Неточные совпадения
—
На столе, — отвечал Матвей, взглянул вопросительно, с участием,
на барина и,
подождав немного, прибавил с хитрою улыбкой: — От хозяина извозчика приходили.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он
на бильярде в два шара
Играет с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином
стол накрыт,
Евгений
ждет: вот едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к
столу,
подождал с минуту, — все это время не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел
на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку,
на полу, а обеими руками оперся
на трость, опустив
на руки подбородок.
Они оба замолчали, и молчание длилось даже до странности долго, минут с десять. Раскольников облокотился
на стол и молча ерошил пальцами свои волосы. Порфирий Петрович сидел смирно и
ждал. Вдруг Раскольников презрительно посмотрел
на Порфирия.
Он отодвинул свой стул от
стола, высвободил немного пространства между
столом и своими коленями и
ждал несколько в напряженном положении, чтобы гость «пролез» в эту щелочку. Минута была так выбрана, что никак нельзя было отказаться, и гость полез через узкое пространство, торопясь и спотыкаясь. Достигнув стула, он сел и мнительно поглядел
на Разумихина.
Она замолчала, взяв со
стола книгу, небрежно перелистывая ее и нахмурясь, как бы решая что-то. Самгин
подождал ее речей и начал рассказывать об Инокове, о двух последних встречах с ним, — рассказывал и думал: как отнесется она? Положив книгу
на колено себе, она выслушала молча, поглядывая в окно, за плечо Самгина, а когда он кончил, сказала вполголоса...
Самгин, почувствовав опасность, ответил не сразу. Он видел, что ответа
ждет не один этот, с курчавой бородой, а все три или четыре десятка людей, стесненных в какой-то барской комнате, уставленной запертыми шкафами красного ‹дерева›, похожей
на гардероб, среди которого стоит длинный
стол. Закурив не торопясь папиросу, Самгин сказал...
Дома его
ждал толстый конверт с надписью почерком Лидии; он лежал
на столе,
на самом видном месте. Самгин несколько секунд рассматривал его, не решаясь взять в руки, стоя в двух шагах от
стола. Потом, не сходя с места, протянул руку, но покачнулся и едва не упал, сильно ударив ладонью по конверту.
У него незаметно сложилось странное впечатление: в России бесчисленно много лишних людей, которые не знают, что им делать, а может быть, не хотят ничего делать. Они сидят и лежат
на пароходных пристанях,
на станциях железных дорог, сидят
на берегах рек и над морем, как за
столом, и все они чего-то
ждут. А тех людей, разнообразным трудом которых он восхищался
на Всероссийской выставке, тех не было видно.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и женщины смотрят
на нее не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо
ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к
столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Он не очень интересовался, слушают ли его, и хотя часто спрашивал: не так ли? — но ответов не
ждал. Мать позвала к
столу, доктор взял Клима под руку и, раскачиваясь
на ходу, как австрийский тамбур-мажор, растроганно сказал...
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые
ждут конца. Самгин, уставая, садился к
столу, пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал
на дежурство у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
В полуразвалившейся беседке
ждал Марк.
На столе лежало ружье и фуражка. Сам он ходил взад и вперед по нескольким уцелевшим доскам. Когда он ступал
на один конец доски, другой привскакивал и падал со стуком.
На ответ, что «вышла», он велел Марфенькин букет поставить к Вере
на стол и отворить в ее комнате окно, сказавши, что она поручила ему еще с вечера это сделать. Потом отослал ее, а сам занял свою позицию в беседке и
ждал, замирая от удалявшейся, как буря, страсти, от ревности, и будто еще от чего-то… жалости, кажется…
Он проворно раскопал свои папки, бумаги, вынес в залу, разложил
на столе и с нетерпением
ждал, когда Вера отделается от объятий, ласк и расспросов бабушки и Марфеньки и прибежит к нему продолжать начатый разговор, которому он не хотел предвидеть конца. И сам удивлялся своей прыти, стыдился этой торопливости, как будто в самом деле «хотел заслужить внимание, доверие и дружбу…».
Я все думал, как обедают по-португальски, и
ждал чего-нибудь своего, оригинального; но оказалось, что нынче по-португальски обедают по-английски: после супа
на стол разом поставили ростбиф, котлеты и множество блюд со всякой зеленью — все явления знакомые.
— Так я ей скажу
подождать,—и Аграфена Петровна, захватив лежавшую не
на месте щеточку для сметания со
стола и переложив ее
на другое место, выплыла из столовой.
За чайным
столом скоро собралась вся семья. Надежда Васильевна показалась сегодня Привалову особенно веселой. Она рассказывала о своей поездке в Шатровский завод, о том, как Костя
ждет Привалова, и т. д. Виктор Васильич и Верочка по обыкновению дурачились, несмотря
на самые строгие взгляды Марьи Степановны.
Так и после бури в кабинете Василия Назарыча Шелехов пробрался
на половину «самой», где его уже
ждала чарка анисовки и кипевший
на столе самовар.
