Неточные совпадения
Утром, сварив кофе, истребили остатки пищи и вышли
на улицу. Было холодно, суетился ветер, разбрасывая мелкий, сухой
снег, суетился порывисто минуту, две, подует и
замрет, как будто понимая, что уже опоздал сеять
снег.
Я действительно в сны не верил. Спокойная ирония отца вытравила во мне ходячие предрассудки. Но этот сон был особенный. В него незачем было верить или не верить: я его чувствовал в себе… В воображении все виднелась серая фигурка
на белом
снегу, сердце все еще
замирало, а в груди при воспоминании переливалась горячая волна. Дело было не в вере или неверии, а в том, что я не мог и не хотел примириться с мыслью, что этой девочки совсем нет
на свете.
Все там было свое как-то: нажгут дома,
на происшествие поедешь, лошадки фыркают, обдавая тонким облаком взметенного
снега, ночь в избе,
на соломе, спор с исправником, курьезные извороты прикосновенных к делу крестьян, или езда теплою вешнею ночью, проталины, жаворонки так и
замирают, рея в воздухе, или, наконец, еще позже, едешь и думаешь… тарантасик подкидывает, а поле как посеребренное, и по нем ходят то тяжелые драхвы, то стальнокрылые стрепеты…
Он понял, что тут уже нет возврата, нет выбора; горестное умиление, возбужденное в нем Татьяной, растаяло, как
снег на огне, и раскаяние
замерло…
замерло так, что даже волнение в нем угомонилось и возможность притворства, представившись его уму, не возмущала его…
Измученный, голодный, оскорбленный, Иванов скорее упал, чем сел
на занесенную
снегом лавочку у ворот. В голове шумело, ноги коченели, руки не попадали в рукава… Он сидел. Глаза невольно начали слипаться… Иванов сознавал, что ему надо идти, но не в силах был подняться… Он понемногу
замирал…
В трех комнатах занесенного
снегом флигелька горели лампы с жестяными абажурами.
На постелях бельишко было рваное. Два шприца всего было. Маленький однограммовый и пятиграммовый — люэс. Словом, это была жалостливая, занесенная
снегом бедность. Но… Гордо лежал отдельно шприц, при помощи которого я, мысленно
замирая от страха, несколько раз уже делал новые для меня, еще загадочные и трудные вливания сальварсана.
Осенью над городом неделями стоят серые тучи, поливая крыши домов обильным дождем, бурные ручьи размывают дороги, вода реки становится рыжей и сердитой; городок
замирает, люди выходят
на улицы только по крайней нужде и, сидя дома, покорно ждут первого
снега, играют в козла, дурачки, в свои козыри, слушают чтение пролога, минеи, а кое-где — и гражданских книг.
— Как бы не так! —
замирая от предстоящей опасности и соединенного с ней понятного разве одним только детям восторга, смеется Оня Лихарева. — Как бы не так! Держи карман ширше! Так и послушались. По-твоему, Мурке с Хвостиком поститься из-за того, что
снег велик
на задней дорожке! Небось!
И услышав то, Кирибеевич
Побледнел в лице, как осенний
снег:
Бойки очи его затуманились,
Между сильных плеч пробежал мороз,
На раскрытых устах слово
замерло…