Неточные совпадения
Почти все время, как читал Раскольников, с самого начала
письма, лицо его было мокро от слез; но когда он кончил, оно было бледно, искривлено судорогой, и тяжелая, желчная,
злая улыбка змеилась по его губам.
Он видел, что Макаров и Лидия резко расходятся в оценке Алины. Лидия относилась к ней заботливо, даже с нежностью, чувством, которого Клим раньше не замечал у Лидии. Макаров не очень
зло, но упрямо высмеивал Алину. Лидия ссорилась с ним. Сомова, бегавшая по урокам, мирила их, читая длинные, интересные
письма своего друга Инокова, который, оставив службу на телеграфе, уехал с артелью сергачских рыболовов на Каспий.
— За то, что вы выдумали мучения. Я не выдумывала их, они случились, и я наслаждаюсь тем, что уж прошли, а вы готовили их и наслаждались заранее. Вы —
злой! за это я вас и упрекала. Потом… в
письме вашем играют мысль, чувство… вы жили эту ночь и утро не по-своему, а как хотел, чтоб вы жили, ваш друг и я, — это во-вторых; наконец, в-третьих…
Может быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки; кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под другим
злым игом, а не под игом любви, что этой последней и нет у нее, что она просто хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки с обрыва, тайны, синие
письма — больше ничего, как отступления, — не перед страстью, а перед другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается любовь… к нему… к Райскому, что она готова броситься к нему на грудь и на ней искать спасения…»
О, Боже сохрани! Если уже
зло неизбежно, думала она, то из двух
зол меньшее будет — отдать
письма бабушке, предоставить ей сделать, что нужно сделать. Бабушка тоже не ошибется, они теперь понимают друг друга.
С мыслью о
письме и сама Вера засияла опять и приняла в его воображении образ какого-то таинственного, могучего, облеченного в красоту
зла, и тем еще сильнее и язвительнее казалась эта красота. Он стал чувствовать в себе припадки ревности, перебирал всех, кто был вхож в дом, осведомлялся осторожно у Марфеньки и бабушки, к кому они все пишут и кто пишет к ним.
Зная, что это
письмо могло попасть… в руки
злых людей… имея полные основания так думать (с жаром произнесла она), я трепетала, что им воспользуются, покажут папа… а на него это могло произвести чрезвычайное впечатление… в его положении… на здоровье его… и он бы меня разлюбил…
Тогда, в одну
злую минутку, Грушенька ему это
письмо показала, но, к ее удивлению,
письму этому он не придал почти никакой цены.
Глупостью, пошлостью, провинциальным болотом и
злой сплетней повеяло на Ромашова от этого безграмотного и бестолкового
письма. И сам себе он показался с ног до головы запачканным тяжелой, несмываемой грязью, которую на него наложила эта связь с нелюбимой женщиной — связь, тянувшаяся почти полгода. Он лег в постель, удрученный, точно раздавленный всем нынешним днем, и, уже засыпая, подумал про себя словами, которые он слышал вечером от Назанского...
Евгений Михайлович разорвал толстый конверт и не верил своим глазам: сторублевые бумажки. Четыре. Что это? И тут же безграмотное
письмо Евгению Михайловичу: «По Евангелию говорится, делай добро за
зло. Вы мине много
зла исделали с купоном и мужичка я дюже обидел, а я вот тебя жилею. На, возьми 4 екатеринки и помни своего дворника Василья».
Уговаривал он меня, за такую ко мне его любовь, заемное
письмо ему дать, и хоша могла я из этого самого поступка об его
злом намерении заключить, однако ж не заключила, и только в том могла себя воздержать, что без браку исполнить его просьбу не согласилась.
— Всё одно выходит: дорога,
злой человек, чье-то коварство, смертная постеля, откудова-то
письмо, нечаянное известие — враки всё это, я думаю, Шатушка, как по-твоему?
— Не оскорбляйте же меня первый. Благодарю вас за всё прежнее, но повторяю, что я всё покончил с людьми, с добрыми и
злыми. Я пишу
письмо к Дарье Павловне, которую так непростительно забывал до сих пор. Завтра снесите его, если хотите, а теперь «merci».
И вдруг денщики рассказали мне, что господа офицеры затеяли с маленькой закройщицей обидную и
злую игру: они почти ежедневно, то один, то другой, передают ей записки, в которых пишут о любви к ней, о своих страданиях, о ее красоте. Она отвечает им, просит оставить ее в покое, сожалеет, что причинила горе, просит бога, чтобы он помог им разлюбить ее. Получив такую записку, офицеры читают ее все вместе, смеются над женщиной и вместе же составляют
письмо к ней от лица кого-либо одного.
