Неточные совпадения
— Сам народ никогда не делает
революции, его толкают вожди. На время подчиняясь им, он вскоре начинает сопротивляться идеям, навязанным ему извне. Народ знает и чувствует, что единственным
законом для него является эволюция. Вожди всячески пытаются нарушить этот
закон. Вот чему учит история…
— Интернационализм — выдумка людей денационализированных, деклассированных. В мире властвует
закон эволюции, отрицающий слияние неслиянного. Американец-социалист не признает негра товарищем. Кипарис не растет на севере. Бетховен невозможен в Китае. В мире растительном и животном
революции — нет.
— А — как же? — спросил Кутузов, усмехаясь. — В
революции, — подразумеваю социальную, — логический
закон исключенного третьего будет действовать беспощадно: да или нет.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской
революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его
закона.
И помпадур — ничего, даже не поморщился. Ни криков, ни воззвания к оружию, ни
революций — ничего при этом не было. Просто взял и вынул из кармана 1 р. 43 к., которые и теперь хранятся в казне, яко живое свидетельство покорности
законам со стороны того, который не токмо был вправе утверждать, что для него
закон не писан, но мог еще и накричать при этом на целых 7 копеек, так чтобы вышло уж ровно полтора рубля.
Не признавая
революции, проповедуемой Висленевым при содействии Благочестивого Устина и других духов, она оказалась непреклонною рабой
законов европейского общества и приводила Иосафа в отчаяние.
Это —
закон всякой
революции.
Суббота для человека, а не человек для субботы — вот сущность великой нравственной
революции, произведенной христианством, в которой человек впервые опомнился от роковых последствий различения добра и зла и власти
закона.
Революция по природе своей есть явление не сознательного, а подсознательного, и подсознательного коллективного, а не индивидуального, и она подлежит
законам массового, коллективного подсознательного.
Революции все еще остаются в эпохах
закона и искупления и не переходят в эпоху творчества.
Все
революции, политические и социальные, направлены на механическое, внешнее разрушение
закона и искупления, государства и церкви.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей, в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом
революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот
законы его.
А если бы сейчас в России произошла «пролетарская»
революция, то она была бы исключительно классовой, антинациональной и антигосударственной и привела бы к насильственной диктатуре, за которой по непреложному
закону последовал бы цезаризм.
Этот
закон известен нам из хода французской
революции.
И поскольку
революция расковывает греховный хаос и отрицает правду
закона, в ней есть безбожное начало, начало темное и злое.
Говоря о простейших действиях тепла, электричества или атомов, мы не можем сказать, почему происходят эти действия, и говорим, что такова природа этих явлений, что это их
закон. То же самое относится и до исторических явлений. Почему происходит война или
революция? мы не знаем; мы знаем только, что для совершения того или другого действия, люди складываются в известное соединение и участвуют все; и мы говорим, что такова природа людей, что это
закон.
«Один из
законов французской
революции, что эмигранты ее могут атаковать лишь для собственного несчастья и совершенно исключены из какого бы то ни было дела, которое должно совершиться».
Что ж это такое? До чего я объюродивел! Я и каждый из нас, живущий в нашем обществе, если только призадумывался над участью людей, ужасался пред теми страданиями и тем злом, которое вносят в жизнь людей уголовные
законы человеческие — зло и для судимых, и для судящих: от казней Чингис-хана и казней
революции до казней наших дней.