Неточные совпадения
Были толстовцы, были последователи Н. Федорова, соединявшие
идею Федорова о воскрешении с анархо-коммунизмом, были просто анархисты и просто коммунисты.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл русского
коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской истории XIX века, и «Русская
идея».
Этатизм,
коммунизм, расизм, воля к могуществу, естественный подбор видов, антииндивидуализм, иерархическая организация общества — все это
идеи, высказанные и развитые мыслителями XIX века.
Русский
коммунизм есть извращение русской мессианской
идеи.
Но поскольку эта
идея утверждалась в отрыве от христианства, которое было ее истоком, в нее входил яд, и это сказалось на двойственности
коммунизма, на переплетении в нем правды и лжи.
После народа еврейского, русскому народу наиболее свойственна мессианская
идея, она проходит через всю русскую историю вплоть до
коммунизма.
Коммунизм как извращение русской мессианской
идеи.
И в русском
коммунизме, в который перешла русская мессианская
идея в безрелигиозной и антирелигиозной форме, произошло то же извращение русского искания царства правды волей к могуществу.
Великая опасность заключается не в самой
идее государства, исполняющего необходимые функции, а в
идее суверенитета государства, суверенитета теократии, монархии, аристократии, демократии,
коммунизма.
Они не понравились друг другу и не могли понравиться. Чернышевский приехал с претензией поучать Герцена, на которого он смотрел как на москвича-либерала 40-х годов, тогда как себя он считал провозвестником
идей, проникнутых духом
коммунизма. Когда я познакомился с Герценом, я понял, до какой степени личность, и весь душевный склад, и тон Чернышевского должны были неприятно действовать на него.
Коммунизм меняется, эволюционирует, он национализируется, делается более культурным, коммунистический быт обуржуазивается, и это обуржуазивание есть большая опасность не для
коммунизма только, но и для русской
идеи в мире.
Коммунизм по своей
идее хотел бы осуществить не только справедливость, но и братство в человеческих отношениях, «коммунион» между людьми.
Но в русском
коммунизме эта
идея, нашедшая себе самое радикальное выражение у христианского мыслителя Н. Федорова, [См. Н.
Поражение советской России было бы и поражением
коммунизма, поражением мировой
идеи, которую возвещает русский народ.
Идея «социального заказа» в искусстве и литературе в писаревщине утверждалась даже в более крайней форме, чем в
коммунизме.
Но невозможно отсюда сделать тот вывод, к которому, по-видимому, склоняется Гекер, что
коммунизм осуществляет
идеи Толстого.
Я хотел показать в своей книге, что русский
коммунизм более традиционен, чем обыкновенно думают, и есть трансформация и деформация старой русской мессианской
идеи.
В
коммунизме есть также верная
идея, что человек призван в соединении с другими людьми регулировать и организовывать социальную и космическую жизнь.
Русский
коммунизм, если взглянуть на него глубже, в свете русской исторической судьбы, есть деформация русской
идеи, русского мессианизма и универсализма, русского искания царства правды, русской
идеи, принявшей в атмосфере войны и разложения уродливые формы.
Живоцерковники не возвысились даже до той
идеи, что в
коммунизме есть христианская правда.
И русский
коммунизм вновь провозглашает старую
идею славянофилов и Достоевского — «ех Oriente lux».
Достоевский был убежден, что папа в конце концов пойдет навстречу
коммунизму, потому что папская
идея и социалистическая
идея есть одна и та же
идея принудительного устроения царства земного.
По духовному складу русского народа, русского человека так нельзя победить
коммунизм, нельзя победить его буржуазными
идеями и буржуазным строем.
Между тем как те, которые вели активную борьбу против революции и
коммунизма, не имели великой
идеи, которую они могли бы противопоставить
идее коммунистической.
И
коммунизму нельзя уже противополагать антииерархические, гуманистические и либерально-демократические
идеи новой истории, ему можно противополагать лишь подлинную, онтологически обоснованную иерархию, подлинную органическую соборность.