В
письмах этих, выражая свое сочувствие моим взглядам о незаконности для христианина всякого насилия и войны, квакеры сообщили мне подробности о своей, так называемой, секте, более 200 лет исповедующей на деле учение Христа о непротивлении
злу насилием и не употреблявшей и теперь не употребляющей для защиты себя оружия.
Варвара решилась украсть
письмо, хоть это было и трудно. Грушина торопила. Одна была надежда — вытащить
письмо у Передонова, когда он будет пьян. А пил он много. Нередко и в гимназию являлся навеселе и вел речи бесстыдные, вселявшие отвращение даже в самых
злых мальчишках.
— Какое
письмо? — спросила она, глядя на Передонова испуганными,
злыми глазами.
Нет, нет, — я не шучу, клянусь творцом.
Браслет случайною судьбою
Попался баронессе и потом
Был отдан мне ее рукою.
Я ошибался сам — но вашею женою
Любовь моя отвергнута была.
Когда б я знал, что от одной ошибки
Произойдет так много
зла,
To верно б не искал ни взора, ни улыбки.
И баронесса — этим вот
письмомВам открывается во всем.
Читайте же скорей — мне дороги мгновенья…
В настоящие же минуты какое-то тайное предчувствие говорило ему, что он произведет довольно выгодное для себя впечатление на княгиню» было: «Она еще и прежде сего ему нравилась и казалась такой милой и такой чистенькой; прочитанное же им
письмо ее к мужу окончательно утвердило его в этой мысли, и княгиня стала представляться Миклакову как бы совершенною противоположностью ему самому: она была так добра, а он
зол; она так опрятна, а он вечно грязен; она блондинка, а он брюнет, — словом, она ангел, а он черт».].
— Но вы ничего, ничего не переменились! — восклицает она, хватая гостя за обе руки и усаживая его в покойное кресло. — Садитесь, садитесь, князь! Шесть лет, целых шесть лет не видались, и ни одного
письма, даже ни строчки во все это время! О, как вы виноваты передо мною, князь! Как я
зла была на вас, mon cher prince! [мой дорогой князь (франц.)] Но — чаю, чаю! Ах, боже мой, Настасья Петровна, чаю!
Она сидела на полу
И груду
писем разбирала —
И, как остывшую
золу,
Брала их в руки и бросала...
В предсмертном
письме Ставрогин пишет: «Я могу пожелать сделать доброе лицо и ощущаю от того удовольствие; рядом желаю и
злого, и тоже чувствую удовольствие.
— Что же бы потом еще сделали? Расстреляли или повесили, уж и конец, более уже ничего не сделаете, а вот моя Глафира его гораздо
злее расказнила: она совершила над ним нравственную казнь, вывернула пред ним его совесть и заставила отречься от самого себя и со скрежетом зубовным оторвать от себя то, что было мило. Короче, она одним своим
письмом обратила его на путь истинный. Да-с, полагаю, что и всякий должен признать здесь силу.
Генерал остановился и, взглянув на Подозерова, заметил, что это на его счет nota bene, но, не получив ни от кого никакого ответа, продолжал далее чтение
письма, в котором автор, отыскивая благо для всех потерпевших от
зла, доходил до супругов Форовых и в том же задушевном, покорном и грустно-шутливом тоне начал...
Злые языки недоброжелателей распустили молву, перешедшую и в газеты, будто Пугачев взят, но мы имеем подлинные
письма, уверяющие в противном».
— Конечно, странно, что она приехала, но ты, Николай, не сердись и взгляни снисходительно. Она ведь несчастная. Дядя Семен Федорыч в самом деле деспот и
злой, с ним трудно ужиться. Она говорит, что только три дня у нас проживет, пока не получит
письма от своего брата.
Работал Андреев по ночам. Работал он не систематически каждый день, в определенные часы, не по правилу
Золя: «Nulla dies sine linea — ни одного дня без строки». Неделями и месяцами он ничего не писал, обдумывал вещь, вынашивал, нервничал, падал духом, опять оживал. Наконец садился писать — и тогда писал с поразительною быстротою. «Красный смех», например, как видно из вышеприведенного
письма, был написан в девять дней. По окончании вещи наступал период полного изнеможения.
— Прежде, — отвечал мне
Золя, — я писал утром роман, а после завтрака статьи. Но это слишком утомительно, я не мог выдержать. Теперь я занимаюсь чем-либо одним. Мое парижское
письмо для господина Стасюлевича берет у меня дней пять-шесть. Театральный фельетон я пишу в один присест, также и корреспонденцию.
