Неточные совпадения
Казалось, слышно
было, как деревья шипели, обвиваясь дымом, и когда выскакивал огонь, он вдруг освещал фосфорическим, лилово-огненным светом спелые гроздия
слив или обращал в червонное золото там и там желтевшие груши, и тут же среди их чернело висевшее на стене здания или на древесном суку тело бедного жида или монаха, погибавшее вместе с строением в огне.
Придет Анисья,
будет руку ловить целовать: ей дам десять рублей; потом… потом, от радости, закричу на весь мир, так закричу, что мир скажет: „Обломов счастлив, Обломов женится!“ Теперь побегу к Ольге: там ждет меня продолжительный шепот, таинственный уговор
слить две жизни в одну!..»
Да, путешествовать с наслаждением и с пользой — значит пожить в стране и хоть немного
слить свою жизнь с жизнью народа, который хочешь узнать: тут непременно проведешь параллель, которая и
есть искомый результат путешествия.
Только сад не только не обветшал, но разросся, сросся и теперь
был весь в цвету; из-за забора видны
были, точно белые облака, цветущие вишни, яблони и
сливы.
Обыкновенно матушка сама собирала фрукты, то
есть персики, абрикосы, шпанские вишни,
сливы и т. п.
Тетеньки окончательно примолкли. По установившемуся обычаю, они появлялись в Малиновце накануне преображеньева дня и исчезали в «Уголок» в конце апреля, как только
сливали реки и устанавливался мало-мальски сносный путь. Но и там и тут существование их
было самое жалкое.
— Да, сны много говорят правды. Однако ж знаешь ли ты, что за горою не так спокойно? Чуть ли не ляхи стали выглядывать снова. Мне Горобець прислал сказать, чтобы я не спал. Напрасно только он заботится; я и без того не сплю. Хлопцы мои в эту ночь срубили двенадцать засеков. Посполитство [Посполитство — польские и литовские паны.]
будем угощать свинцовыми
сливами, а шляхтичи потанцуют и от батогов.
Пили ли вы когда-либо, господа, грушевый квас с терновыми ягодами или варенуху с изюмом и
сливами?
— А индейка со
сливами была? — спросила тетушка, потому что сама
была большая искусница приготовлять это блюдо.
— Что? Московским архитекторам строить бани? А почему Хлудовы этого не сделали? Почему они выписали из Вены строителя… Эйбушиц, кажется? А он вовсе не из крупных архитекторов… Там
есть знаменитости покрупней. С московскими архитекторами я и работать не
буду. Надо создать нечто новое, великое,
слить Восток и Запад в этом дворце!..
Его большие глаза
были похожи на
сливы, одевался он в зеленоватый мундир с золотыми пуговицами и золотыми вензелями на узких плечах.
Он еще внимательнее ловил голоса окружающей природы и,
сливая смутные ощущения с привычными родными мотивами, по временам умел обобщить их свободной импровизацией, в которой трудно
было отличить, где кончается народный, привычный уху мотив и где начинается личное творчество.
Несмотря на самое тщательное прислушиванье, Карачунский ничего не мог различить: так же хрипел насос, так же лязгали шестерни и железные цепи, так же под полом журчала сбегавшая по «
сливу» рудная вода, так же вздрагивал весь корпус от поворотов тяжелого маховика. А между тем старый штейгер учуял беду… Поршень подавал совсем мало воды. Впрочем, причина
была найдена сейчас же: лопнуло одно из колен главной трубы. Старый штейгер вздохнул свободнее.
Он
был круглый, сытенький и напоминал ей спелую
сливу, немного залежавшуюся и уже покрытую пушистой плесенью. Он всегда ковырял в мелких белых зубах острой желтой палочкой, его небольшие зеленоватые глазки ласково улыбались, голос звучал любезно, дружески.
В тесной комнате рождалось чувство духовного родства рабочих всей земли. Это чувство
сливало всех в одну душу, волнуя и мать: хотя
было оно непонятно ей, но выпрямляло ее своей силой, радостной и юной, охмеляющей и полной надежд.
Ромашов, до сих пор не приучившийся справляться со своим молодым сном, по обыкновению опоздал на утренние занятия и с неприятным чувством стыда и тревоги подходил к плацу, на котором училась его рота. В этих знакомых ему чувствах всегда
было много унизительного для молодого офицера, а ротный командир, капитан
Слива, умел делать их еще более острыми и обидными.
— А-а! Подпоручик Ромашов. Хорошо вы, должно
быть, занимаетесь с людьми. Колени вместе! — гаркнул Шульгович, выкатывая глаза. — Как стоите в присутствии своего полкового командира? Капитан
Слива, ставлю вам на вид, что ваш субалтерн-офицер не умеет себя держать перед начальством при исполнении служебных обязанностей… Ты, собачья душа, — повернулся Шульгович к Шарафутдинову, — кто у тебя полковой командир?
