Неточные совпадения
Какою рыбой сглонуты
Ключи те заповедные,
В каких морях та рыбина
Гуляет —
Бог забыл...
Бога забыли, в посты скоромное едят, нищих не оделяют; смотри, мол, скоро и на солнышко прямо смотреть станут!
Забыли глуповцы истинного
бога и прилепились к идолам.
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно
забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился
Богу.
Я не виню вас, и
Бог мне свидетель, что я, увидев вас во время вашей болезни, от всей души решился
забыть всё, что было между нами, и начать новую жизнь.
Он слушал разговор Агафьи Михайловны о том, как Прохор
Бога забыл, и на те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
—
Забыть! — проворчал он, — я-то не
забыл ничего… Ну, да
Бог с вами!.. Не так я думал с вами встретиться…
— Постой, постой! — закричал вдруг Максим Максимыч, ухватясь за дверцы коляски, — совсем было
забыл… У меня остались ваши бумаги, Григорий Александрович… я их таскаю с собой… думал найти вас в Грузии, а вот где
Бог дал свидеться… Что мне с ними делать?..
Друзья, которые завтра меня
забудут или, хуже, возведут на мой счет
Бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, —
Бог с ними!
— Придется ли нам увидаться, или нет,
бог один это знает; но век не
забуду вас; до могилы ты один останешься в моем сердце».
— Да, —
забывая о человеке Достоевского, о наиболее свободном человеке, которого осмелилась изобразить литература, — сказал литератор, покачивая красивой головой. — Но следует идти дальше Достоевского — к последней свободе, к той, которую дает только ощущение трагизма жизни… Что значит одиночество в Москве сравнительно с одиночеством во вселенной? В пустоте, где только вещество и нет
бога?
— Да, ради
Бога, не сердитесь и
забудьте. Уверяю вас, это только минутное увлечение… от музыки.
— Не теперь только, ради
Бога, не теперь, Андрей! Дай
забыть. Ах, еще здесь…
— А коли хорошо тут, так зачем и хотеть в другое место? Останьтесь-ка лучше у меня на целый день, отобедайте, а там вечером —
Бог с вами!.. Да, я и
забыл: куда мне ехать! Тарантьев обедать придет: сегодня суббота.
Но предприимчивую злобу
Он крепко в сердце затаил.
«В бессильной горести, ко гробу
Теперь он мысли устремил.
Он зла Мазепе не желает;
Всему виновна дочь одна.
Но он и дочери прощает:
Пусть
богу даст ответ она,
Покрыв семью свою позором,
Забыв и небо, и закон...
Ты для него
забыла честь,
Родных и
бога.
— Да, конечно. Она даже ревнует меня к моим грекам и римлянам. Она их терпеть не может, а живых людей любит! — добродушно смеясь, заключил Козлов. — Эти женщины, право, одни и те же во все времена, — продолжал он. — Вон у римских матрон, даже у жен кесарей, консулов патрициев — всегда хвост целый… Мне —
Бог с ней: мне не до нее, это домашнее дело! У меня есть занятие. Заботлива, верна — и я иногда, признаюсь, — шепотом прибавил он, — изменяю ей,
забываю, есть ли она в доме, нет ли…
— Что с вами, говорите, ради
Бога, что такое случилось? Вы сказали, что хотели говорить со мной; стало быть, я нужен… Нет такого дела, которого бы я не сделал! приказывайте,
забудьте мою глупость… Что надо… что надо сделать?
— Водки! — передразнил Опенкин, — с месяц ее не видал,
забыл, чем пахнет. Ей-богу, матушка! — обратился он к бабушке, — вчера у Горошкина насильно заставляли: бросил все, без шапки ушел!
