и отчества не знаю, — в деревеньках ваших водятся ли свинки?
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна под
именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат в то время не был известен; ошибку эту, впрочем, можно объяснить тем, что события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам,
а несколько лет спустя.
Жили стрельцы в особенной пригородной слободе, названной по их
имени Стрелецкою,
а на противоположном конце города расположилась слобода Пушкарская, в которой обитали опальные петровские пушкари и их потомки.
Напротив того, бывали другие, хотя и не то чтобы очень глупые — таких не бывало, —
а такие, которые делали дела средние, то есть секли и взыскивали недоимки, но так как они при этом всегда приговаривали что-нибудь любезное, то
имена их не только были занесены на скрижали, [Скрижа́ли (церковно-славянск.) — каменные доски, на которых, по библейскому преданию, были написаны заповеди Моисея.] но даже послужили предметом самых разнообразных устных легенд.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес
имя матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы,
а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Сергей Иваныч?
А вот к чему! — вдруг при
имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
Вронский уважал и любил его в особенности за то, что чувствовал, что Яшвин любит его не зa его
имя и богатство,
а за него самого.
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (
имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте,
а ему уж такого удальца не найти.
…что и для вас самих будет очень выгодно перевесть, например, на мое
имя всех умерших душ, какие по сказкам последней ревизии числятся в имениях ваших, так, чтобы я за них платил подати.
А чтобы не подать какого соблазна, то передачу эту вы совершите посредством купчей крепости, как бы эти души были живые.
— Покорнейше благодарю.
А имя и отчество?
Как она забралась туда, неизвестно, но так искусно была прописана, что издали можно было принять ее за мужика, и даже
имя оканчивалось на букву ъ, то есть не Елизавета,
а Елизаветъ.
Какое ни придумай
имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот,
а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать.
Несколько вопросов, им сделанных, показали в госте не только любознательность, но и основательность; ибо прежде всего расспросил он, сколько у каждого из них душ крестьян и в каком положении находятся их имения,
а потом уже осведомился, как
имя и отчество.
—
А ваше
имя как? — спросила помещица. — Ведь вы, я чай, заседатель?
Лонгрен, называя девочке
имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. п.,
а от отдельных иллюстраций этих переходил к широким картинам морских скитаний, вплетая суеверия в действительность,
а действительность — в образы своей фантазии.
— Иных Кох указал; других
имена были на обертках вещей записаны,
а иные и сами пришли, как прослышали…
— Ваши обе вещи, кольцо и часы, были у ней под одну бумажку завернуты,
а на бумажке ваше
имя карандашом четко обозначено, равно как и число месяца, когда она их от вас получила…
— Так-с. Ну-с, так имейте в виду-с;
а теперь благоволите принять, для интересов вашей родственницы, на первый случай, посильную сумму от меня лично. Весьма и весьма желаю, чтоб
имя мое при сем не было упомянуто. Вот-с… имея, так сказать, сам заботы, более не в состоянии…
Вожеватов.
А как их по
имени и отчеству?
— Я не зову теперь тебя в Марьино, — сказал ему однажды Николай Петрович (он назвал свою деревню этим
именем в честь жены), — ты и при покойнице там соскучился,
а теперь ты, я думаю, там с тоски пропадешь.
— Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление,
а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во
имя которого вы так ратуете?
— Редкий тип совершенно счастливого человека. Женат на племяннице какого-то архиерея, жену зовут — Агафья,
а в словаре Брокгауза сказано: «Агафья —
имя святой, действительное существование которой сомнительно».
О Митрофанове подумалось без жалости, без возмущения,
а на его место встал другой враг, хитрый, страшный, без
имени и неуловимый.
— Знаешь что, Вера, дадим ему какое-нибудь редкое
имя? Надоели эти бесчисленные Иваны, Василии…
А?
— Верочка, в последнюю минуту я решил назвать его Климом. Клим! Простонародное
имя, ни к чему не обязывает. Ты — как,
а?
Царь усмехнулся, прошел мимо нескольких молча; видит, — некая курносая рожа уставилась на него с обожанием, улыбнулся роже: «
А ваша фамилия?»
А рожа ему как рявкнет басом: «Антор!» Это рожа так сокращенно счета трактирные подписывала,
а настоящие
имя и фамилия ее Андрей Торсуев.
Ей, кажется, не я понравился,
а имя мое — Валентин; она, должно быть, вообразила, что за
именем скрывается нечто необыкновенное.
Клим был слаб здоровьем, и это усиливало любовь матери; отец чувствовал себя виноватым в том, что дал сыну неудачное
имя, бабушка, находя
имя «мужицким», считала, что ребенка обидели,
а чадолюбивый дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.
