Неточные совпадения
Они являлись в клуб обедать и уходили после ужина. В карты они не играли, а целый вечер сидели в клубе, пили, ели, беседовали со знакомыми или
проводили время в читальне, надо заметить, всегда довольно пустой, хотя клуб имел прекрасную библиотеку и выписывал все русские и многие иностранные
журналы.
Сквозь автоматическую оболочку порой, однако, прорывается что-то из другой жизни. Он любит рассказывать о прошлом. В каждом классе есть особый мастер, умеющий
заводить Лемпи, как часовщик
заводит часы. Стоит тронуть какую-то пружину, — старик откладывает скучный
журнал, маленькие глазки загораются масленистым мерцанием, и начинаются бесконечные рассказы…
Проведя в
журнале черту, он взглянул на бедного Доманевича. Вид у нашего патриарха был такой растерянный и комично обиженный, что Авдиев внезапно засмеялся, слегка откинув голову. Смех у него был действительно какой-то особенный, переливчатый, заразительный и звонкий, причем красиво сверкали из-под тонких усов ровные белые зубы. У нас вообще не было принято смеяться над бедой товарища, — но на этот раз засмеялся и сам Доманевич. Махнув рукой, он уселся на место.
С выставки давал Амфитеатров «Нижегородские впечатления», а я занялся спортивным отделом специально для редактируемого мной
журнала «Спорт» и много времени
проводил в городе на бегах, где готовился розыгрыш громадного бегового выставочного приза, которого мне, впрочем, не удалось дождаться…
В 1872 году А.П. Сухов
завел небольшую типографию-литографию и решил издавать свой
журнал.
В первое время, когда «Будильник» перешел к чиновнику В.Д. Левинскому, который забрал в свои руки дело и начал вымарщивать копейки,
сведя гонорар до минимума и посылая агентов собирать объявления для
журнала, еще держались старые редакционные традиции: были веселые «субботы» сотрудников.
Синкрайт запер каюту и
провел меня за салон, где открыл дверь помещения, окруженного по стенам рядами полок. Я определил на глаз количество томов тысячи в три. Вдоль полок, поперек корешков книг, были укреплены сдвижные медные полосы, чтобы книги не выпадали во время качки. Кроме дубового стола с письменным прибором и складного стула, здесь были ящики, набитые
журналами и брошюрами.
Плодом этого нового подъема моего творчества явилась небольшая повесть «Межеумок», которую я потихоньку
свез в Петербург и передал в знаменитую редакцию самого влиятельного
журнала.
В первые годы моей литературной работы
журналы и газеты очень дорожили этим материалом, который охотно разрешался цензурой. Газета, печатавшая их, даже
завела отдел для этого материала под рубрикой «Записки театральной крысы».
После этого первого посещения я стал иногда заходить к «писакам», и, если друзья просили меня показать им трущобы, я обязательно
водил их всегда сюда, как в самую скромную и безопасную квартиру, где меня очень уважали, звали по имени-отчеству, а иногда «дядя Гиляй», как я подписывался в
журналах и газетах.
Время мы
проводили большею частью в разговорах; иногда доктор приносил с собою какую-нибудь книгу или
журнал и читал нам вслух.
— Во-первых — это надо для тебя же! А во-вторых — что же мне кошек, собак
завести, Маврина? Я сижу одна, как в тюрьме, на улицу выйти не с кем. А она — интересная, она мне романы,
журналы даёт, политикой занимается, обо всём рассказывает. Я с ней в гимназии у Поповой училась, потом мы разругались…
Дорн(перелистывая
журнал, Тригорину). Тут месяца два назад была напечатана одна статья… письмо из Америки, и я хотел вас спросить, между прочим… (берет Тригорина за талию и
отводит к рампе) так как я очень интересуюсь этим вопросом… (Тоном ниже, вполголоса.) Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…
Полина Андреевна(глядя в рукопись). Никто не думал и не гадал, что из вас, Костя, выйдет настоящий писатель. А вот, слава богу, и деньги стали вам присылать из
журналов. (
Проводит рукой по его волосам.) И красивый стал… Милый Костя, хороший, будьте поласковее с моей Машенькой!..
Он был со всеми знаком, служил где-то, ездил по поручениям, возвращаясь получал чины, бывал всегда в среднем обществе и говорил про связи свои с знатью, волочился за богатыми невестами, подавал множество проектов, продавал разные акции, предлагал всем подписки на разные книги, знаком был со всеми литераторами и журналистами, приписывал себе многие безымянные статьи в
журналах, издал брошюру, которую никто не читал, был, по его словам, завален кучею дел и целое утро
проводил на Невском проспекте.
Здесь постоянно составлялись собрания и митинги овэнистов, здесь издавалось несколько
журналов, старавшихся
проводить его идеи.
Он шагу в жизни не сделал без пользы для себя и два фортеля в этом случае употреблял: во-первых, постоянно старался представить из себя чиновника высшего образования и возвышенных убеждений и для этого всегда накупал иностранных книг и
журналов и всем обыкновенно рассказывал, что он то, се, третье там читал, — этим, собственно, вначале он обратил на себя внимание графа; а потом стал льстить ему и возводил графа в какие-то боги, и тут же, будто к слову, напевал ему, как он сам целые ночи
проводит за работой и как этим расстроил себе грудь и печень; ну, и разжалобит старика: тот ему почти каждый год то крест, то чин, то денежную награду даст, то повысит в должности, и я убежден даже, что он Янсона подшиб, чтобы сесть на его место.
Никто меня так и не
свел в редакцию"Современника". Я не имел ничего против направления этого
журнала в общем и статьями Добролюбова зачитывался еще в Дерпте. Читал с интересом и «Очерки гоголевского периода» там же, кажется, еще не зная, что автор их Чернышевский, уже первая сила «Современника» к половине 50-х годов.
Встречи наши, о которых вспоминает Короленко, происходили в 1896 году. Я тогда сотрудничал в «Русском богатстве»,
журнале Михайловского и Короленко, бывал на четверговых собраниях сотрудников
журнала в помещении редакции на Бассейном. Короленко в то время жил в Петербурге, на Песках; я жил в больнице в память Боткина, за Гончарною; возвращаться нам было по дороге, и часто мы, заговорившись, по нескольку раз
провожали друг друга до ворот и поворачивали обратно.
Целые вечера
проводили в бильярдной; зато
журналы и книжки читали запоем, точно варенье глотали ложками.
Первые пять лет 60-х годов я
провел большею частью в Петербурге, принадлежал уже литературе, даже профессионально издавал большой
журнал в течение двух с лишком лет, посещал всякие сферы и слои общества и все-таки не встретился с Гончаровым.
Антон Павлович
заводил знакомства, входил в литературную среду, заинтересовался газетами и
журналами, был своим человеком в московских редакциях.
Улучшая быт церковников, заставляли их поучать народ и рассылали им катехизис и вновь исправленное издание Библии. Наконец, помогли, как мы знаем, купцу Волкову
завести русский театр в Петербурге. При академии появился первый русский
журнал «Ежемесячные сочинения», а при университете — полная газета «Московские ведомости», существующие и теперь.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе
отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились
журналы под самыми разнообразными знаменами, —
журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и
журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько
журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.