Неточные совпадения
Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались
горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала наконец оскорбляться, но все
еще иногда спрашивала отца: «Скажи, почему нас не любят?» — «Э, Ассоль, — говорил Лонгрен, — разве они умеют любить?
А если закипит
еще у него воображение, восстанут забытые воспоминания, неисполненные мечты, если в совести зашевелятся упреки за прожитую так, а не иначе жизнь — он спит непокойно, просыпается, вскакивает с постели, иногда
плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсегда угаснувшем идеале жизни, как
плачут по дорогом усопшем, с
горьким чувством сознания, что недовольно сделали для него при жизни.
И надолго
еще тебе сего великого материнского
плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут
горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего.
А Калганов забежал в сени, сел в углу, нагнул голову, закрыл руками лицо и
заплакал, долго так сидел и
плакал, —
плакал, точно был
еще маленький мальчик, а не двадцатилетний уже молодой человек. О, он поверил в виновность Мити почти вполне! «Что же это за люди, какие же после того могут быть люди!» — бессвязно восклицал он в
горьком унынии, почти в отчаянии. Не хотелось даже и жить ему в ту минуту на свете. «Стоит ли, стоит ли!» — восклицал огорченный юноша.
Павел, все это время ходивший по коридору и повторявший умственно и, если можно так выразиться, нравственно свою роль, вдруг услышал
плач в женской уборной. Он вошел туда и увидел, что на диване сидел, развалясь, полураздетый из женского костюма Разумов, а на креслах маленький Шишмарев, совсем
еще не одетый для Маруси. Последний заливался
горькими слезами.
«Не кручинься, говорю, боярыня, Дружина Андреич здравствует!» А она, при имени Дружины-то Андреича, давай
еще горше плакать.
Он снова
заплакал и —
еще сильнее и
горше, когда Остап перед смертью крикнул: «Батько! Слышишь ли ты?»
В столовой наступила относительная тишина; меланхолически звучала гитара. Там стали ходить, переговариваться;
еще раз пронесся Гораций, крича на ходу: «Готово, готово, готово!» Все показывало, что попойка не замирает, а развертывается. Затем я услышал шум ссоры, женский
горький плач и — после всего этого — хоровую песню.
И его досада, его
горькое чувство были так сильны, что он едва не
плакал; он даже был рад, что с ним поступают так нелюбезно, что им пренебрегают, что он глупый, скучный муж, золотой мешок, и ему казалось, что он был бы
еще больше рад, если бы его жена изменила ему в эту ночь с лучшим другом и потом созналась бы в этом, глядя на него с ненавистью…
Кручинина. Ничего, иногда и поплакать хорошо; я теперь не часто
плачу. Я
еще вам благодарна, что вы вызвали во мне воспоминания о прошлом; в них много
горького, но и в самой этой горечи есть приятное для меня. Я не бегу от воспоминаний, я их нарочно возбуждаю в себе; а что поплачу, это не беда: женщины любят поплакать. Я вчера объезжала ваш город: он мало изменился; я много нашла знакомых зданий и даже деревьев и многое припомнила из своей прежней жизни и хорошего и дурного.
— Дитя ты мое милое! — пропищала старуха сквозь слезы и
еще горче заплакала.
Маменька очень рады были, что у любимого их сынка открылся любимый ими талант, и когда, бывало, батенька покричит на них порядочно, то маменька, от страха и грусти ради, примутся
плакать и тут же шлют за мною и прикажут мне петь, а сами
еще горше плачут — так было усладительно мое пение!
А что люди не раз от него
плакали горькими слезами, — ну, и это тоже правда… Таки
плакали не мало: может, не меньше, чем от Янкеля, а может,
еще и побольше, — этого уж я вам не скажу наверное. Кто там мерил мерою людское горе, кто считал счетом людские слезы?..
Господи, да что ж это? да что ж это будет! — вскрикнула она и с этим словом упала перед образом на колена и
еще горче заплакала, кивая своею седою головою.
Прячась за деревьями и дачами и опять показываясь на минутку, русский терем уходил все дальше и дальше назад и вдруг исчез из виду. Воскресенский, прижавшись щекой к чугунному столбику перил,
еще долго глядел в ту сторону, где он скрылся. «Все сие прошло, как тень и как молва быстротечная», — вспомнился ему вдруг
горький стих Соломона, и он
заплакал. Но слезы его были благодатные, а печаль — молодая, светлая и легкая.
Слезы и раскаяние Алеши тронули товарищей, и они начали просить за него. А Алеша, чувствуя, что не заслужил их сострадания,
еще горше стал
плакать.
После этого мы стали
еще беднее жить. Продали лошадь и последних овец, и хлеба у нас часто не было. Мать ходила занимать у родных. Вскоре и бабушка померла. Помню я, как матушка по ней выла и причитала: «Уже родимая моя матушка! На кого ты меня оставила,
горькую, горемычную? На кого покинула свое дитятко бессчастное? Где я ума-разума возьму? Как мне век прожить?» И так она долго
плакала и причитала.
И
заплакал. Этот старый черт, все
еще пахнущий мехом, этот шут в черном сюртуке, этот пономарь с отвислым носом, совратитель маленьких девочек —
заплакал! Но
еще хуже то, что, поморгав глазами,
заплакал и я, «мудрый, бессмертный, всесильный!». Так
плакали мы оба, два прожженных черта, попавших на землю, а люди — я счастлив отдать им должное! — с сочувствием смотрели на наши
горькие слезы.
Плача и одновременно смеясь, я сказал...
— Почему это вы меня так низко цените? Обиду хотите сказать. Вот везде со мной так. Участь моя
горькая такая. В людях сердца нет. Не все же тоненьким девчонкам да красавицам на сцене быть. Да мне со сцены больше двадцати лет никто и не дает, как корсет надену. Я играть гожусь.
Еще как играю… Всей залой принимают, как иногда
плакать начну… Чувство на сцене главное.
Заплачешь — всех тронешь…
— Мать моя часто
плакала… Бывало, все улягутся в доме, она я примется
плакать… да так горько, навзрыд! А когда я стану спрашивать, о чем она горюет, она мне ничего не отвечает, а только обнимет меня крепче и рыдает
еще горше. Один раз отец вернулся из города и подал матери какую-то бумагу.
— Именно, — сказала она, — но только как я этих примеров
еще не видала, то… я дура, фефёла… — и она хотела улыбнуться, но вместо того
еще горче заплакала.