Неточные совпадения
Предсказание Марьи Николаевны было верно. Больной к ночи уже был не
в силах поднимать рук и только смотрел пред
собой, не
изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть, он так же смотрел. Кити послала за священником, чтобы читать отходную.
В такие минуты
в особенности Алексей Александрович чувствовал
себя совершенно спокойным и согласным с
собой и не видел
в своем положении ничего необыкновенного, ничего такого, что бы нужно было
изменить.
С первой молодости он держал
себя так, как будто готовился занять то блестящее место
в свете, на которое впоследствии поставила его судьба; поэтому, хотя
в его блестящей и несколько тщеславной жизни, как и во всех других, встречались неудачи, разочарования и огорчения, он ни разу не
изменил ни своему всегда спокойному характеру, ни возвышенному образу мыслей, ни основным правилам религии и нравственности и приобрел общее уважение не столько на основании своего блестящего положения, сколько на основании своей последовательности и твердости.
Клим Самгин чувствовал
себя так, точно сбросил с плеч привычное бремя и теперь требовалось, чтоб он
изменил все движения своего тела. Покручивая бородку, он думал о вреде торопливых объяснений. Определенно хотелось, чтоб представление о Марине возникло снова
в тех ярких красках, с тою интригующей силой, каким оно было
в России.
Иногда Клим испытывал желание возразить девочке, поспорить с нею, но не решался на это, боясь, что Лида рассердится. Находя ее самой интересной из всех знакомых девочек, он гордился тем, что Лидия относится к нему лучше, чем другие дети. И когда Лида вдруг капризно
изменяла ему, приглашая
в тарантас Любовь Сомову, Клим чувствовал
себя обиженным, покинутым и ревновал до злых слез.
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для
себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку,
изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами.
В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто
в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна,
в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
— Без грозы не обойдется, я сильно тревожусь, но, может быть, по своей доброте, простит меня. Позволяю
себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как моя семья. Не
измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне
в одинаковой мере я взял смелость изготовить
в свое время, при ее замужестве, равный этому подарок, который, смею думать, она благосклонно примет…
Если скульптура
изменит мне (Боже сохрани! я не хочу верить: слишком много говорит за), я сам казню
себя, сам отыщу того, где бы он ни был — кто первый усомнился
в успехе моего романа (это — Марк Волохов), и торжественно скажу ему: да, ты прав: я — неудачник!
И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не
изменял своей семье, своей группе, не врастал
в чужую почву, все чувствовал
себя гостем и пришельцем там. Часто,
в часы досуга от работ и отрезвления от новых и сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с
собой туда,
в свою Малиновку…
Я не раз упомянул о разрезывании брюха. Кажется, теперь этот обычай употребляется реже. После нашего прихода, когда правительство убедится, что и ему самому, не только подданным, придется
изменить многое у
себя, конечно будут пороть брюхо еще реже. А вот пока что говорит об этом обычае мой ученый источник, из которого я привел некоторые места
в начале этого письма...
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала
изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть,
в самом деле японскому глазу больно видеть чужие суда у
себя в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
За месяц тому назад Нехлюдов сказал бы
себе, что
изменить существующий порядок он не
в силах, что управляет имением не он, — и более или менее успокоился бы, живя далеко от имения и получая с него деньги.
Теперь же он решил, что, хотя ему предстоит поездка
в Сибирь и сложное и трудное отношение с миром острогов, для которого необходимы деньги, он всё-таки не может оставить дело
в прежнем положении, а должен,
в ущерб
себе,
изменить его.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая
в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним
в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти
в ислам, не согласился
изменить своей веры и принял муки, дал содрать с
себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз
в полученной
в тот день газете.
Он был именно такого свойства ревнивец, что
в разлуке с любимою женщиной тотчас же навыдумывал бог знает каких ужасов о том, что с нею делается и как она ему там «
изменяет», но, прибежав к ней опять, потрясенный, убитый, уверенный уже безвозвратно, что она успела-таки ему
изменить, с первого же взгляда на ее лицо, на смеющееся, веселое и ласковое лицо этой женщины, — тотчас же возрождался духом, тотчас же терял всякое подозрение и с радостным стыдом бранил
себя сам за ревность.