— Да, соловей, он пел, а мы росли: он нам все рассказал, и пока мы с Марфой Васильевной будем живы — мы
забудем многое, все, но этого соловья, этого вечера, шепота в саду и ее слез никогда не
забудем. Это-то счастье и есть, первый и лучший шаг его — и я благодарю
Бога за него и благодарю вас обеих, тебя, мать, и вас, бабушка, что вы обе благословили нас… Вы это сами думаете, да только так, из упрямства, не хотите сознаться: это нечестно…
— Позвольте, Марфа Васильевна, а то
забуду, — силился он переговорить ее, — ей-богу, я было и
забыл совсем: будто я иду…
Твой чиновник врал мне
Бог знает что; но тебя не было, и я ушел, даже
забыв попросить передать тебе, чтоб ты немедля ко мне прибежал — и что же? я все-таки шел в непоколебимой уверенности, что судьба не может не послать тебя теперь, когда ты мне всего нужнее, и вот ты первый и встречаешься!
— Ах да! Я и
забыл! — сказал он вдруг совсем не тем голосом, с недоумением смотря на меня, — я вас зазвал по делу и между тем… Ради
Бога, извините.
— Ей-Богу,
забыл, мой друг, и от души виноват. Я помню лишь, что это было как-то очень давно и происходило где-то…
Да, я
забыл сказать, что мы не последовали примеру большей части мореплавателей, которые, отправляясь из Европы на юг Америки или Африки, стараются,
бог знает для чего, пересечь экватор как можно дальше от Африки.
— Если вы не исправитесь, я не отвечаю ни за что! — говорил Ляховский своему зятю. — Вы не цените сокровище, какое попало в ваши руки… Да!.. Я не хочу сказать этим, что вы дурной человек, но ради
бога никогда не
забывайте, что ваша жена, как всякое редкое растение, не перенесет никакого насилия над собой.
— Нет, ничего мне не нужно, голубчик… Да и какая необходимость у старухи:
богу на свечку — и только. Спасибо на добром слове да на том, что не
забыл меня. А ты сам-то попомни лучше мое-то слово…
Что значили наши выдуманные и воображаемые страдания сравнительно с мукой мученической деревенской бабы, о которой сам
бог забыл!
— Вот уж сорочины скоро, как Катю мою застрелили, — заговорила Павла Ивановна, появляясь опять в комнате. — Панихиды по ней служу, да вот собираюсь как-нибудь летом съездить к ней на могилку поплакать… Как жива-то была, сердилась я на нее, а теперь вот жаль! Вспомнишь, и горько сделается, поплачешь. А все-таки я благодарю
бога, что он не
забыл ее: прибрал от сраму да от позору.
Она здесь, в Узле, — вот о чем думал Привалов, когда возвращался от Павлы Ивановны. А он до сих пор не знал об этом!.. Доктор не показывается и, видимо, избегает встречаться с ним. Ну, это его дело. В Привалове со страшной силой вспыхнуло желание увидать Надежду Васильевну, увидать хотя издали… Узнает она его или нет? Может быть, отвернется, как от пьяницы и картежника, которого даже
бог забыл, как выразилась бы Павла Ивановна?
Выплыли на свет божий,
бог знает откуда, какие-то старые векселя и платежи, о которых старик давно
забыл.
— На тебя глянуть пришла. Я ведь у тебя бывала, аль
забыл? Не велика же в тебе память, коли уж меня
забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право,
Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
— Я-то изыду! — проговорил отец Ферапонт, как бы несколько и смутившись, но не покидая озлобления своего, — ученые вы! От большого разума вознеслись над моим ничтожеством. Притек я сюда малограмотен, а здесь, что и знал,
забыл, сам Господь
Бог от премудрости вашей меня, маленького, защитил…
— Прощай, Дерсу, — сказал я ему, пожимая руку. — Дай
бог тебе всего хорошего. Я никогда не
забуду того, что ты для меня сделал. Прощай! Быть может, когда-нибудь увидимся.
