Неточные совпадения
Выбрав удобную минуту, Клим
пожаловался на усталость и ушел,
брат, сопровождая его, назойливо допрашивал...
Из здешних поселенцев обращают
на себя внимание
братья Бабичи, из Киевской губ<ернии>; сначала они жили в одной избе, потом стали ссориться и просить начальство, чтобы их разделили. Один из Бабичей,
жалуясь на своего родного
брата, выразился так: «Я боюсь его, как змия».
Затем тотчас же, точно привидение из люка, появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами, хозяин кафешантана. Выпили вина, поговорили о ярмарке, о выставке, немножко
пожаловались на плохие дела. Затем Горизонт телефонировал к себе в гостиницу, вызвал жену. Познакомил ее с теткой и с двоюродным
братом тетки и сказал, что таинственные политические дела вызывают его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и уехал.
Не оттого чтобы меньше
на этот счет от начальства вольготности для нас было —
на это
пожаловаться грех, а так, знать, больше свой же
брат, вот этакой-то проходимец кургузый, норовит тебя
на весь народ обхаять.
— Николай Всеволодович, мне какой-то капитан, называющий себя вашим родственником,
братом вашей жены, по фамилии Лебядкин, всё пишет неприличные письма и в них
жалуется на вас, предлагая мне открыть какие-то про вас тайны. Если он в самом деле ваш родственник, то запретите ему меня обижать и избавьте от неприятностей.
По вечерам
на крыльце дома собиралась большая компания:
братья К., их сестры, подростки; курносый гимназист Вячеслав Семашко; иногда приходила барышня Птицына, дочь какого-то важного чиновника. Говорили о книгах, о стихах, — это было близко, понятно и мне; я читал больше, чем все они. Но чаще они рассказывали друг другу о гимназии,
жаловались на учителей; слушая их рассказы, я чувствовал себя свободнее товарищей, очень удивлялся силе их терпения, но все-таки завидовал им — они учатся!
— Эх,
брат Григорий, говорил я тебе, — продолжал дядя, с укоризною посмотрев
на Видоплясова, — сложили они, видишь, Сергей, какую-то пакость в рифму
на его фамилию. Он ко мне,
жалуется, просит, нельзя ли как-нибудь переменить его фамилию, и что он давно уж страдал от неблагозвучия…
— Эх,
брат, уж и так кричат, что я о нравственности моих людей не забочусь! Пожалуй, еще завтра
пожалуется на меня, что я не выслушал, и тогда…
Тут была и оборванная, растрепанная и окровавленная крестьянская женщина, которая с плачем
жаловалась на свекора, будто бы хотевшего убить ее; тут были два
брата, уж второй год делившие между собой свое крестьянское хозяйство и с отчаянной злобой смотревшие друг
на друга; тут был и небритый седой дворовый, с дрожащими от пьянства руками, которого сын его, садовник, привел к барину,
жалуясь на его беспутное поведение; тут был мужик, выгнавший свою бабу из дома за то, что она целую весну не работала; тут была и эта больная баба, его жена, которая, всхлипывая и ничего не говоря, сидела
на траве у крыльца и выказывала свою воспаленную, небрежно-обвязанную каким-то грязным тряпьем, распухшую ногу…
При воспоминании о
брате ей стало еще обиднее, еще более жаль себя. Она написала Тарасу длинное ликующее письмо, в котором говорила о своей любви к нему, о своих надеждах
на него, умоляя
брата скорее приехать повидаться с отцом, она рисовала ему планы совместной жизни, уверяла Тараса, что отец — умница и может все понять, рассказывала об его одиночестве, восхищалась его жизнеспособностью и
жаловалась на его отношение к ней.
