Неточные совпадения
Она
встала ему навстречу, не скрывая своей радости увидать его. И в том спокойствии, с которым она протянула ему маленькую и энергическую руку и познакомила его с Воркуевым и указала на рыжеватую хорошенькую девочку, которая тут же сидела за работой, назвав ее своею воспитанницей, были знакомые и приятные Левину приемы
женщины большого света, всегда спокойной и естественной.
— Да я не считаю, чтоб она упала более, чем сотни
женщин, которых вы принимаете! — еще мрачнее перебил ее Вронский и молча
встал, поняв, что решение невестки неизменно.
Когда он наконец
встал, склонность к необычайному застала его врасплох с решимостью и вдохновением раздраженной
женщины.
Базаров
встал. Лампа тускло горела посреди потемневшей, благовонной, уединённой комнаты; сквозь изредка колыхавшуюся штору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание. Одинцова не шевелилась ни одним членом, но тайное волнение охватывало ее понемногу… Оно сообщилось Базарову. Он вдруг почувствовал себя наедине с молодою, прекрасною
женщиной…
В переднем ряду
встала женщина и веселым голосом крикнула...
Клим остался с таким ощущением, точно он не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе. Это — не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он
встал у окна, прислонясь лбом к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то
женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли в корзинку.
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино,
встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из
женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала
женщина, о которой он думал не лестно для нее.
Пред ним
встала дородная, обнаженная
женщина, и еще раз Самгин сердито подумал, что, наверное, она хотела, чтоб он взял ее. В любовнице Дронова есть сходство с Мариной — такая же стройная, здоровая.
Клим получил наконец аттестат зрелости и собирался ехать в Петербург, когда на его пути снова
встала Маргарита. Туманным вечером он шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель
женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он понял, что должен был встретить швейку, он ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
Макаров говорил не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим смотрел на него с удивлением: товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько дней тому назад Елизавета Спивак тоже
встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным студентом, который усердно учится, и смешным юношей, который все еще боится
женщин.
Однажды, придя к учителю, он был остановлен вдовой домохозяина, — повар умер от воспаления легких. Сидя на крыльце,
женщина веткой акации отгоняла мух от круглого, масляно блестевшего лица своего. Ей было уже лет под сорок; грузная, с бюстом кормилицы, она
встала пред Климом, прикрыв дверь широкой спиной своей, и, улыбаясь глазами овцы, сказала...
Он выругался, схватил Клима за плечи и закашлялся, встряхивая его. Раненый, опираясь о плечо
женщины, попытался
встать, но, крякнув, снова сел.
Вставая, она задела стол, задребезжал абажур лампы. Самгин придержал его ладонью, а
женщина небрежно сказала...
— Не надо, идем к тому, — повторил мужчина,
вставая. Самгину снова показалось, что он где-то видел его, слышал этот угрюмый, тяжелый голос.
Женщина тоже
встала и, сунув папиросу в пепельницу, сказала громко...
Послав Климу воздушный поцелуй, она исчезла, а он
встал, сунув руки в карманы, прошелся по комнате, посмотрел на себя в зеркале, закурил и усмехнулся, подумав, как легко эта
женщина помогла ему забыть кошмарного офицера.
Он
встал, крепко обнял ее за талию, но тотчас же отвел свою руку, вдруг и впервые чувствуя в матери
женщину.
Лирическое настроение Самгина было разрушено. Ждать — нечего, о себе эта
женщина ничего не скажет. Он
встал. Когда она, прощаясь, протянула ему руку, капот на груди распахнулся, мелькнул розоватый, прозрачный шелк рубашки и как-то странно, воинственно напряженные груди.
— Мне ничего неизвестно, — сказала
женщина, не помогая Самгину раздеться, а когда он пошел из прихожей в комнаты,
встала на дороге ему.
Безмолвная
женщина с котятами, тяжело вздохнув,
встала и тоже ушла.
Он хотел зажечь лампу,
встать, посмотреть на себя в зеркало, но думы о Дронове связывали, угрожая какими-то неприятностями. Однако Клим без особенных усилий подавил эти думы, напомнив себе о Макарове, его угрюмых тревогах, о ничтожных «Триумфах
женщин», «рудиментарном чувстве» и прочей смешной ерунде, которой жил этот человек. Нет сомнения — Макаров все это выдумал для самоукрашения, и, наверное, он втайне развратничает больше других. Уж если он пьет, так должен и развратничать, это ясно.
Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин — лысые, семь человек седых. Кажется, большинство их, так же как и
женщин, все люди зрелого возраста. Все — молчали, даже не перешептывались. Он не заметил, откуда появился и
встал около помоста Захарий; как все, в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин держал в руке толстую свечу; к другому углу помоста легко подбежала маленькая, — точно подросток, — коротковолосая, полуседая
женщина, тоже с толстой свечой в руке.
Она втиснула его за железную решетку в сад, там молча стояло человек десять мужчин и
женщин, на каменных ступенях крыльца сидел полицейский; он
встал, оказался очень большим, широким; заткнув собою дверь в дом, он сказал что-то негромко и невнятно.
— Вот какой догадливый, — сказала
женщина, обращаясь к Самгину; он
встал, протянул ей руку.
Самгин услыхал какой-то странный звук, как будто Макаров заскрипел зубами. Сняв тужурку, он осторожно и ловко, как
женщина ребенка, начал мыть Диомидова,
встав пред ним на колени.
Не желая, чтоб она увидала по глазам его, что он ей не верит, Клим закрыл глаза. Из книг, из разговоров взрослых он уже знал, что мужчина становится на колени перед
женщиной только тогда, когда влюблен в нее. Вовсе не нужно
вставать на колени для того, чтоб снять с юбки гусеницу.
— Р-разойди-ись! — услышал Самгин заунывный крик, бросился за угол церкви и тоже
встал у стены ее, рядом с мужчиной и
женщиной.
Лишь только он вошел в длинную аллею, он видел, как с одной скамьи
встала и пошла к нему навстречу
женщина под вуалью.
Фигура
женщины яснее и яснее оживала в памяти, как будто она
вставала в эти минуты из могилы и являлась точно живая.
— О, не клянитесь! — вдруг
встав с места, сказала она с пафосом и зажмуриваясь, — есть минуты, страшные в жизни
женщины… Но вы великодушны!.. — прибавила, опять томно млея и клоня голову на сторону, — вы не погубите меня…
— Послушайте, Вера, я не Райский, — продолжал он,
встав со скамьи. — Вы
женщина, и еще не
женщина, а почка, вас еще надо развернуть, обратить в
женщину. Тогда вы узнаете много тайн, которых и не снится девичьим головам и которых растолковать нельзя: они доступны только опыту… Я зову вас на опыт, указываю, где жизнь и в чем жизнь, а вы остановились на пороге и уперлись. Обещали так много, а идете вперед так туго — и еще учить хотите. А главное — не верите!
Он не забирался при ней на диван прилечь,
вставал, когда она подходила к нему, шел за ней послушно в деревню и поле, когда она шла гулять, терпеливо слушал ее объяснения по хозяйству. Во все, даже мелкие отношения его к бабушке, проникло то удивление, какое вызывает невольно
женщина с сильной нравственной властью.
— Оправьтесь,
встаньте, вспомните, что вы
женщина… — говорил он.
Вся женская грубость и грязь, прикрытая нарядами, золотом, брильянтами и румянами, — густыми волнами опять протекла мимо его. Он припомнил свои страдания, горькие оскорбления, вынесенные им в битвах жизни: как падали его модели, как падал он сам вместе с ними и как
вставал опять, не отчаиваясь и требуя от
женщин человечности, гармонии красоты наружной с красотой внутренней.
Сердце мое заныло; и так как она именно рассчитывала возжечь мое негодование, то негодование вскипело во мне, но не к той
женщине, а пока лишь к самой Анне Андреевне. Я
встал с места.
— Тонечка…
женщина… — заговорил он, порываясь
встать с своего горнего места.
Впереди
вставала бесконечная святая работа, которую должна сделать интеллигентная русская
женщина, — именно, прийти на помощь к своей родной сестре, позабытой богом, историей и людьми.
Старец сел на нижнюю ступеньку,
женщина приблизилась к нему, не
вставая с колен.
«
Встань, Маша, стыдно! — закричал я в бешенстве; — а вы, сударь, перестанете ли издеваться над бедной
женщиной?
