Неточные совпадения
А покамест в скучном досуге, на который меня осудили события, не находя в себе ни сил, ни свежести на новый труд,
записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их дарю тебе. Для тебя они имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников, на которых мы встречаем знакомые имена. [Писано в 1853 году. (
Прим. А. И. Герцена.)]
Свободных я
записывал только в тех случаях, если они
принимали непосредственное участие в хозяйстве ссыльного, например, состояли с ним в браке, законном или незаконном, и вообще принадлежали к семье его или проживали в его избе в качестве работника или жильца и т. п.
— Господин Карачунский, вы не могли, следовательно, не знать, что
принимаете приисковый инвентарь только по описи, не проверяя фактически, — тянул следователь,
записывая что-то, — чем, с одной стороны, вы прикрывали упущения и растраты казенного управления промыслами, а с другой — вводили в заблуждение собственных доверителей, в данном случае компанию.
— Ей вот надо было, — объяснил ему священник, — выйти замуж за богатого православного купца: это вот не грех по-ихнему, она и
приняла для виду православие; а промеж тем все-таки продолжают ходить в свою раскольничью секту — это я вас
записать прошу!
Я ведь, как в силах была, все
примечала да
записывала.
— А за конюшнями мужичков
принимает. С Капитоновки старики с поклоном пришли. Прослышали, что их Фоме Фомичу
записывают. Отмолиться хотят.
Как же быть? В союзе говорят — поступите на службу, тогда
запишем, а вы говорите, дай из союза, тогда
примем. Быть-то как же?
— Идите! Ну, ступай, Климков… Служи хорошо, и будешь доволен. Но — не забывай однако, что ты
принимал участие в убийстве букиниста Распопова, ты сам сознался в этом, а я
записал твоё показание — понимаешь?
Талья [Талья или талия — в некоторых карточных играх тур игры, или сдвоенная колода. (
Прим. ред.)] длилась долго. На столе стояло более тридцати карт. Чекалинский останавливался после каждой прокидки, чтобы дать играющим время распорядиться,
записывал проигрыш, учтиво вслушивался в их требования, еще учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянною рукою. Наконец талья кончилась. Чекалинский стасовал карты и приготовился метать другую.
— Он сам, — отвечал Гаврила Афанасьевич, — на беду мою, отец его во время бунта спас мне жизнь, и чорт меня догадал
принять в свой дом проклятого волченка. Когда, тому два году, по его просьбе,
записали его в полк, Наташа, прощаясь с ним, расплакалась, а он стоял, как окаменелый. Мне показалось это подозрительным, — и я говорил о том сестре. Но с тех пор Наташа о нем не упоминала, а про него не было ни слуху, ни духу. Я думал, она его забыла; ан видно нет. — Решено: она выйдет за арапа.
Усмехнувшись, когда я объяснил, что я подпрапоренко, регулярной армии отставной господин капрал, Трофим Миронов сын Халявский — он
записывал, а я, между тем, дабы показать ему, что я бывал между людьми и знаю политику, начал ему рекомендоваться и просил его
принять меня в свою аттенцию и, по дружбе, сказать чисто и откровенно, в какой город меня привезли?
Вера прибавляет, что я советовал Марье Ивановне
записывать все воспоминания о детстве сына (кажется, всего было бы благонадежнее
записывать их самим нам) и продолжает так: как любит Марья Ивановна всех тех, кто
принимает участие в ее сыне!
— Вам-то все это смешно, а мы даже очень хорошо знаем все эти
приметы… да-с! — говорил Собакин с уверенностью испытавшего человека. — Я даже
записывал эти
приметы, и все выходило по ним.
Лакей. Я бы
принял телефонограмму. Они так и распорядились, чтобы, пока вы не придете, я бы
записывал.
Припадем коленами на мать сыру землю,
Пролием мы слезы, как быстрые реки,
Воздохнем в печали к создателю света:
«Боже ты наш, Боже, Боже отец наших,
Услыши ты, Боже, сию ти молитву,
Сию ти молитву, как блудного сына,
Приклони ты ухо к сердечному стону,
Прими ты к престолу текущие слезы,
Пожалей, создатель, бедное созданье,
Предели нас, Боже, к избранному стаду,
Запиши, родитель, в животную книгу,
Огради нас, бедных, своею оградой,
Приди в наши души с небесной отрадой,
Всех поставь нас, Боже,
Здесь на крепком камне,
Чтоб мы были крепки во время печали...
С серьезным, деловым лицом он
принял рапорт,
записал, что-то пометил, куда-то что-то отправил.
После этого ему измеряли не только рост, но объем головы, длину рук, пальцев и ног,
записывая наимельчайшие
приметы, затем его фотографировали в двух позах и наконец обыскали, отобрав деньги, золотые вещи, бумаги, словом, все предметы, запрещенные в тюрьме.
Я прожила две недели. Он приходил несколько раз, но его не
принимали. Я хотела быть совершенно одна. Все я перебрала в себе. Не оставила ни одного уголка ни в голове, ни в сердце, ни в привязанностях, ни в воспоминаниях. Запершись, просидела я над своими тетрадями. Вот тут я
записала целиком. Можно еще обманывать себя, когда память вам изменяет, когда вы объясните ваше прошедшее так, как вам в эту минуту хочется.
Каждого вводят туда отдельно, меряют и
записывают его имя, фамилию,
приметы, место рождения и тому подобное, после чего уводят с надзирателем во внутрь тюрьмы.
Когда утром, перед отъездом на поезд, он потребовал счет, то хозяин гостиницы, толстенький, чистенький обрусевший немец, явился сам и объяснил, что по приказанию князя Александра Павловича, он все
записал на его счет, а потому денег
принять не может.