Неточные совпадения
— Ну полно, Саша, не
сердись! — сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. — Ты была виновата. Я был виноват. Я всё устрою. — И, помирившись с
женой, он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и пошел в студию. Удавшаяся фигура уже была забыта им. Теперь его радовало и волновало посещение его студии этими важными Русскими, приехавшими в коляске.
«Так же буду
сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже
женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Художник Михайлов, как и всегда, был за работой, когда ему принесли карточки графа Вронского и Голенищева. Утро он работал в студии над большою картиной. Придя к себе, он
рассердился на
жену за то, что она не умела обойтись с хозяйкой, требовавшею денег.
Если бы кто-нибудь имел право спросить Алексея Александровича, что он думает о поведении своей
жены, то кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы, а очень бы
рассердился на того человека, который у него спросил бы про это.
Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных тайн; вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, — которых прелесть трудно постигнуть, не видав их, — он никогда не волочился. Говорили, однако, что
жена полковника была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя
сердился, когда об этом намекали.
— Право,
жена будет
сердиться; теперь же ты можешь пересесть вот в ихнюю бричку.
Герой наш, по обыкновению, сейчас вступил с нею в разговор и расспросил, сама ли она держит трактир, или есть хозяин, и сколько дает доходу трактир, и с ними ли живут сыновья, и что старший сын холостой или женатый человек, и какую взял
жену, с большим ли приданым или нет, и доволен ли был тесть, и не
сердился ли, что мало подарков получил на свадьбе, — словом, не пропустил ничего.
И он
рассердился на себя за то, что не мог
рассердиться на
жену. Потом спросил, вынув из портсигара папиросу...
«Надоели мне ее таинственные дела и странные знакомства», — ложась спать, подумал он о Марине сердито, как о
жене.
Сердился он и на себя; вчерашние думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они не изменили, хотя явились какие-то бескостные мысли, приятные своей отвлеченностью.
Этих более виновных нашлось шестеро: Огарев, Сатин, Лахтин, Оболенский, Сорокин и я. Я назначался в Пермь. В числе осужденных был Лахтин, который вовсе не был арестован. Когда его позвали в комиссию слушать сентенцию, он думал, что это для страха, для того чтоб он казнился, глядя, как других наказывают. Рассказывали, что кто-то из близких князя Голицына,
сердясь на его
жену, удружил ему этим сюрпризом. Слабый здоровьем, он года через три умер в ссылке.
У
жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую жизнь. На отца Галактион не
сердился, потому что этого нужно было ожидать.
Таким образом, Марья торжествовала. Она обещала привезти Наташку и привезла. Кишкин, по обыкновению, разыграл комедию: накинулся на Марью же и долго ворчал, что у него не богадельня и что всей Марьиной родни до Москвы не перевешать. Скоро этак-то ему придется и Тараса Мыльникова кормить, и Петра Васильича. На Наташку он не обращал теперь никакого внимания и даже как будто
сердился. В этой комедии ничего не понимал один Семеныч и ужасно конфузился каждый раз, когда
жена цеплялась зуб за зуб с хозяином.
В этот день, то есть покрова, от погоды или от нечего делать все любезничали с Татьяной Александровной. Видно, эта любезность была довольно сильная, что Лебедь на другой день говорит мне, что видел во сне, будто бы я ухаживал за его
женой и что он на меня
сердился. Я засмеялся и сказал ему, что пожалуюсь тебе на него. Лучшего не придумал ответа.
— Описывается, как Парис, молодой троянский царевич, похитил у спартанского царя Менелая
жену Елену. Греческие цари
рассердились и отправились осаждать Трою, и вот десятый год этой осады и описан в «Илиаде».
Этого не выдержала
жена и сама
рассердилась.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он
сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как
жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.
— Ну хорошо, согласен — и благодарю тебя. В половине первого я здесь — и мы отправимся вместе в Висбаден. Я надеюсь,
жена твоя не
рассердится…
Вы хотите читать — любящая
жена с вздохом говорит вам, что она знает, что вы ее не послушаетесь, будете
сердиться на нее, но она уж привыкла к этому, — вам лучше не читать; вы хотите пройтись по комнате — вам этого тоже лучше не делать; вы хотите поговорить с приехавшим приятелем — вам лучше не говорить.
