Неточные совпадения
Крестьяне рассмеялися
И рассказали барину,
Каков мужик Яким.
Яким, старик убогонький,
Живал когда-то в Питере,
Да угодил в тюрьму:
С купцом тягаться вздумалось!
Как липочка ободранный,
Вернулся он на
родинуИ
за соху взялся.
С тех пор лет тридцать жарится
На полосе под солнышком,
Под бороной спасается
От частого дождя,
Живет — с сохою возится,
А смерть придет Якимушке —
Как ком земли отвалится,
Что на сохе присох…
— Да, — забыла сказать, — снова обратилась она к Самгину, — Маракуев получил год «Крестов». Ипатьевский признан душевнобольным и выслан на
родину, в Дмитров, рабочие — сидят,
за исключением Сапожникова, о котором есть сведения, что он болтал. Впрочем, еще один выслан на
родину, — Одинцов.
Каждый раз, когда он думал о большевиках, — большевизм олицетворялся пред ним в лице коренастого, спокойного Степана Кутузова.
За границей существовал основоположник этого учения, но Самгин все еще продолжал называть учение это фантастической системой фраз, а Владимира Ленина мог представить себе только как интеллигента, книжника, озлобленного лишением права жить на
родине, и скорее голосом, чем реальным человеком.
Он, кратко и точно топором вырубая фигуры, рассказал о сыне местного купца, капитане камского парохода, высланном на
родину за связи с эсерами.
«Наступило время, когда необходимо верить, и я подчиняюсь необходимости? Нет, не так, не то, а — есть слова, которые не обладают тенью, не влекут
за собою противоречий. Это —
родина, отечество… Отечество в опасности».
Там, на
родине, Райский, с помощью бабушки и нескольких знакомых, устроили его на квартире, и только уладились все эти внешние обстоятельства, Леонтий принялся
за свое дело, с усердием и терпением вола и осла вместе, и ушел опять в свою или лучше сказать чужую, минувшую жизнь.
Я на
родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся
за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Вообще зима как-то не к лицу здешним местам, как не к лицу нашей
родине лето. Небо голубое, с тропическим колоритом, так и млеет над головой; зелень свежа; многие цветы ни
за что не соглашаются завянуть. И всего продолжается холод один какой-нибудь месяц, много — шесть недель. Зима не успевает воцариться и, ничего не сделав, уходит.
И даже в эту страшную войну, когда русское государство в опасности, нелегко русского человека довести до сознания этой опасности, пробудить в нем чувство ответственности
за судьбу
родины, вызвать напряжение энергии.
Там действительно были минуты, когда отечеству грозила непосредственная опасность и французы переживали страх
за судьбу своей
родины.
Мы, русские, вдохновлены великой и справедливой войной, но мы не пережили еще непосредственного страха
за судьбу
родины, у нас не было такого чувства, что отечество в опасности.
— Вы хотите найти себе дело? О,
за этим не должно быть остановки; вы видите вокруг себя такое невежество, извините, что я так отзываюсь о вашей стране, о вашей
родине, — поправил он свой англицизм: — но я сам в ней родился и вырос, считаю ее своею, потому не церемонюсь, — вы видите в ней турецкое невежество, японскую беспомощность. Я ненавижу вашу
родину, потому что люблю ее, как свою, скажу я вам, подражая вашему поэту. Но в ней много дела.
Но она любила мечтать о том, как завидна судьба мисс Найтингель, этой тихой, скромной девушки, о которой никто не знает ничего, о которой нечего знать, кроме того,
за что она любимица всей Англии: молода ли она? богата ли она, или бедна? счастлива ли она сама, или несчастна? об этом никто не говорит, этом никто не думает, все только благословляют девушку, которая была ангелом — утешителем в английских гошпиталях Крыма и Скутари, и по окончании войны, вернувшись на
родину с сотнями спасенных ею, продолжает заботиться о больных…
Когда добрый гражданин увидел, что, при всем уважении к законам своей
родины, он может попасть на галеры
за faux, [мошенничество (фр.).] тогда он предпочел им пароход и уехал в Геную.
Движется «кобылка» сквозь шпалеры народа, усыпавшего даже крыши домов и заборы…
За ссыльнокаторжными, в одних кандалах, шли скованные по нескольку железным прутом ссыльные в Сибирь,
за ними беспаспортные бродяги, этапные, арестованные
за «бесписьменность», отсылаемые на
родину.
За ними вереница заваленных узлами и мешками колымаг, на которых расположились больные и женщины с детьми, возбуждавшими особое сочувствие.
Когда через несколько лет молодой граф, отличавшийся безумною храбростью в сражениях с горцами, был прощен и вернулся на
родину, то шляхтич пригласил соседей, при них сдал, как простой управляющий, самый точный отчет по имениям и огромные суммы, накопленные
за время управления.
Покидать
родину и идти в ссылку
за преступными мужьями побуждают женщин разнообразные причины.
Девки в лес, я
за ними», — веселая песня, которую, однако, он поет с такою скукой, что под звуки его голоса начинаешь тосковать по
родине и чувствовать всю неприглядность сахалинской природы.
