— Яшка-то напился вдрызг, да отцу и бухнул прямо в глаза — вор! И всякие другие колючие слова: бесстыжий развратник, безжалостный… без ума орал!.. А Петруха-то его ка-ак тяпнет по зубам! Да за волосья, да ногами топтать и всяко, —
избил в кровь! Теперь Яшка-то лежит, стонет… Потом Петруха на меня, — как зыкнет! «Ты, говорит… Гони, говорит, вон Ильку…» Это-де ты Яшку-то настроил супротив его… И орал он — до ужасти!.. Так ты гляди…
Приказчик. Вышли косцы, только стали — прибежал Демкин с сволоками, — они тут пахали, — как вы, говорит, смеете в нашего барина угодьях косить! Он нас нанял, говорят. То-то, говорит, вы больно ловки, нам цены сбивать. Вишь, выискались по одному рублю за десятину косить! Он бы нам два дал, как нужда бы пришла, а то бы так лошадьми стравили. И начал лущить. Тут с поля мужики прибежали.
Избили в кровь.
Неточные совпадения
Целовальник с работником
избили его
в кровь, а на другой день загорелся у целовальника двор.
— Он сам первый начал! — закричал мальчик
в красной рубашке раздраженным детским голоском, — он подлец, он давеча
в классе Красоткина перочинным ножиком пырнул,
кровь потекла. Красоткин только фискалить не хотел, а этого надо
избить…
Марья Алексевна сказала кухарке: «не надо». — «Экой зверь какой, Верка-то! Как бы не за рожу ее он ее брал,
в кровь бы ее всю
избить, а теперь как тронуть? Изуродует себя. проклятая!».
Не снимая халата, Федор Васильич бродил с утра до вечера по опустелым комнатам и весь мир обвинял
в неблагодарности.
В особенности негодовал он на Ермолаева, который с неутомимым бессердечием его преследовал, и обещал себе, при первой же встрече,
избить ему морду до
крови («права-то у нас еще не отняли!» — утешал он себя); но Ермолаев этого не желал и от встреч уклонялся.
«Максим этот на руку дерзок: вчера
избил на заводе двух ребят, пришли они ко мне
в синяках,
в крови, жалуются. Позвал я его, пожурил, а он при жалобщиках, без запинки дерзко объясняет...
Избила меня тогда мать до
крови, а потом унесла к себе
в спальню, целует, воет: «Никонушка, несчастный ты мой, кровинка моя сердечная — прости мне, прости!» Ну, уж не помогло это, нет, не помогло!
Но через восемь суток Алексей встал, влажно покашливая, харкая
кровью; он начал часто ходить
в баню, парился, пил водку с перцем;
в глазах его загорелся тёмный угрюмый огонь, это сделало их ещё более красивыми. Он не хотел сказать, кто
избил его, но Ерданская узнала, что бил Степан Барский, двое пожарных и мордвин, дворник Воропонова. Когда Артамонов спросил Алексея: так ли это? — тот ответил...
Незаметно
избили Минакова, он шел но улице, упираясь
в заборы руками, плевался
кровью, всхлипывал и ныл...
Приказчик. Наши мужики согнали; у них там драка вышла. Маторина всего
в кровь избили. Он пришел,
в конторе дожидается.
Избив жену, Гришка исчезал иногда на всю ночь, иногда не являлся и
в воскресенье. Она, вся
в синяках, встречала его суровая, молчаливая, но полная скрытой жалости к нему, оборванному, часто тоже избитому,
в грязи, с налитыми
кровью глазами.
На другой день рано поутру Патап Максимыч собрался наскоро и поехал
в Вихорево. Войдя
в дом Ивана Григорьича, увидал он друга и кума
в таком гневе, что не узнал его. Воротясь из Осиповки, вдовец узнал, что один его ребенок кипятком обварен, другой избит до
крови. От недосмотра Спиридоновны и нянек пятилетняя Марфуша, резвясь, уронила самовар и обварила старшую сестру. Спиридоновна поучила Марфушу уму-разуму:
в кровь избила ее.
Ругательное слово крикливо раздалось по всему классу. Теркин схватил его за шиворот и
в полуоткрытую дверь вышвырнул
в коридор, где тот чуть не расшибся
в кровь, упав на чугунные плиты. Но тот не посмел бежать жаловаться — его
избили бы товарищи; они все стали на сторону Теркина, хотя и знали давно, кто он, какого происхождения…
«О Господи, народ-то чтò зверь, где же живому быть!» слышалось
в толпе. «И малый-то молодой… должно из купцов, то-то народ!., сказывают не тот… как же не тот… О Господи!.. Другого
избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится…», говорили теперь те же люди, с болезненно-жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим измазанным
кровью и пылью лицом и с разрубленною длинною, тонкою шеей.