Но после случая на железной дороге он и на этот счет
изменил свое поведение: намеков
себе уже более не позволял, даже самых отдаленных, а о Дарданелове при матери стал отзываться почтительнее, что тотчас же с беспредельною благодарностью
в сердце своем поняла чуткая Анна Федоровна, но зато при малейшем, самом нечаянном слове даже от постороннего какого-нибудь гостя о Дарданелове, если при этом находился Коля, вдруг вся вспыхивала от стыда, как роза.
В хозяйственной части тоже пришлось кое-что
изменить. Например, мы совершенно отказались от медных чайников. Они тяжелы, требуют постоянной полуды, у них часто отпаиваются носки. Несравненно лучше простые алюминиевые котелки разного диаметра. Они прочны, дешевы, легки и при переноске вкладываются один
в другой. Для ловли рыбы
в реках мы захватили с
собой маленький бредень.
Тут же можно было видеть серебристо-белые пушки ломоноса с мелкими листьями на длинных черешках, отходящих
в сторону от стебля; крупный раскидистый гречишник, обладающий изумительной способностью приспосабливаться и процветать во всякой обстановке,
изменяя иногда свой внешний вид до неузнаваемости; особый вид астры, растущей всегда быстро, и высокую веронику, выдающую
себя большим ростом и соцветием из белых колосовидных кистей.
Года за два до кончины здоровье стало
изменять ему: он начал страдать одышкой, беспрестанно засыпал и, проснувшись, не скоро мог прийти
в себя: уездный врач уверял, что это с ним происходили «ударчики».
От устья Синанцы Иман
изменяет свое направление и течет на север до тех пор, пока не достигнет Тхетибе. Приток этот имеет 3 названия: гольды называют его Текибира, удэгейцы — Тэгибяза, русские — Тайцзибери. Отсюда Иман опять поворачивает на запад, какое направление и сохраняет уже до впадения своего
в Уссури. Эта часть долины Имана тоже слагается из ряда денудационных и тектонических участков, чередующихся между
собой. Такого рода долины особенно часто встречаются
в Приамурском крае.
Это великая заслуга
в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать
себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни
в чем не
изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Тогда только оценил я все безотрадное этой жизни; с сокрушенным сердцем смотрел я на грустный смысл этого одинокого, оставленного существования, потухавшего на сухом, жестком каменистом пустыре, который он сам создал возле
себя, но который
изменить было не
в его воле; он знал это, видел приближающуюся смерть и, переламывая слабость и дряхлость, ревниво и упорно выдерживал
себя. Мне бывало ужасно жаль старика, но делать было нечего — он был неприступен.
—
В лесу есть белые березы, высокие сосны и ели, есть тоже и малая мозжуха. Бог всех их терпит и не велит мозжухе быть сосной. Так вот и мы меж
собой, как лес. Будьте вы белыми березами, мы останемся мозжухой, мы вам не мешаем, за царя молимся, подать платим и рекрутов ставим, а святыне своей
изменить не хотим. [Подобный ответ (если Курбановский его не выдумал) был некогда сказан крестьянами
в Германии, которых хотели обращать
в католицизм. (Прим. А. И. Герцена.)]
Несмотря на то, что вопрос поставлен был бесповоротно и угрожал
в корне
изменить весь строй русской жизни, все продолжали жить спустя рукава, за исключением немногих; но и эти немногие сосредоточили свои заботы лишь на том, что под шумок переселяли крестьян на неудобные земли и тем уготовали
себе в будущем репрессалии.
Более с отцом не считают нужным объясняться. Впрочем, он, по-видимому, только для проформы спросил, а
в сущности, его лишь
в слабой степени интересует происходящее. Он раз навсегда сказал
себе, что
в доме царствует невежество и что этого порядка вещей никакие силы небесные
изменить не могут, и потому заботится лишь о том, чтоб домашняя сутолока как можно менее затрогивала его лично.
— Данило! — сказала Катерина, закрыв лицо руками и рыдая, — я ли виновна
в чем перед тобою? Я ли
изменила тебе, мой любый муж? Чем же навела на
себя гнев твой? Не верно разве служила тебе? сказала ли противное слово, когда ты ворочался навеселе с молодецкой пирушки? тебе ли не родила чернобрового сына?..
В действительности скептик
изменяет своему скепсису на каждом шагу и потому только живет, выражает
себя в слове, движется.