— То есть я ведь ничего определенного, — вскинулся вдруг Петр Степанович, как бы защищаясь от ужасного нападения, — знаете, я пустил в ход
жену Шатова, то есть слухи о ваших связях в Париже, чем и объяснялся, конечно, тот случай в воскресенье… вы не
сердитесь?
— Тсс… или я
рассержусь и никогда больше не приду к тебе. Разве не все решено, не все кончено между нами? Разве я не твоя
жена? Разве
жена расстается с мужем?
Жена все прогуляла без меня, да я и не
сержусь на ее.
Воеводша встретилась с мужем, как и следует
жене: вида никакого не подала, что
сердится или обижена.
— С Алексеем? — спросил он негромко, но густым голосом. Он был так удивлён словами
жены, что не мог
сердиться на неё, не хотел бить; он всё более ясно сознавал, что
жена говорит правду: скучно ей жить. Скуку он понимал. Но — надо же было успокоить её, и, чтоб достичь этого, он бил её затылок о стену, спрашивая тихо...
Он уже минуты с три продевал нитку в иглиное ухо, не попадал и потому очень
сердился на темноту и даже на самую нитку, ворча вполголоса: «Не лезет, варварка; уела ты меня, шельма этакая!» Акакию Акакиевичу было неприятно, что он пришел именно в ту минуту, когда Петрович
сердился: он любил что-либо заказывать Петровичу тогда, когда последний был уже несколько под куражем, или, как выражалась
жена его: «осадился сивухой, одноглазый черт».
Этот энергический припадок, кажется, был не в духе Павла: он, видно, не был похож на тех горячих людей, которые,
рассердившись, кричат, колотят стекла, часто бьют своих лакеев и даже
жен, если таковые имеются, а потом, через четверть часа, преспокойно курят трубку.
Потом ему приходила мысль весь этот établissement с альбомами переместить в другой угол, к цветам. Он звал лакея: или дочь или
жена приходили на помощь; они не соглашались, противоречили, он спорил,
сердился; но всё было хорошо, потому что он не помнил о ней, ее не видно было.
Нельзя сказать, чтоб Лев Степанович особенно был оттого несчастен, однако он
сердился за это, как за беспорядок, и упрекал в минуты досады свою
жену довольно оригинальным образом, говоря: «У меня
жену бог даровал глупее таракана, что такое таракан, нечистота, а детей выводит».
Марья Васильевна(вдруг
сердится).Да, тебе все хорошие, только
жена не хороша! А что ж белья у него ничего нет? Няня все постельное белье приезжее отдала, а приедет кто, и нечего постелить. Что ж это в одном сюртучке — ничего нет. Я своих простынь не отдам. Вот ты как судишь!
— Чего
сердиться? Я тебе ни
жена, ни что.
Дарьялов. Еще раз здравствуйте! (Протягивает Аматурову руку, которую тот, в свою очередь, пожимает.) Я давеча,
рассердившись на
жену, и не простился с вами! Садитесь, пожалуйста!
Он и тут хотел соврать — такой хитрый волк. Но только
жена ему не поверила, хорошо знала, какой он, и
рассердилась.
Рассердилась и позвала лысого судью, пусть судья рассудит, имеет волк право отдавать свой хвост, кому захочет, или нет. Пришел лысый судья и спрашивает...
У одного индейца был слон. Хозяин дурно кормил его и заставлял много работать. Один раз слон
рассердился и наступил ногою на своего хозяина. Индеец умер. Тогда
жена индейца заплакала, принесла своих детей к слону и бросила их слону под ноги. Она сказала: «Слон! ты убил отца, убей и их». Слон посмотрел на детей, взял хоботом старшего, потихоньку поднял и посадил его себе на шею. И слон стал слушаться этого мальчика и работать для него.
Мы не говорим уже об этих диких вспышках, когда Степан Михайлович стаскивал волосник с своей старухи
жены и таскал ее за косы, — если только она осмеливалась попросить за свою дочь, на которую старик
рассердился; в этих вспышках ясно выражается произвол, к которому всегда приводило человека полное, безответственное обладание людьми, безгласными против его воли.