[Только одного я встретил, который выразил желание остаться на Сахалине навсегда: это несчастный человек, черниговский хуторянин, пришедший
за изнасилование родной дочери; он не любит
родины, потому что оставил там дурную память о себе, и не пишет писем своим, теперь уже взрослым, детям, чтобы не напоминать им о себе; не едет же на материк потому, что лета не позволяют.]
— Это отчего? — перебила Марфа Тимофеевна, — это что
за вздор? Человек возвратился на
родину — куда ж ему деться прикажете? И благо он в чем виноват был!
…С тех пор как я не беседовал с вами, в наших списках опять убыль: М. А. Фонвизин 30 апреля кончил земное свое поприще в Марьине, где только год пожил. Жена его осталась горевать на
родине. — Вслед
за тем получили известие о смерти Павла Созоновича.
Этот план очень огорчал Марью Михайловну Райнер и, несмотря на то, что крутой Ульрих, видя страдания жены, год от году откладывал свое переселение, но тем не менее все это терзало Марью Михайловну. Она была далеко не прочь съездить в Швейцарию и познакомиться с родными мужа, но совсем туда переселиться, с тем чтобы уже никогда более не видать России, она ни
за что не хотела. Одна мысль об этом повергала ее в отчаяние. Марья Михайловна любила
родину так горячо и просто.
Умирает в горьком сознании, что ему не позволили даже подать прошения об отставке (просто поймали, посадили в клетку и увезли), и вследствие этого там, на
родине,
за ним числится тридцать тысяч неисполненных начальственных предписаний и девяносто тысяч (по числу населяющих его округ чимпандзе) непроизведенных обысков!
И вот, теперь он умирает, не понимая, зачем понадобилось оторвать его от дорогих сердцу интересов
родины и посадить
за решеткой в берлинском зоологическом саду.
Панталеоне тоже собирался в Америку, но умер перед самым отъездом из Франкфурта. «А Эмилио, наш милый, несравненный Эмилио — погиб славной смертью
за свободу
родины, в Сицилии, куда он отправился в числе тех „Тысячи“, которыми предводительствовал великий Гарибальди; мы все горячо оплакали кончину нашего бесценного брата, но, и проливая слезы, мы гордились им — и вечно будем им гордиться и свято чтить его память!
Обреченный человек, казенный человек, ответчик
за весь мир православный, слуга царю и
родине.
Как ни хорошо
за границей, а все-таки с милой
родиной расставаться тяжело!
— Неси крест свой, Никита Романыч, как я мой крест несу. Твоя доля легче моей. Ты можешь отстаивать
родину, а мне остается только молиться
за тебя и оплакивать грех мой!
— Кантонист — солдатский сын, со дня рождения числившийся
за военным ведомством и обучавшийся в низшей военной школе.] другой из черкесов, третий из раскольников, четвертый православный мужичок, семью, детей милых оставил на
родине, пятый жид, шестой цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужиться вместе во что бы ни стало, согласиться друг с другом, есть из одной чашки, спать на одних нарах.
«Как увидал я этого старика, — говорил М-кий, — седого, оставившего у себя на
родине жену, детей, как увидал я его на коленях, позорно наказанного и молящегося, — я бросился
за казармы и целых два часа был как без памяти; я был в исступлении…» Каторжные стали очень уважать Ж-го с этих пор и обходились с ним всегда почтительно.
— Это мы с вами заработали сегодня, — сказал он. — Это плата
за лекцию. Я говорил им о нашей
родине и о ваших похождениях. По справедливости, половина принадлежит вам.
В той самой деревне, которая померещилась им еще в Лозищах, из-за которой Лозищи показались им бедны и скучны, из-за которой они проехали моря и земли, которая виднелась им из-за дали океана, в туманных мечтах, как земля обетованная, как вторая
родина, которая должна быть такая же дорогая, как и старая
родина.
А на душе пробегали такие же смутные мысли о том, что было там, на далекой
родине, и что будет впереди,
за океаном, где придется искать нового счастья…
Матвею становилось грустно. Он смотрел вдаль, где
за синею дымкой легкого тумана двигались на горизонте океанские валы, а
за ними мысль, как чайка, летела дальше на старую
родину… Он чувствовал, что сердце его сжимается сильною, жгучею печалью…
— Такая же иллюзия, как и прежде!.. И из-за этих фантазий ты отворачиваешься от настоящего хорошего, живого дела: дать новую
родину тысячам людей, произвести социальный опыт…
— Я не лягаюсь, Ардальон Борисыч, а здороваюсь с вами
за руку. Это, может быть, у вас на
родине руками лягаются, а у меня на
родине ногами лягаются, да и то не люди, а с позволения сказать, лошадки.
Но уже мне нет другой
родины, кроме
родины Д. Там готовится восстание, собираются на войну; я пойду в сестры милосердия; буду ходить
за больными, ранеными.