Встанет заинтересовавшийся со скамейки, подойдет к дому — и секрет открылся: в стене ниже тротуара широкая дверь, куда ведут ступеньки лестницы. Навстречу выбежит, ругаясь непристойно,
женщина с окровавленным лицом, и вслед за ней появляется оборванец, валит ее на тротуар и бьет смертным боем, приговаривая...
Выскакивают еще двое, лупят оборванца и уводят
женщину опять вниз по лестнице. Избитый тщетно силится
встать и переползает на четвереньках, охая и ругаясь, через мостовую и валится на траву бульвара…
На столе горел такой же железный ночник с сальною свечкой, как и в той комнате, а на кровати пищал крошечный ребенок, всего, может быть, трехнедельный, судя по крику; его «переменяла», то есть перепеленывала, больная и бледная
женщина, кажется, молодая, в сильном неглиже и, может быть, только что начинавшая
вставать после родов; но ребенок не унимался и кричал, в ожидании тощей груди.
Здесь был только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал то около детской кроватки с голубым ситцевым занавесом, то около постели, на которой спала
женщина с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице, то бродил по необъятной пустыне, ловя какой-то неясный женский образ, возле которого ему хотелось упасть, зарыдать, выплакать свое горе и,
вставши по одному слову на ноги, начать наново жизнь сознательную, с бестрепетным концом в пятом акте драмы.
Проснувшись на другой день поутру ранее обыкновенного, я увидел, что мать уже
встала, и узнал, что она начала пить свой кумыс и гулять по двору и по дороге, ведущей в Уфу; отец также
встал, а гости наши еще спали:
женщины занимали единственную комнату подле нас, отделенную перегородкой, а мужчины спали на подволоке, на толстом слое сена, покрытом кожами и простынями.
Прейн из мужчин его круга не дурной человек и сумеет обставить тебя совершенно независимо; только нужно помнить одно, что в твоем новом положении будет граница, через которую никогда не следует переступать, — именно: не нужно… как бы это сказать… не нужно
вставать на одну доску с продажными
женщинами.
— Ну — дядю Михаила и молотком не оглушишь. Сейчас он мне: «Игнат — в город, живо! Помнишь
женщину пожилую?» А сам записку строчит. «На, иди!..» Я ползком, кустами, слышу — лезут! Много их, со всех сторон шумят, дьяволы! Петлей вокруг завода. Лег в кустах, — прошли мимо! Тут я
встал и давай шагать, и давай! Две ночи шел и весь день без отдыха.
Ефим, сидя за столом, зорко рассматривал странниц и что-то говорил товарищам жужжавшим голосом. Когда
женщины подошли к столу, он
встал и молча поклонился им, его товарищи сидели неподвижно, как бы не замечая гостей.
Сложив тяжелые руки Егора на груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову, мать, отирая слезы, подошла к Людмиле, наклонилась над нею, тихо погладила ее густые волосы.
Женщина медленно повернулась к ней, ее матовые глаза болезненно расширились, она
встала на ноги и дрожащими губами зашептала...
Он налил рюмку,
встал и с некоторою торжественностью перешел через комнату в другой угол, где поместилась его спутница на мешке, чернобровая бабенка, так надоедавшая ему дорогой расспросами. Бабенка законфузилась и стала было отнекиваться, но, высказав всё предписанное приличием, под конец
встала, выпила учтиво, в три хлебка, как пьют
женщины, и, изобразив чрезвычайное страдание в лице, отдала рюмку и поклонилась Степану Трофимовичу. Он с важностию отдал поклон и воротился за стол даже с гордым видом.
Углаков уже не был болен опасно, не лежал в постели, начинал даже выезжать, и что из этого произойдет, Сусанна Николаевна боялась и подумать; такого рода смутное представление возможности чего-то
встало в воображении молодой
женщины угрожающим чудовищем, и она проговорила...
Елена
встала и пошла по палубе, стараясь все время держаться руками за борта и за ручки дверей. Так она дошла до палубы третьего класса. Тут всюду в проходах, на брезенте, покрывавшем люк, на ящиках и тюках, почти навалившись друг на друга, лежали, спутавшись в кучу, мужчины,
женщины и дети.