Неточные совпадения
Вронский теперь
забыл всё, что он думал
дорогой о тяжести и трудности своего положения.
Потом он улегся на голом полу,
Всё скоро уснуло в сторожке,
Я думала, думала… лежа в углу
На мерзлой и жесткой рогожке…
Сначала веселые были мечты:
Я вспомнила праздники наши,
Огнями горящую залу, цветы,
Подарки, заздравные чаши,
И шумные речи, и ласки… кругом
Всё милое, всё
дорогое —
Но где же Сергей?.. И подумав
о нем,
Забыла я всё остальное!
— Да, да, конечно, вы правы, мой
дорогой. Но слава, знаменитость сладки лишь издали, когда
о них только мечтаешь. Но когда их достиг — то чувствуешь одни их шипы. И зато как мучительно ощущаешь каждый золотник их убыли. И еще я
забыла сказать. Ведь мы, артисты, несем каторжный труд. Утром упражнения, днем репетиция, а там едва хватит времени на обед — и пора на спектакль. Чудом урвешь часок, чтобы почитать или развлечься вот, как мы с вами. Да и то… развлечение совсем из средних…
Она
забыла осторожность и хотя не называла имен, но рассказывала все, что ей было известно
о тайной работе для освобождения народа из цепей жадности. Рисуя образы,
дорогие ее сердцу, она влагала в свои слова всю силу, все обилие любви, так поздно разбуженной в ее груди тревожными толчками жизни, и сама с горячей радостью любовалась людьми, которые вставали в памяти, освещенные и украшенные ее чувством.
Хмурыми осенними днями, когда не только не видишь, но и не чувствуешь солнца,
забываешь о нем, — осенними днями не однажды случалось плутать в лесу. Собьешься с
дороги, потеряешь ее тропы, наконец, устав искать их, стиснешь зубы и пойдешь прямо чащей, по гнилому валежнику, по зыбким кочкам болота — в конце концов всегда выйдешь на
дорогу!
Лотохин. Вы в Москве не бываете, мне сюда не
дорога — вот и не видались; а
забыть, как можно! Помним. Знаем, что вы живете под крылышком у тетеньки Аполлинарии Антоновны, изредка получаем от нее известия
о вас… Кстати, как ее драгоценное здоровье?
Впрочем, для нее не существовало ни света, ни тьмы, ни худа, ни добра, ни скуки, ни радостей; она ничего не понимала, никого не любила и себя не любила. Она ждала с нетерпением только выступления партии в
дорогу, где опять надеялась видеться с своим Сережечкой, а
о дитяти
забыла и думать.
В скором времени сам владетель села Кузьминского стал приготовляться в
дорогу. За всеми этими хлопотами он, конечно, не мог не
забыть сиротки и, без сомнения, вернулся бы в Петербург, не вспомнив даже
о намерении пристроить бедную сиротку, если б один совершенно неожиданный случай не навел его опять на прежнюю мысль. Доложили, что мужички пришли и просят позволения лично поговорить с его милостью. Барин отправился в прихожую, где крестьяне в молчании ожидали его появления.
Иван. Дети, друзья мои! Здесь, окружая
дорогое нам тело умершего, пред лицом вечной тайны, которая скрыла от нас навсегда — навсегда… э-э… и принимая во внимание всепримиряющее значение её… я говорю
о смерти, отбросим наши распри, ссоры, обнимемся, родные, и всё
забудем! Мы — жертвы этого ужасного времени, дух его всё отравляет, всё разрушает… Нам нужно всё
забыть и помнить только, что семья — оплот, да…
— Благодари пана за крупу и яйца, — говорил ректор, — и скажи, что как только будут готовы те книги,
о которых он пишет, то я тотчас пришлю. Я отдал их уже переписывать писцу. Да не
забудь, мой голубе, прибавить пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно осетрина, то при случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и
дорога. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да философа привязать, а не то как раз удерет.
И когда укладывал, сердце его наполняла тихая, прозрачная и чистая, как ключевая вода, печаль —
о чем-то далеком, неизведанном и милом, и постоянно казалось, что он что-то
забывает захватить с собою, что-то очень важное и
дорогое, без чего ему предстоит много неприятностей.