— Подождите-с, — проговорил он наконец слабым голосом и вдруг, вытащив из-под
стола свою левую ногу, начал завертывать
на ней наверх панталоны. Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю. Не торопясь, Смердяков снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои пальцы. Иван Федорович глядел
на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге.
Алеша решился
ждать. Он понял, что все дела его действительно, может быть, теперь только здесь. Митя
на минуту задумался, опершись локтем
на стол и склонив голову
на ладонь. Оба помолчали.
Бедняк потупился… Бирюк зевнул и положил голову
на стол. Дождик все не переставал. Я
ждал, что будет.
— Маша, вы, пожалуйста, погодите подавать
на стол, пока я опять скажу. Мне что-то Нездоровится, надобно принять лекарство перед обедом. А вы не
ждите, обедайте себе, да не торопясь: успеете, пока мне будет можно. Я тогда скажу.
Он не пошел за ней, а прямо в кабинет; холодно, медленно осмотрел
стол, место подле
стола; да, уж он несколько дней
ждал чего-нибудь подобного, разговора или письма, ну, вот оно, письмо, без адреса, но ее печать; ну, конечно, ведь она или искала его, чтоб уничтожить, или только что бросила, нет, искала: бумаги в беспорядке, но где ж ей било найти его, когда она, еще бросая его, была в такой судорожной тревоге, что оно, порывисто брошенное, как уголь, жегший руку, проскользнуло через весь
стол и упало
на окно за
столом.
Когда моему сыну было лет пять, Галахов привез ему
на елку восковую куклу, не меньше его самого ростом. Куклу эту Галахов сам усадил за
столом и
ждал действия сюрприза. Когда елка была готова и двери отворились, Саша, удрученный радостью, медленно двигался, бросая влюбленные взгляды
на фольгу и свечи, но вдруг он остановился, постоял, постоял, покраснел и с ревом бросился назад.
…Я
ждал ее больше получаса… Все было тихо в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то
стола… Хмельной слуга приготовлял, посвистывая,
на залавке в передней свою постель, выругался и через минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была последним звуком… Потом тишина, стон больного и опять тишина… вдруг шелест, скрыпнул пол, легкие шаги — и белая блуза мелькнула в дверях…
Наконец отошел и обед. В этот день он готовится в изобилии и из свежей провизии; и хотя матушка, по обыкновению, сама накладывает кушанье
на тарелки детей, но
на этот раз оделяет всех поровну, так что дети всесыты. Шумно встают они, по окончании обеда, из-за
стола и хоть сейчас готовы бежать, чтобы растратить
на торгу подаренные им капиталы, но и тут приходится
ждать маменькиного позволения, а иногда она довольно долго не догадывается дать его.
Все, как один, снялись с места и устремились вперед, перебегая друг у друга дорогу. Вокруг
стола образовалась давка. В каких-нибудь полчаса вопрос был решен.
На хорах не
ждали такой быстрой развязки, и с некоторыми дамами сделалось дурно.
Прасковья Ивановна заставила себя
подождать и вышла по-домашнему, в шелковом пенюаре. Ставя
на стол бутылку какой-то заветной мадеры, она с кокетливой строгостью проговорила...
Вот, перед вами же, пришел да положил сто тысяч
на стол, после пяти-то лет невинности, и уж наверно у них там тройки стоят и меня
ждут.
В городе Кишкин знал всех и поэтому прямо отправился в квартиру прокурора. Его заставили
подождать в передней. Прокурор, пожилой важный господин, отнесся к нему совсем равнодушно и, сунув жалобу
на письменный
стол, сказал, что рассмотрит ее.
Егор с женой Дарьей уже
ждали в избе. Мухин поздоровался со снохой и сел
на лавку к
столу. Таисья натащила откуда-то тарелок с пряниками, изюмом и конфетами, а Дарья поставила
на стол только что испеченный пирог с рыбой. Появилась даже бутылка с наливкой.
— Нет, это чудак, ваше благородие, баран, что до Петрова дня матку сосет, а мы здесь в своем правиле.
На нас также не
ждут. Моя речь вся вот она: денежки
на стол, и душа
на простор, а то я завтра и в фартал сведу.
В этот день Помада обедал у Вязмитиновых и тотчас же после
стола поехал к Розанову, обещаясь к вечеру вернуться, но не вернулся. Вечером к Вязмитиновым заехал Розанов и крайне удивился, когда ему сказали о внезапном приезде Помады: Помада у него не был. У Вязмитиновых его
ждали до полуночи и не дождались. Лиза поехала
на розановских лошадях к себе и прислала оттуда сказать, что Помады и там нет.
Он ошибся именем и не заметил того, с явною досадою не находя колокольчика. Но колокольчика и не было. Я подергал ручку замка, и Мавра тотчас же нам отворила, суетливо встречая нас. В кухне, отделявшейся от крошечной передней деревянной перегородкой, сквозь отворенную дверь заметны были некоторые приготовления: все было как-то не по-всегдашнему, вытерто и вычищено; в печи горел огонь;
на столе стояла какая-то новая посуда. Видно было, что нас
ждали. Мавра бросилась снимать наши пальто.