Протяжным голосом и несколько нараспев начал он меня увещевать; толковал о грехе утаивать истину пред лицами, назначенными царем, и о бесполезности такой неоткровенности, взяв во внимание всеслышащее ухо божие; он не
забыл даже сослаться на вечные тексты, что «нет власти, аще не от
бога» и «кесарю — кесарево».
— Вот тебе на! Прошлое, что ли, вспомнил! Так я, мой друг, давно уж все
забыла. Ведь ты мой муж; чай, в церкви обвенчаны… Был ты виноват передо мною, крепко виноват — это точно; но в последнее время, слава
Богу, жили мы мирнехонько… Ни ты меня, ни я тебя… Не я ли тебе Овсецово заложить позволила… а?
забыл? И вперед так будет. Коли какая случится нужда — прикажу, и будет исполнено. Ну-ка, ну-ка, думай скорее!
— Положение среднее. Жалованье маленькое, за битую посуду больше заплатишь. Пурбуарами живем. Дай
Бог здоровья, русские господа не
забывают. Только раз одна русская дама, в Эмсе, повадилась ко мне в отделение утром кофе пить, а тринкгельду [на чай (от нем. Trinkgeld).] два пфеннига дает. Я было ей назад: возьмите, мол, на бедность себе! — так хозяину, шельма, нажаловалась. Чуть было меня не выгнали.
— Признаться сказать, я и
забыла про Наташку, — сказала она. — Не следовало бы девчонку баловать, ну да уж, для дорогих гостей, так и быть — пускай за племянничка
Бога молит. Ах, трудно мне с ними, сестрица, справляться! Народ все сорванец — долго ли до греха!
— Слава
Богу — лучше всего. Я, брат, простыня человек, старых приятелей не
забываю. Вот ты так спесив стал; и не заглянешь, даром что кум!
— А вот Катькина изба, — отзывается Любочка, — я вчера ее из-за садовой решетки видела, с сенокоса идет: черная, худая. «Что, Катька, спрашиваю: сладко за мужиком жить?» — «Ничего, говорит, буду-таки за вашу маменьку
Бога молить. По смерть ласки ее не
забуду!»
«Зиму как-нибудь потеснимся; в Москве и
Бог простит», — утешали себя наезжие,
забывая, что и в деревне, на полном просторе, большинство не умело устроиться.
За что только
Бог забыл меня — ума приложить не могу!
Прошлый год, так как-то около лета, да чуть ли не на самый день моего патрона, приехали ко мне в гости (нужно вам сказать, любезные читатели, что земляки мои, дай
Бог им здоровья, не
забывают старика.
Но эта почва очень скользкая. Вопрос должен быть чисто формальный, поддающийся эрудиции. Храни
бог от намека на действительное, живое и болящее сомнение. Опасно также задеть обрусительную или духовно — чиновничью струнку… Лицо протоиерея делается неприятным, и он долго не
забудет неосторожному вопрошателю…
— Что поделаешь?
Забыл, — каялся Полуянов. — Ну, молите
бога за Харитину, а то ободрал бы я вас всех, как липку. Даже вот бы как ободрал, что и кожу бы с себя сняли.
— Спасибо, милая, что не
забываешь мужа, — говорил он с притворным смирением. — Аще
бог соединил, человек да не разлучает… да.
— Так, так… То-то нынче добрый народ пошел: все о других заботятся, а себя
забывают. Что же, дай
бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого не жалеешь.
— Вы
забыли, maman, ей-богу, носил, в Твери, — вдруг подтвердила Аглая. — Мы тогда жили в Твери. Мне тогда лет шесть было, я помню. Он мне стрелку и лук сделал, и стрелять научил, и я одного голубя убила. Помните, мы с вами голубя вместе убили?
— Лиза, ради
бога, вы требуете невозможного. Я готов сделать все, что вы прикажете; но теперьпримириться с нею!.. я согласен на все, я все
забыл; но не могу же я заставить свое сердце… Помилуйте, это жестоко!
И
Бога не
забывали, и в свою православную церковь ходили…