Неточные совпадения
О, как он боялся взглянуть в ту сторону, в тот
угол, откуда пристально смотрели
на него два знакомые черные глаза, и в то же самое время как
замирал он от счастия, что сидит здесь опять между ними, услышит знакомый голос — после того, что она ему написала.
Павел между тем глядел в
угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был
на него, а теперь отец уже лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла сердце
замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
Мать, обняв Ивана, положила его голову себе
на грудь, парень вдруг весь отяжелел и замолчал.
Замирая от страха, она исподлобья смотрела по сторонам, ей казалось, что вот откуда-нибудь из-за
угла выбегут полицейские, увидят завязанную голову Ивана, схватят его и убьют.
Лодка бесшумно скользнула в
угол коридора, подождав, когда подруги выбежали
на двор, прошла в комнату Фелицаты, сбросила там изорванное белье и
на минуту неподвижно
замерла, точно готовясь прыгнуть куда-то.
Да, все это очень красиво и… как это говорится? — дышит любовью. Конечно, хорошо бы рядом с Марией идти по голубому песку этой дорожки и ступать
на свои тени. Но мне тревожно, и моя тревога шире, чем любовь. Стараясь шагать легко, я брожу по всей комнате, тихо припадаю к стенам,
замираю в
углах и все слушаю что-то. Что-то далекое, что за тысячи километров отсюда. Или оно только в моей памяти, то, что я хочу услыхать? И тысячи километров — это тысячи лет моей жизни?
Заходило солнце, спускались сумерки, восходила луна, и серебристый свет ее тихо ложился
на пыльный, до полу покрытый толстым фризом и заваленный фолиантами стол, а мы всё беседовали. Я где-нибудь сидел в
углу, а сухой старик ходил — и ровною, благородною ораторскою речью повествовал мне о деяниях великих людей Греции, Рима и Карфагена. И я все это слушал — и слушал, часто весь дрожа и
замирая от страстного волнения.
Раньше он мне мало нравился. Чувствовался безмерно деспотичный человек, сектант, с головою утонувший в фракционных кляузах. Но в те дни он вырос вдруг в могучего трибуна. Душа толпы была в его руках, как буйный конь под лихим наездником. Поднимется
на ящик, махнет карандашом, — и бушующее митинговое море
замирает, и мертвая тишина. Брови сдвинуты, глаза горят, как
угли, и гремит властная речь.
Тротуар был очень скользкий, покрытый грязным льдом. Каретные извощики льют
на него воду. Это я помню. Я сказала Домбровичу: перейдемте улицу. Это было против какой-то больницы.
На углу у меня опять закружилась голова. Если б Домбрович меня не обхватил за талию, я бы упала. Как отвратительно, когда голова совсем
замирает…