Любовь к нему русской публики хорошо известна
Золя; он это очень ценит и в первый же мой визит показал мне
письмо какой-то особы из Москвы.
Для меня интересно было подтвердить личными свидетельскими показаниями самого Гонкура то, что
Золя приводил в своих
письмах о манере работать обоих братьев.
Как только это мне сказал Доде, я сейчас же припомнил
письмо Золя, где говорится о неприятностях, какие он навлек на себя из-за нескромностей романа.
Автобиографическое
письмо Золя (приведенное мною целиком в той лекции, которая была посвящена ему исключительно) до сих пор едва ли не исключительный документ не только в нашей, но и во французской литературе.
Флобер по поводу одного из
писем Золя В. Гюго сказал ему, что критический взгляд на драмы Гюго и его романы, какой
Золя выразил так откровенно и смело, уже не новость, что то же почти говорил когда-то Гюстав Планш.
Все эти оттенки были также не так давно характеризованы Э.
Золя в одном из его русских
писем.
Госпожи
Золя я не видал; но по
письму, полученному мною в 1876 году, знаю, что, кроме жены, с ним живет еще и теща.
Письмо Эмиля
Золя, посвященное школе реалистов, указало впервые читателям «Вестника Европы», а затем и всей грамотной русской публике, что братья Гонкур вовсе не заурядные беллетристы с претензией, как об этом толкуют многие и во Франции.
На мой вопрос, как объяснить такой успех,
Золя ответил мне в
письме, что он затрудняется это сделать.
В Париж я не ездил с 1871 года и до поездки на Всемирную выставку не имел, разумеется, случая лично повидаться с
Золя; но от времени до времени мы обменивались
письмами.
Работает
Золя очень много; каждый год он пишет целый роман, листов до двадцати печатных. Кроме того, у него обязательная срочная работа в трех местах: ежемесячное
письмо в «Вестник Европы» от одного до двух листов, театральные фельетоны в газете «Bien Public» каждую неделю и парижская корреспонденция в ежедневную провинциальную газету. Я поинтересовался узнать, как он распределяет эти работы, требующие различного напряжения и настроения духа.
Я часто получаю
письма от этого разряда людей, преимущественно ссыльных. Они знают, что я что-то такое писал о том, что не надо противиться
злу насилием, и большею частью, хоть и безграмотно, но с большим жаром возражают мне, говоря, что на все то, что делают с народом власти и богатые, можно и нужно отвечать только одним: мстить, мстить и мстить.
«А если владыка скажет, — продолжал в
письме Суворов, — что впредь того не будет, то отвечай: «Ожегшись на молоке, станешь и на воду дуть». Если он заметит: «Могут жить в одном доме розно», ты скажи: «
Злой ее нрав всем известен, а он не придворный человек».
— Я не об этом… Я думала, что именно содержание
письма… — смущенно, как бы начала оправдываться в высказанном подозрении Хвостова. — Может быть, Аракчеев… Он много сделал
зла.
«Только сделать это надо, матушка, секретно, чтобы
злые языки о том не проведали и не оскорбили княгиню-страдалицу нелепым подозрением», — заключил свое
письмо Потемкин.
— В таком случае, поезжайте в Москву, — заговорил снова Аркадий Семенович, — я сегодня же заготовлю
письмо Любе. Эх, сколько ты причинила мне горя,
злая девчонка! — воскликнул старик, и из глаз его выкатились две слезы.
— Открою тебе более, — продолжал этот, — но прежде выслушай, а потом буди твой суд над нами. Во время осады Мариенбурга
злой раскольник дал мне знать
письмом, что в крепости скрывается Последний Новик под личиною шведа Вольдемара из Выборга. Все приметы Новика были верно списаны; злодейство его было мне ведомо: злодей был в моих руках, и я сам дал ему свободу.
Письмо было написано какою-то
злою и мстительною женщиной: в нем извещали Фебуфиса, что он великолепно надут, что он получил жену с большими претензиями и без всяких средств; что тесть его, слывущий за миллионера, на самом деле готовый банкрот, ищущий спасения в дорого ценимой им уступке; что брак этот со стороны Гелии есть жертва для спасения отца, а Фебуфис от всего этого получит право ужинать всегда без последнего блюда.
Письма эти присылаются обыкновенно ближайшими родственниками детей и наичаще даже прямо родителями, и потому, казалось бы, тут ли быть какому-нибудь
злу или соблазну, а между тем тут-то именно и есть и
зло, и соблазн.