«Как спокойно он ведет себя», — подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать его, тоже спокойно сказал, что видел голову лошади за углом, видел мастерового, который запирал дверь мастерской,
а больше никого в переулке не было. Пристав отдал ему честь,
а штатский спросил
имя, фамилию Вараксина.
Самгин нашел его усмешку нелестной для брата. Такие снисходительные и несколько хитренькие усмешечки Клим нередко ловил на бородатом лице Кутузова, но они не будили в нем недоверия к студенту,
а только усиливали интерес к нему. Все более интересной становилась Нехаева, но смущала Клима откровенным и торопливым стремлением найти в нем единомышленника. Перечисляя ему незнакомые
имена французских поэтов, она говорила — так, как будто делилась с ним тайнами, знать которые достоин только он, Клим Самгин.
Ему захотелось назвать ее по
имени и отчеству, но
имени ее он не знал.
А старуха, пользуясь паузой, сказала...
«Интересно: как она встретится с Макаровым? И — поймет ли, что я уже изведал тайну отношений мужчины и женщины?
А если догадается — повысит ли это меня в ее глазах? Дронов говорил, что девушки и женщины безошибочно по каким-то признакам отличают юношу, потерявшего невинность. Мать сказала о Макарове: по глазам видно — это юноша развратный. Мать все чаще начинает свои сухие фразы
именем бога, хотя богомольна только из приличия».
В этих словах Самгину послышалась нотка цинизма. Духовное завещание было безукоризненно с точки зрения закона, подписали его солидные свидетели,
а иск — вздорный, но все-таки у Самгина осталось от этого процесса впечатление чего-то необычного. Недавно Марина вручила ему дарственную на ее
имя запись: девица Анна Обоимова дарила ей дом в соседнем губернском городе. Передавая документ, она сказала тем ленивым тоном, который особенно нравился Самгину...
Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его
имя оказалось припутанным.
А этот Миша — существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное, уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.
Каждое
имя он уничтожал вычеркивающим жестом,
а перебрав десятка полтора необычных
имен, воскликнул удовлетворенно...
«
А что, если всем этим прославленным безумцам не чужд геростратизм? — задумался он. — Может быть, многие разрушают храмы только для того, чтоб на развалинах их утвердить свое
имя? Конечно, есть и разрушающие храмы для того, чтоб — как Христос — в три дня создать его. Но — не создают».
Мальчики засмеялись. Они уважали Инокова, он был на два класса старше их, но дружился с ними и носил индейское
имя Огненный Глаз.
А может быть, он пугал их своей угрюмостью, острым и пристальным взглядом.
Клим видел, что обилие
имен и книг, никому, кроме Дмитрия, не знакомых, смущает всех, что к рассказам Нехаевой о литературе относятся недоверчиво, несерьезно и это обижает девушку. Было немножко жалко ее.
А Туробоев, враг пророков, намеренно безжалостно пытался погасить ее восторги, говоря...
— Ведь у нас не произносят: Нестор,
а — Нестер, и мне пришлось бы подписывать рассказы Нестерпимов. Убийственно. К тому же теперь в моде производить псевдонимы по
именам жен: Верин, Валин, Сашин, Машин…
— Что я знаю о нем? Первый раз вижу,
а он — косноязычен. Отец его — квакер, приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться в Канаде. Лионель этот, — имя-то на цветок похоже, — тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его больше интересует — сектантство или золото? Вот в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем в натуре.
«Я не думаю, что Иван Акимович оставил завещание, это было бы не в его характере. Но, если б ты захотел — от своего
имени и от
имени брата — ознакомиться с имущественным положением И.
А., Тимофей Степанович рекомендует тебе хорошего адвоката». Дальше следовал адрес известного цивилиста.
Весной Елена повезла мужа за границу,
а через семь недель Самгин получил от нее телеграмму: «Антон скончался, хороню здесь». Через несколько дней она приехала, покрасив волосы на голове еще более ярко, это совершенно не совпадало с необычным для нее простеньким темным платьем, и Самгин подумал, что именно это раздражало ее. Но оказалось, что французское общество страхования жизни не уплатило ей деньги по полису Прозорова на ее
имя.
— Моя мысль проста: все
имена злому даны силою ненависти Адама к Еве,
а источник ненависти — сознание, что подчиниться женщине — неизбежно.
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды.
А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух — сам от себя,
а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под
именем Христа разум же скрыт, — разум церкви и власти.
Елена все шептала, называя
имена депутатов, характеризуя их, Клим Иванович Самгин наклонил к лицу ее голову свою, подставил ухо, делая вид, что слушает,
а сам быстро соображал...
— Самсон! Самсон Самгин, — вот! Это не плохо!
Имя библейского героя,
а фамилия, — фамилия у меня своеобразная!
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой».
А руки принадлежат дьяволу,
имя ему Разум, и это он убил бога.