Кстати, Элиза Августовна не отставала от Алексея Абрамовича в употреблении мадеры (и заметим притом шаг вперед XIX века: в XVIII веке нанимавшейся мадаме не было бы предоставлено право пить вино
за столом); она уверяла, что в ее
родине (в Лозанне) у них был виноградник и она дома всегда вместо кваса пила мадеру из своих лоз и тогда еще привыкла к ней.
По обыкновению, Пепко бравировал, хотя в действительности переживал тревожное состояние, нагоняемое наступившей весной. Да, весна наступала, напоминая нам о далекой
родине с особенной яркостью и поднимая такую хорошую молодую тоску. «Федосьины покровы» казались теперь просто отвратительными, и мы искренне ненавидели нашу комнату, которая казалась казематом. Все казалось немилым, а тут еще близились экзамены, заставлявшие просиживать дни и ночи
за лекциями.
— Да-с, а теперь я напишу другой рассказ… — заговорил старик, пряча свой номер в карман. — Опишу молодого человека, который, сидя вот в такой конурке, думал о далекой
родине, о своих надеждах и прочее и прочее. Молодому человеку частенько нечем платить
за квартиру, и он по ночам пишет, пишет, пишет. Прекрасное средство, которым зараз достигаются две цели: прогоняется нужда и догоняется слава… Поэма в стихах? трагедия? роман?
«Господи! что, — думаю, —
за несчастье: еще какой такой Филимон угрожает моей робкой
родине?» Но оказывается, что этот новый злополучный Филимон этого нового, столь прекрасного и либерального времени есть разыскиваемый в зародыше Русский дух, или, на бонтонном языке современного бонтона, «дурная болезнь» нашего времени, для запугивания которого ее соединяют в одну семью со всеми семью язвами Египта.
Но находясь в сем положении
за жидов и греков, которых не имел чести познать до этого приятного случая, я утешаюсь хоть тем, что умираю выпоротый все-таки самими моими соотчичами и тем кончаю с милой
родиной все мои счеты, между тем как тебя соотечественники еще только предали на суд онемеченных и провонявшихся килькой ревельских чухон
за недостаток почтения к исключенному
за демонстрации против правительства дерптскому немецкому студенту, предсказывавшему, что наша Россия должна разлететься „wie Rauch“.» [Как дым — Нем.]
Рассказал мне Николин, как в самом начале выбирали пластунов-охотников: выстроили отряд и вызвали желающих умирать, таких, кому жизнь не дорога, всех готовых идти на верную смерть, да еще предупредили, что ни один охотник-пластун
родины своей не увидит. Много их перебили
за войну, а все-таки охотники находились. Зато житье у них привольное, одеты кто в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им
за отличие больше дают.
— Я повторяю еще, — сказал Юрий, не обращая никакого внимания на слова земского, — что вся Москва присягнула королевичу; он один может прекратить бедствие злосчастной нашей
родины, и если сдержит свое обещание, то я первый готов положить
за него мою голову. Но тот, — прибавил он, взглянув с презрением на земского, — тот, кто радуется, что мы для спасения отечества должны были избрать себе царя среди иноплеменных, тот не русский, не православный и даже — хуже некрещеного татарина!
— Итак, — воскликнул Юрий, обливаясь слезами, — я снова могу сражаться
за мою
родину! Ах, я чувствую, ничто не тяготит моей совести!.. Душа моя спокойна!.. Отец Авраамий, ты возвратил мне жизнь!
Вслед
за войском хлынули в Кремль бесчисленные толпы народа; раздался громкий благовест; нижегородское ополчение построилось вокруг царских чертогов; духовенство, начальники, именитые граждане взошли в Успенский собор, и русское: «Тебе бога хвалим!» — оглася своды церковные, раздалось наконец в стенах священного Кремля, столь долго служившего вертепом разбойничьим для врагов иноплеменных и для предателей собственной своей
родины.
— Верные смоляне! — сказал Юрий, оставшись один. — Для чего я не мог погибнуть вместе с вами! Вы положили головы
за вашу
родину, а я… я клялся в верности тому, чей отец, как лютый враг, разоряет землю русскую!
Миновав огород, миновав проулок, Ваня повернул
за угол. Он недолго оставался перед избами. Каждая лишняя минута, проведенная на площадке, отравляла радостное чувство, с каким он спешил на
родину. Мы уже объяснили в другом месте нашего рассказа, почему
родина дороже простолюдину, чем людям, принадлежащим высшим сословиям.
Перед обедом приезжал прощаться Панауров. Юлии неудержимо захотелось домой на
родину; хорошо бы уехать, думала она, и отдохнуть от семейной жизни, от этого смущения и постоянного сознания, что она поступила дурно. Решено было
за обедом, что она уедет с Панауровым и погостит у отца недели две-три, пока не соскучится.
Узнал ли он его, стыдно ли ему стало чужого человека, только он вдруг повернулся на пятках, по-медвежьи, и, закусив бороду, заковылял в станционную избу; братец тотчас умолк и, тоже повернувшись по-медвежьи, отправился
за ним вслед. Великий Губарев, видно, и на
родине не утратил своего влияния.