Неточные совпадения
За железной решеткой, в маленьком, пыльном садике, маршировала группа детей —
мальчики и девочки —
с лопатками и
с палками на плечах, впереди их шагал,
играя на губной гармонике, музыкант лег десяти, сбоку шла женщина в очках, в полосатой юбке.
Клим очень хорошо чувствовал, что дед всячески старается унизить его, тогда как все другие взрослые заботливо возвышают. Настоящий Старик утверждал, что Клим просто слабенький, вялый
мальчик и что ничего необыкновенного в нем нет. Он
играл плохими игрушками только потому, что хорошие у него отнимали бойкие дети, он дружился
с внуком няньки, потому что Иван Дронов глупее детей Варавки, а Клим, избалованный всеми, самолюбив, требует особого внимания к себе и находит его только у Ивана.
Самгину было трудно
с ним, но он хотел смягчить отношение матери к себе и думал, что достигнет этого,
играя с сыном, а
мальчик видел в нем человека, которому нужно рассказать обо всем, что есть на свете.
«Ах, скорей бы кончить да сидеть
с ней рядом, не таскаться такую даль сюда! — думал он. — А то после такого лета да еще видеться урывками, украдкой,
играть роль влюбленного
мальчика… Правду сказать, я бы сегодня не поехал в театр, если б уж был женат: шестой раз слышу эту оперу…»
— Вы хотите, чтоб я поступил, как послушный благонравный
мальчик, то есть съездил бы к тебе, маменька, и спросил твоего благословения, потом обратился бы к вам, Татьяна Марковна, и просил бы быть истолковательницей моих чувств, потом через вас получил бы да и при свидетелях выслушал бы признание невесты,
с глупой рожей поцеловал бы у ней руку, и оба, не смея взглянуть друг на друга,
играли бы комедию, любя
с позволения старших…
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно
играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это
с своего места: этот
мальчик был всюду как у себя дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
«Вот оно», — думал я и опускался, скользя на руках по поручням лестницы. Двери в залу отворяются
с шумом,
играет музыка, транспарант
с моим вензелем горит, дворовые
мальчики, одетые турками, подают мне конфекты, потом кукольная комедия или комнатный фейерверк. Кало в поту, суетится, все сам приводит в движение и не меньше меня в восторге.
Однажды Петрик был один на холмике над рекой. Солнце садилось, в воздухе стояла тишина, только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием.
Мальчик только что перестал
играть и откинулся на траву, отдаваясь полудремотной истоме летнего вечера. Он забылся на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он
с неудовольствием приподнялся на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка была ему незнакома.
— Ну, так ты вот этого
мальчика займи: давай ему смирную лошадь кататься, покажи, где у нас купанье — неглубокое, вели ему сделать городки, свайку; пусть
играет с деревенскими
мальчиками.
— У меня монах один знакомый был, и я к нему
мальчиком еще ходил и часто
с ним
играл! — объяснил управляющий.
Я познакомился
с Татьяной Львовной за кулисами театра Корша. Она
играла гимназиста и была очень хорошеньким
мальчиком. В последнем антракте, перед водевилем, подошла ко мне вся сияющая, счастливая успехом барышня, и я сразу не узнал после гимназического мундира Т. Л. Щепкину-Куперник.
Жизнь
мальчика катилась вперед, как шар под уклон. Будучи его учителем, тетка была и товарищем его игр. Приходила Люба Маякина, и при них старуха весело превращалась в такое же дитя, как и они.
Играли в прятки, в жмурки; детям было смешно и приятно видеть, как Анфиса
с завязанными платком глазами, разведя широко руки, осторожно выступала по комнате и все-таки натыкалась на стулья и столы, или как она, ища их, лазала по разным укромным уголкам, приговаривая...
Я скоро нашел его: он
с другими
мальчиками играл у церковной паперти в бабки. Я отозвал его в сторону и, задыхаясь и путаясь в речах, сказал ему, что мои родные гневаются на меня за то, что я отдал часы, и что если он согласится мне их возвратить, то я ему
с охотой заплачу за них деньгами… Я, на всякий случай, взял
с собою старинный, елизаветинский рубль [Елизаветинский рубль — старинный серебряный рубль, отчеканенный при императрице Елизавете Петровне (1741–1761).], весь мой наличный капитал.
Карлик умнее, а девчушка изрядно
с придурью, — за пару триста рублей дала, — вырастет
мальчик, будет
с кем
играть.
В Ваське тоже этого нет, и хотя он кричит и дерется, но все лошади знают, что он трус, и не боятся его. И ездить он не умеет — дергает, суетится. Третий конюх, что
с кривым глазом, лучше их обоих, но он не любит лошадей, жесток и нетерпелив, и руки у него не гибки, точно деревянные. А четвертый — Андрияшка, еще совсем
мальчик; он
играет с лошадьми, как жеребенок-сосунок, и украдкой целует в верхнюю губу и между ноздрями, — это не особенно приятно и смешно.
А брат смотрел на неё и думал, что она
играет в скверную игру
с этим
мальчиком. В нём весь этот разговор вызвал ощущение скуки, и, хотя ему жалко было Бенковского, эта жалость не вмещала в себе сердечной теплоты.
Вставая из-за своего рабочего стола и подходя к окну, чтобы покурить папироску, я всегда видел двух этих дам, всегда
с работою в руках, и около них двух изящно одетых
мальчиков, которых звали «Фридэ» и «Воля».