— Я все тебя
ждала, Ваня, — начала она вновь с улыбкой, — и знаешь, что делала? Ходила здесь взад и вперед и стихи наизусть читала; помнишь, — колокольчик, зимняя дорога: «Самовар мой кипит
на дубовом
столе…», мы еще вместе читали...
— Посмотри! что ж, и посмотреть не худое дело! Старики говаривали:"Свой глазок — смотрок!"И я вот стар-стар, а везде сам посмотрю. Большая у меня сеть раскинута, и не оглядишь всеё — а все как-то сердце не
на месте, как где сам недосмотришь! Так день-деньской и маюсь. А, право, пять тысяч дал бы! и деньги припасены в
столе — ровно как тебя
ждал!
Сделав эти распоряжения, Марья Петровна удаляется в девичью, где
ждет ее повар с разложенною
на столе провизией.
— Вот и пришли! — беспокойно оглядываясь, сказала мать. У шалаша из жердей и ветвей, за
столом из трех нестроганых досок, положенных
на козлы, врытые в землю, сидели, обедая — Рыбин, весь черный, в расстегнутой
на груди рубахе, Ефим и еще двое молодых парней. Рыбин первый заметил их и, приложив ладонь к глазам, молча
ждал.
У меня в комнате, в 15.30. Я вошел — и увидел Ю. Она сидела за моим
столом — костяная, прямая, твердая, — утвердив
на руке правую щеку. Должно быть,
ждала уже давно: потому что когда вскочила навстречу мне —
на щеке у ней так и остались пять ямок от пальцев.
Верховенский замечательно небрежно развалился
на стуле в верхнем углу
стола, почти ни с кем не поздоровавшись. Вид его был брезгливый и даже надменный. Ставрогин раскланялся вежливо, но, несмотря
на то что все только их и
ждали, все как по команде сделали вид, что их почти не примечают. Хозяйка строго обратилась к Ставрогину, только что он уселся.
— Высылкой денег;
подождите, — остановил Шатов, поспешно выдвинул из
стола ящик и вынул из-под бумаг радужный кредитный билет, — вот, возьмите, сто рублей, которые вы мне выслали; без вас я бы там погиб. Я долго бы не отдал, если бы не ваша матушка: эти сто рублей подарила она мне девять месяцев назад
на бедность, после моей болезни. Но продолжайте, пожалуйста…
Матвей
ждал Дыму, но Дыма с ирландцем долго не шел. Матвей сел у окна, глядя, как по улице снует народ, ползут огромные, как дома, фургоны, летят поезда.
На небе, поднявшись над крышами, показалась звезда. Роза, девушка, дочь Борка, покрыла
стол в соседней комнате белою скатертью и поставила
на нем свечи в чистых подсвечниках и два хлеба прикрыла белыми полотенцами.
Он мыл руки, потом концы пальцев, брызгал воду и бормотал слова молитвы, а девушка, видно, вспомнила что-то смешное и глядела
на брата, который подошел к
столу и
ждал, покачиваясь
на каблуках.
Людмила веселая вернулась домой, улыбаясь и о чем-то забавном мечтая. Сестры
ждали ее. Они сидели в столовой за круглым
столом, освещенным висячею лампою.
На белой скатерти веселою казалась коричневая бутылка с копенгагенскою шери-бренди, и светло поблескивали облипшие складки края у ее горлышка. Ее окружали тарелки с яблоками, орехами и халвою.
Семен
на этот раз не заставил себя
ждать, и
на ломберном
столе скоро появилась водка в сопровождении куска балыка. Выпили по первой, потом по другой. Гордей Евстратыч рассказал свое дело; Порфир Порфирыч выслушал его и с улыбкой спросил...
— Однако хорош ты, мой батюшка! — воскликнула Капитолина Марковна и бросила карты
на стол. — В первый же день, да
на целый вечер пропал! Уж мы
ждали вас,
ждали, бранили, бранили…
— Ах, да… вот! Представь себе! у нас вчера целый содом случился. С утра мой прапорщик пропал. Завтракать подали — нет его; обедать ждали-ждали — нет как нет! Уж поздно вечером, как я из моей tournee [поездки (франц.)] воротилась, пошли к нему в комнату, смотрим, а там
на столе записка лежит. «Не обвиняйте никого в моей смерти. Умираю, потому что результатов не вижу. Тело мое найдете
на чердаке»… Можешь себе представить мое чувство!
Все они некоторое время молчали, перебирая бумаги
на столе, а Лунёв смотрел
на них с уважением и
ждал, что вот сейчас кто-нибудь из них встанет и скажет нечто громко, важно…
— А то, что прежде отца в петлю не суйся,
жди термину: скомандую «таскай со всем», так и лезь за говядиной, а то ишь ты! Ну-ка, Сенька, подлей еще! — сказал Пашка, подавая грязному кашевару чашку. Тот плеснул щей и поставил
на стол. Хлебнули еще несколько раз, Пашка постучал ложкой в край чашки. Это было сигналом таскать говядину. Затем была подана белая пшенная каша с постным, из экономии, маслом. Ее, кроме Луговского и Вороны, никто не ел.