— Какие вы, все мужчины, странные! И ничего вы не понимаете! Вот, когда женитесь, так сами же будете
сердиться, если
жена ваша после венца придет к вам растрепкой. Я знаю, Петр Егорыч не нуждается, но все-таки неловко как-то с первого же раза себя не хозяйкой показать…
Максим,
рассердившись, встал из-за стола и начал укорять свою молодую
жену, говорил, что она немилосердная и глупая. А она, тоже
рассердившись, заплакала и ушла в спальню и крикнула оттуда...
Интеллигенты заходили по клубу унылые, потерянные, виноватые, шепчась и точно предчувствуя что-то недоброе…
Жены и дочери их, узнав, что Пятигоров «обижен» и
сердится, притихли и стали расходиться по домам. Танцы прекратились.
Он застал
жену без языка. Так и не пришлось ему двух слов сказать. На похоронах он громко подпевал городецким дьячкам — скитницы не пожаловали петь к Патапу Максимычу, очень уж
сердилась на брата мать Манефа, — и сама не поехала и другим не велела ездить. Все ее слов послушались, никто из сбирательниц не приехал в Осиповку.
Николай Ростов хозяйничает в деревне. «Когда
жена говорила ему о заслуге, состоящей в том, что он делает добро своим подданным, он
сердился и отвечал: «Вот уж нисколько; для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки — все это благо ближнего». И должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели, все, что он делал, было плодотворно».
Форов был прежалкий: он все время похорон даже нервно дрожал и
сердился, кусал ногти и, не чувствуя слез, кои из глаз его выпрыгивали, до того представлялся грубым и неласковым, что даже не хотел подойти ко гробу и поцеловать
жену, и отвечал: „Зачем я стану ее мертвую целовать, когда я ее вволю живую целовал“.
Она осыпала лицо мужа поцелуями, прижалась к нему, залебезила… Не заметно было, чтобы она
сердилась… Он, ничего не понимающий, счастливый, уступил просьбе
жены.
— Некогда мне с тобой о прогонах разговаривать! —
сердится следователь. — Рассказывай, как было? Как Дрыхунов истязал свою
жену?
Вообще он негодовал, «что институты наши не приучают девиц ни к чему дельному и не приготовляют из них ни
жен, ни матерей», а для того он обещался митрополиту воспитывать дочь свою дома; но, увидав, что из этого ничего не выходит, он
рассердился и отдал ее в Смольный институт.
— Как же ты это ходишь, чёрт голландский, —
рассердился Звиздулин, с остервенением глядя на своего партнера vis-à-vis. — Разве так можно ходить? У меня на руках был Дорофеев сам-друг, Шепелев с
женой да Степка Ерлаков, а ты ходишь с Кофейкина. Вот мы и без двух! А тебе бы, садовая голова, с Поганкина ходить!
— Ну, ну, ну… я пошутил… — сказал полковник. — Не
сердитесь, барышни, я пошутил. То была не моя
жена, а
жена управляющего…
— Да ты с ума сошел! —
рассердилась жена. — Ведь у нас жильцы! В той комнате, где была наша спальня, слесарь с
женой живет!
— Вы, дорогой мой,
сердитесь, — сказал он, — но если бы вы знали, как мне тяжело! Я переживаю теперь ужасное время. Дорогой мой, клянусь, мне не себя жаль, нет! Мне жаль
жены и детей. Если бы не дети и не
жена, то я давно бы уже покончил с собой.
— Если это
жена ее сына, то я, наверное, завтра увижу ее и разочарую Николая Павловича… Надеюсь, что вы не
сердитесь на меня, что я без спросу решилась привезти несчастную сюда, чтобы иметь время подготовить не менее несчастную мать к роковой встрече с безумной, еле живою дочерью…
Они не
сердились друг на друга, не предавались женской прелести и или не женились, или, женившись, имели одну
жену, не имели имущества, всё считали общим достоянием, не защищались силою от нападающих и платили добром за зло.
— Маменька очень
рассердившись, — вмешалась
жена головы. — Лекарь-немец приходил, да маменька их не поняла.
Рассердилась — и ушла в лазарет, даже дверью не забыла хлопнуть, как истинная любящая
жена. Мне решительно все равно, но на детей такие выходки едва ли могут действовать воспитательно. Надо о них помнить.