Один год пребывания
в пансионе Рыхлинского очень
изменил и развил меня. Мне уже странно было вспоминать
себя во время первого самостоятельного путешествия. Теперь я отлично изучил весь пустырь, все бурьяны, ближайшие улицы и переулки, дорогу к реке…
К концу гимназического курса я опять стоял
в раздумий о
себе и о мире. И опять мне показалось, что я охватываю взглядом весь мой теперешний мир и уже не нахожу
в нем места для «пиетизма». Я гордо говорил
себе, что никогда ни лицемерие, ни малодушие не заставят меня
изменить «твердой правде», не вынудят искать праздных утешений и блуждать во мгле призрачных, не подлежащих решению вопросов…
Если бы была какая-нибудь возможность отнять у ссыльного надежду на побег как на единственный способ
изменить свою судьбу, вернуться с погоста, то его отчаяние, не находя выхода, быть может, проявляло бы
себя как-нибудь иначе и, конечно,
в более жестокой и ужасной форме, чем побег.
Все предметы
в мире различны и все равно прекрасны, и каждому дан свой закон, и
в каждом благодать и польза есть; но если предмет,
изменив своему назначению, изберет
себе иной путь, вдруг из добра он обращается во зло.
— Да, не
измените! — произнесла она недоверчиво и пошла велеть приготовить свободный нумер; а Павел отправил Ивана
в гостиницу «Париж», чтобы тот с горничной Фатеевой привез ее вещи. Те очень скоро исполнили это. Иван, увидав, что горничная m-me Фатеевой была нестарая и недурная
собой, не преминул сейчас же начать с нею разговаривать и любезничать.
«Что случилось? —
в смущении спрашивает он
себя, — не обрушился ли мир? не прекратила ли действие завещанная преданием общественная мудрость?» Но и мир, и общественная мудрость стоят неприкосновенные и нимало не тронутые тем, что
в их глазах гибнет простец, которого бросила жена, которому
изменил друг, у которого сосед отнял поле.
Поведение Андрея явно
изменило судей, его слова как бы стерли с них что-то, на серых лицах явились пятна,
в глазах горели холодные, зеленые искры. Речь Павла раздражила их, но сдерживала раздражение своей силой, невольно внушавшей уважение, хохол сорвал эту сдержанность и легко обнажил то, что было под нею. Они перешептывались со странными ужимками и стали двигаться слишком быстро для
себя.
Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил
в себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Мог ли я
в чем-либо признаться ему, не
изменяя своим друзьям? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моем знакомстве с «дурным обществом», но
изменить этому обществу,
изменить Валеку и Марусе я был не
в состоянии. К тому же здесь было тоже нечто вроде «принципа»: если б я
изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них глаз от стыда.
— Помянем, брат, свою молодость! Помянем тех, кто
в наши молодые души семя добра заронил!.. Ведь ты не
изменил себе, дружище, ты не продал
себя, как Пронин, баронессе Оксендорф и действительному статскому советнику Стрекозе, ты остался все тот же сорвиголова, которому море по колено?
Он не
изменит данному слову, потому что он — джентльмен; он не позволит
себе сомнительного поступка, потому что он — джентльмен; он не ударит
в лицо своего слугу, не заставит повара съесть попавшего
в суп таракана, не возьмет
в наложницы крепостную девицу, потому что он — джентльмен; он приветливо примет бедного помещика-соседа, который явится с просьбой по делу, потому что он — джентльмен. Вообще он не «замарает»
себя… нет, никогда! Даже наедине сам с
собой он будет мыслить и чувствовать как джентльмен.
В настоящее время служебная его карьера настолько определилась, что до него рукой не достать. Он вполне
изменил свой взгляд на служебный труд. Оставил при
себе только государственную складку, а труд предоставил подчиненным. С утра до вечера он
в движении: ездит по влиятельным знакомым, совещается, шушукается, подставляет ножки и всячески ограждает свою карьеру от случайности.
Евсей, подпоясанный ремнем, весь
в пыли, здоровался с дворней; она кругом обступила его. Он дарил петербургские гостинцы: кому серебряное кольцо, кому березовую табакерку. Увидя Аграфену, он остановился как окаменелый, и смотрел на нее молча, с глупым восторгом. Она поглядела на него сбоку, исподлобья, но тотчас же невольно
изменила себе: засмеялась от радости, потом заплакала было, но вдруг отвернулась
в сторону и нахмурилась.