Что Марья Николаевна никогда не
жаловалась на свою долю, это было в порядке вещей: она шла замуж совсем не для того, чтобы быть счастливой, а для того, чтобы сохранить кусок хлеба отцу и дать
братьям средства окончить курс, но было несколько удивительно, что и муж ее не роптал
на судьбу свою…
— Имею большую причину от игумена Моисея, —
жаловался дьячок Арефа товарищам по несчастью. — Нещадно он бил меня шелепами [Шелепы — мешки с песком. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)]… А еще измором морил
на всякой своей монастырской работе. Яко лев рыкающий, забрался в нашу святую обитель… Новшества везде завел, с огнепальною яростию работы египетские вменил… Лютует над своею монастырскою
братией и над крестьянами.
«Ага, вот оно что!» — подумал Пётр, усмехаясь в бороду, чувствуя, что жалобы
брата на бога очень успокаивают его; это хорошо, что монах не
жалуется на родных.
Он понимал, что у Никиты есть причины
жаловаться на его судьбу, он и раньше, посещая его, ожидал этих жалоб. И, подёргав себя за ухо, он внушительно предупредил
брата...
Краснов. Ведь я знаю, что так только. А то
на что тут
жаловаться! За это
на нашего
брата не сердятся. Так, что ли?
Ничуть не бывало… непременно что-нибудь найдут: одни скажут — очень было жарко, а другие — холодно; одним показалась сыра рыба, другие недовольны, что вина мало, третьи скучали, что их хозяин заставлял танцевать, четвертые
жаловались на монотонность, — и очень немного осталось нынче
на свете таких простодушных людей, которые были бы довольны предлагаемым им от своего
брата удовольствием; но театр уже по преимуществу подпадает, как говорят, критике.
Я сел
на другом конце стола, между Черевиным и Павлом Петровичем Мартыновым, а
брат его
жаловался на головную боль и хотел уйти спать, даже простился с нами, но, подошед к Лабзину и пошептавшись с ним, воротился к нам и сел подле Черевина за стол.
— Как «что за невеста»?.. Отлынивать вздумал, отрекаться?.. Нет,
брат, шалишь — этого нельзя, — весело смеясь, говорил Дмитрий Петрович. — По нем тоскуют, убиваются, ждут его не дождутся, а он: «Что за невеста?» Завтра же
нажалуюсь на тебя Лизавете Зиновьевне.
В этом письме злополучная Espérance, в которой Горданов отгадал
брата Ларисы,
жаловалась безжалостному Павлу Николаевичу
на преследующую ее роковую судьбу и просила его «во имя их прежних отношений» прислать ей денег
на имя общего их знакомого Joseph W. Горданов прочел это письмо и бросил его без всякого внимания.
— Княжич Юлико! а где же твои няньки? — Он злился и бежал
жаловаться бабушке. Меня оставляли в наказание без пирожного, но это нимало не огорчало меня и
на следующий день я выдумывала новые способы раздразнить моего двоюродного
брата.
А то можно по-другому распорядиться. Ну, оставить ему что-нибудь, тысяч пятьдесят, что ли, да столько же
брату или побольше, чтобы не ходил по добрым людям и не
жаловался на нее… Да и то сказать, где же ему остаться без добавочного дохода к жалованью. Да и удержится ли он еще
на своем консульском месте? Она дает ему три тысячи в год, иногда и больше. И надо оставить столько, чтобы проценты с капитала давали ему тысячи три, много — четыре.
— А перед
братом у вас и совести нет, — продолжала она совсем тихо. — Благо он слабоумный, дурачок, рукава жует — так его и надо грабить… Да, грабить! Вы с ним в равной доле. А сколько
на него идет? Четыре тысячи, да и то их часто нет. Я заезжала к нему. Он
жалуется… Вареньица, говорит, не, дают… папиросочек… А доктор ворчит… И он — плут… Срам!..
— Тоже
жаловаться полезли: отец Акулины, пастух Филипп да Николай,
брат Аксиньи и Акулины… И что же взяли… Выдали их ей же головой… Она их
на цепи в погребице с полгода продержала, а потом засекла до смерти… Это еще до тебя было.
Красные пятна еще сильнее выступили
на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что-то и не могла выговорить.
Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и
жаловалась на свою судьбу,
на свекра и
на мужа. После слез она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.