Мальчики играли и пели «Anku dranku dri-li-dru, seter faber fiber-fu». Мне это нравилось. Вскоре появился и третий, только недавно еще увидавший свет малютка. Его вывозили в хорошую пору дня в крытой колясочке.
Если же никого не было дома, то я оставался и ждал, разговаривал
с няней,
играл с ребенком или же в кабинете лежал на турецком диване и читал газету, а когда Анна Алексеевна возвращалась, то я встречал ее в передней, брал от нее все ее покупки, и почему-то всякий раз эти покупки я нес
с такою любовью,
с таким торжеством, точно
мальчик.
Львы мягко прыгали за решеткою, бросались то в одну, то в другую сторону, не спуская глаз
с мальчика; глаза горели зеленоватыми, загадочно-смеющимися огоньками, и нельзя было угадать, что сделали бы львы, если бы поднять решетку: может быть, растерзали бы
мальчика, — может быть, стали бы, как котята,
играть с ним.
Я не хочу ехать к Магнусу, Я слишком много думаю о нем и о его Мадонне из мяса и костей. Я пришел сюда, чтобы весело лгать и
играть, и Мне вовсе не нравится быть тем бездарным актериком, что горько плачет за кулисами, а на сцену выходит
с сухими глазами. И просто Мне некогда разъезжать по пустырям и ловить там бабочек, как
мальчику с сеткой!
Заглянув в одно воскресное утро в кухню, Гриша замер от удивления. Кухня битком была набита народом. Тут были кухарки со всего двора, дворник, два городовых, унтер
с нашивками,
мальчик Филька… Этот Филька обыкновенно трется около прачешной и
играет с собаками, теперь же он был причесан, умыт и держал икону в фольговой ризе. Посреди кухни стояла Пелагея в новом ситцевом платье и
с цветком на голове. Рядом
с нею стоял извозчик. Оба молодые были красны, потны и усиленно моргали глазами.
Он стал со мною здороваться. Подходил в буфете, радушно глядя, садился рядом, спрашивал стакан чаю. Я чувствовал, что чем-то ему нравлюсь. Звали его Печерников, Леонид Александрович, был он из ташкентской гимназии. В моей петербургской студенческой жизни, в моем развитии и в отношении моем к жизни он
сыграл очень большую роль, — не знаю до сих пор, полезную или вредную. Во всяком случае, много наивного и сантиментального, многое из «маменькиного сынка» и «пай-мальчика» слетело
с меня под его влиянием.
Беляев от нечего делать стал рассматривать лицо Алеши. Раньше он во всё время, пока был знаком
с Ольгой Ивановной, ни разу не обратил внимания на
мальчика и совершенно не замечал его существования: торчит перед глазами
мальчик, а к чему он тут, какую роль
играет — и думать об этом как-то не хочется.
На опушке леса было хорошо и прохладно.
Мальчики с наслаждением принялись прыгать и
играть под тенью громадных елей и густолиственных берез. Митька ловил Бобку, Бобка улепетывал от Митьки, поминутно радостно взвизгивая. Юрка и Сережа влезали на деревья и оттуда любовались видом старого княжеского дома, который находился в версте от опушки и казался огненным в вечернем освещении заходящего солнца.
— О! — проговорила слепая девочка. — Это мое единственное желание, господин Гросс! Я хочу видеть не только для себя, но и ради братьев. Мне кажется, что если бы я была зрячей,
мальчики больше были бы со мной, им было бы веселее тогда
играть и разговаривать
с бодрой и здоровой сестрою. А,
играя с ними, я бы могла отговаривать и удерживать их от многих их проказ и шалостей!
Посол, в чаду своего величия, чванился, ломался, говорил необдуманно и неприлично. Он часто поправлял свои усики,
играл золотою бахромою своей епанчи, гладил
с чадолюбием бархат одежды и бренчал острогами, точь-в-точь как
мальчик перед бывшими своими товарищами, школьниками, надевший в первый раз офицерский мундир.
Притом же в комнате, где
играли, было, по обыкновению, сильно накурено, и голова могла разболеться; да могло быть, что и финансы у Саши были в беспорядке, потому что он в последнее время азартно
играл и часто бывал в значительном проигрыше, а он был
мальчик с правилами и стыдился часто беспокоить родителей.
У ее ног, сидя на скамейке,
играл с огромным догом пепельного цвета худенький, тщедушный, черномазенький
мальчик, одетый, как и старый князь, в чесунчовую пару. Это и был будущий ученик Гиршфельда, князь Владимир.
И в это самое время, когда благородный старик, собираясь перейти в вечность, так великодушно прощал его, он
сыграл с ним злую шутку, представив ему за сына своего чужого
мальчика, взятого напрокат из подворья.
Мальчик был очень хорошенький и
с такой заманчивой, грустной улыбкой смотрел на барчонка, что тот поддался этой привлекательной наружности и посягнул было на приглашение
играть с ним в снежки на дворе.
Чтобы разжалобить сильнее старика, он легко согласил
мальчика, бойкого и плутоватого, из прислуги
с подворья, где квартировал,
сыграть роль его сына, Владимира.
И
мальчик, и девочка были, впрочем, в отдаленном родстве
с Глафирой Петровной, а потому и
играли в доме первенствующую роль.
В том самом углу гостиной, где некогда притаившись любила
играть в куклы маленькая Лидочка, теперь тоже сиживал, окруженный игрушками, хорошенький белокурый
мальчик с блестящими черными глазами, восьмилетний сын супругов фон Зееман — «Тоня», Антон Антонович II, как в шутку называли его отец и мать.
M-llе Bourienne тоже, как казалось, страстно любила
мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и
играть с ним.