А ты, любимый,
Верный пегий пёс?!
От старости ты стал визглив и слеп
И бродишь по двору, влача обвисший хвост,
Забыв чутьём, где двери и где хлев.
О, как мне
дороги все те проказы,
Когда, у матери стянув краюху хлеба,
Кусали мы с тобой её по разу,
Ни капельки друг другом не погребав.
Вместо того чтобы повторять географию, я сидела задумавшись,
забыв о географии, погруженная в мои мечты
о недалеком будущем, когда я опять увижу
дорогой родной хуторок, маму, Васю, Гапку…
— Ну, перестанем волноваться, — сказал сладким голосом Мамиков, ее домашний доктор, слегка касаясь ее руки и улыбаясь так же сладко. — Мы и без того достаточно нервны.
Забудем о броши! Здоровье
дороже двух тысяч!
— Успокойтесь,
дорогая моя, побольше мужества; отбросьте печальные мысли, разве можно почти в детстве думать
о смерти;
забудьте о нем, он не достоин вас,
забудьте.
О! постойте, подождите хоть немного, милые призраки, у изголовья несчастливца, заставьте его
забыть на этот день железа, черную избу, стоны товарищей его заключения; очаруйте его,
дорогие гости, своими ласками, подарите его еще одним земным праздником, может быть, последним на пороге в вечность…
Дальние люди, пешие и конные, прибыв в Москву за нуждами своими, лишь услыхали
о потехе,
забывают усталость, нужды, сворачивают с
дороги своей и спешат причалить к месту общего любопытства.
Волынской вышел от молдаванской княжны в каком-то чаду сердечном, видел только по
дороге своей два глаза, блестящие, как отточенный гранат, как две черные вишни; видел розовые губки —
о! для них хотел бы он превратиться в пчелу, чтобы впиться в них, — видел только их, отвечал невпопад своему переводчику или вовсе не отвечал, грезил, мечтал,
забывал политику, двор, Бирона, друзей, жену…
— Да, это я, старина, ты, видимо, не ждал меня… Ты эти дни
забыл дорогу в высокий дом, и я пришел тебе
о нем напомнить… Прежде всего благодарю тебя за то, что ты спас мне жизнь и вернул Тане ее лучшего друга и верного защитника… Я еще вчера ей сказал
о твоей услуге мне, незабываемой услуге, умолчав, впрочем,
о подробностях… Они бы только перепугали ее.
— Я
о деле говорю, — каким-то неестественным голосом крикнула она, — оно мне
дороже всего. Напрасно думаете, что я уж и на это права не имею и разум настолько потеряла, что и об искусстве
забыла. Оно для меня выше всего и, конечно, выше ваших личных интересов.
— Вы увидите,
дорогая моя, сколько страданий тела и духа, и каких страданий! ждут вашей любви… Вы сейчас же
забудете о себе. Так ведь мало одной жизни!.. У меня день разорван на клочки… Я хотела бы жить не двадцать четыре часа, а втрое, вчетверо больше часов…
Но не говоря
о том, что ничто не мешало Наполеону итти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему
дорогу) историки
забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели.
До половины
дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади — в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал
забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя
о том, чтó и как он найдет в Отрадном.
По
дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие-то солдаты косили очевидно на корм и по которому стояли лагерем: это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро
забыл его, думая
о своем деле.
Дело же очевидно было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую
дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Войны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской
дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле,
забыв о том, как произошло сражение.
Во всю
дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и
забыв приготовленную официальность, начал рассказывать
о том, как он проехал мимо французов и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой и что там отличился один гусар.
Прощай, мой
дорогой читатель! Смутным призраком мелькнул ты перед моими глазами и ушел, оставив меня одного перед лицом жизни и смерти. Не сердись, что порою я обманывал тебя и кое-где лгал: ведь и ты на моем месте солгал бы, пожалуй. Все же я искренно любил тебя и искренно желал твоей любви: и мысль
о твоем сочувствии была для меня немалою поддержкою в тяжелые минуты и дни. Шлю тебе мое последнее прощанье и искренний совет,
забудь о моем существовании, как я отныне и навсегда
забываю о твоем.