И не то чтобы память
изменила ему — о нет! он знал, он слишком хорошо знал, что последовало за той минутой, но стыд душил его — даже и теперь, столько лет спустя; он страшился того чувства неодолимого презрения к самому
себе, которое, он
в этом не мог сомневаться, непременно нахлынет на него и затопит, как волною, все другие ощущения, как только он не велит памяти своей замолчать.
Те добродетельные мысли, которые мы
в беседах перебирали с обожаемым другом моим Дмитрием, чудесным Митей, как я сам с
собою шепотом иногда называл его, еще нравились только моему уму, а не чувству. Но пришло время, когда эти мысли с такой свежей силой морального открытия пришли мне
в голову, что я испугался, подумав о том, сколько времени я потерял даром, и тотчас же,
в ту же секунду захотел прилагать эти мысли к жизни, с твердым намерением никогда уже не
изменять им.
— Боюсь только, нет ли тут чего с егостороны, — продолжала она, не отвечая на вопрос, даже вовсе его не расслышав. — Опять-таки не мог же он сойтись с такими людишками. Графиня съесть меня рада, хоть и
в карету с
собой посадила. Все
в заговоре — неужто и он? Неужто и он
изменил? (Подбородок и губы ее задрожали.) Слушайте вы: читали вы про Гришку Отрепьева, что на семи соборах был проклят?
— Со вчерашнего вечера я обдумал дело, — начал он уверенно и методически, по-всегдашнему (и мне кажется, если бы под ним провалилась земля, то он и тут не усилил бы интонации и не
изменил бы ни одной йоты
в методичности своего изложения), — обдумав дело, я решил, что замышляемое убийство есть не только потеря драгоценного времени, которое могло бы быть употреблено более существенным и ближайшим образом, но сверх того представляет
собою то пагубное уклонение от нормальной дороги, которое всегда наиболее вредило делу и на десятки лет отклоняло успехи его, подчиняясь влиянию людей легкомысленных и по преимуществу политических, вместо чистых социалистов.
Когда вам угодно было
в первый раз убежать от меня, я объяснил
себе ваш поступок, что вы его сделали по молодости, по увлечению, и когда вы написали мне потом, что желаете ко мне возвратиться, я вам позволил это с таким лишь условием, что если вы другой раз мне
измените, то я вам не прощу того и не захочу более своим честным именем прикрывать ваши постыдные поступки, ибо это уж не безрассудное увлечение, а простой разврат.
Князь хотел сжать ее
в кровавых объятиях, но силы ему
изменили, поводья выпали из рук, он зашатался и свалился на землю. Елена удержалась за конскую гриву. Не чуя седока, конь пустился вскачь. Елена хотела остановить его, конь бросился
в сторону, помчался лесом и унес с
собою боярыню.
Многие из них принесли с
собой поленья с кухни: установив кое-как у стенки толстое полено, человек взбирался на него ногами, обеими руками упирался
в плеча впереди стоящего и, не
изменяя положения, стоял таким образом часа два, совершенно довольный
собою и своим местом.
— Да-с; читает часы и паремии, но обычая своего не
изменяют и на политичный вопрос владыки: «
В чем ты провинился?» еще политичнее, яко бы по непонятливости, ответил: «
В этом подряснике, ваше преосвященство», и тем
себе худшее заслужили, да-с!
Поверье утверждает, что это нарушает его покой; опыт пренебрегавших этим приемом чтецов убеждает, что
в глазах начинается какое-то неприятное мреянье; покой, столь нужный
в ночном одиночестве,
изменяет чтецу, и глаза начинают замечать тихое, едва заметное мелькание, сначала невдалеке вокруг самой книги, потом и дальше и больше и тогда уж нужно или возобладать над
собою и разрушить начало галлюцинации, или она разовьется и породит неотразимые страхи.
Ты, всякую минуту могущий умереть, подписываешь смертный приговор, объявляешь войну, идешь на войну, судишь, мучаешь, обираешь рабочих, роскошествуешь среди нищих и научаешь слабых и верящих тебе людей тому, что это так и должно быть и что
в этом обязанность людей, рискуя тем, что
в тот самый момент, как ты сделал это, залетит
в тебя бактерия или пуля, и ты захрипишь и умрешь и навеки лишишься возможности исправить,
изменить то зло, которое ты сделал другим и, главное,
себе, погубив задаром один раз
в целой вечности данную тебе жизнь, не сделав
в ней то одно, что ты несомненно должен был сделать.
Все знали, что он
изменит себе в первое же мгновение и что Фома Фомич тотчас же поймает его во лжи.