Ромашов уже взошел на заднее крыльцо, но вдруг остановился, уловив в столовой раздраженный и насмешливый голос капитана
Сливы. Окно
было в двух шагах, и, осторожно заглянув в него, Ромашов увидел сутуловатую спину своего ротного командира.
— Скажит-те пож-жалуйста! — тонко пропел
Слива. — Видали мы таких миндальников, не беспокойтесь. Сами через год, если только вас не выпрут из полка,
будете по мордасам щелкать. В а-атличнейшем виде. Не хуже меня.
— Охота вам
было ввязываться? — примирительно заговорил Веткин, идя рядом с Ромашовым. — Сами видите, что эта
слива не из сладких. Вы еще не знаете его, как я знаю. Он вам таких вещей наговорит, что не
будете знать, куда деваться. А возразите, — он вас под арест законопатит.
И тут-то этакую гадость гложешь и вдруг вздумаешь: эх, а дома у нас теперь в деревне к празднику уток, мол, и гусей щипят, свиней режут, щи с зашеиной варят жирные-прежирные, и отец Илья, наш священник, добрый-предобрый старичок, теперь скоро пойдет он Христа славить, и с ним дьяки, попадьи и дьячихи идут, и с семинаристами, и все навеселе, а сам отец Илья много
пить не может: в господском доме ему дворецкий рюмочку поднесет; в конторе тоже управитель с нянькой вышлет попотчует, отец Илья и раскиснет и ползет к нам на дворню, совсем чуть ножки волочит пьяненький: в первой с краю избе еще как-нибудь рюмочку прососет, а там уж более не может и все под ризой в бутылочку
сливает.
Пью ее угощенье, а сам через стакан ей в лицо смотрю и никак не разберу: смугла она или бела она, а меж тем вижу, как у нее под тонкою кожею, точно в
сливе на солнце, краска рдеет и на нежном виске жилка бьет…
На другой день ранним утром, в воскресенье, профессор Дмитрий Петрович Белышев
пьет чай вместе со своей любимицей Зиночкой. Домашние еще не вставали. Эти воскресные утренние чаи вдвоем составляют маленькую веселую радость для обоих: и для знаменитого профессора, и для семнадцатилетней девушки. Он сам приготовляет чай с некоторой серьезной торжественностью. Сначала в сухой горячий чайник он всыпает малую пригоршеньку чая, обливает его слегка крутым кипятком и сейчас же
сливает воду в чашку.
Но и это
было всё равно, ибо маленькие фанатики, подобные Эркелю, никак не могут понять служения идее, иначе как
слив ее с самим лицом, по их понятию выражающим эту идею.
Чинно вошла в палату блестящая толпа царедворцев и разместилась по скамьям. На столах в это время, кроме солонок, перечниц и уксусниц, не
было никакой посуды, а из яств стояли только блюда холодного мяса на постном масле, соленые огурцы,
сливы и кислое молоко в деревянных чашах.
Цветущие липы осеняли светлый пруд, доставлявший боярину в постные дни обильную пищу. Далее зеленели яблони, вишни и
сливы. В некошеной траве пролегали узенькие дорожки. День
был жаркий. Над алыми цветами пахучего шиповника кружились золотые жуки; в липах жужжали пчелы; в траве трещали кузнечики; из-за кустов красной смородины большие подсолнечники подымали широкие головы и, казалось, нежились на полуденном солнце.
Глаза у них
были, как
сливы, лица смуглые, порой остроконечные шляпы с широкими полями, а язык звучал, как музыка — мягко и мелодично.
Жизнь истинная, разумная возможна для человека только в той мере, в которой он может
быть участником не семьи или государства, но источника жизни, отца; в той мере, в которой он может
слить свою жизнь с жизнью отца.
Сад желтел и пестрел плодами да поздними цветами.
Было тут много плодовых и простых деревьев да кустов: невысокие раскидистые яблони, круглолистые груши, липы, вишни с гладкими блестящими листьями,
слива, жимолость. На бузиновых кустах краснели ягоды. Около забора густо цвела сибирская герань, — мелкие бледно-розовые цветки с пурпуровыми жилками.
Летели с поля на гнёзда чёрные птицы, неприятно каркая; торопясь кончить работу, стучали бондари, на улице
было пусто, сыро, точно в корыте, из которого только что
слили грязную воду.
Жажда легкой наживы
слила всех женщин в одно громадное целое, жадно глядевшее сотнями горевших глаз и протягивавшее к прилавку сотни хватавших рук, точно это
было какое мифическое животное, разрывавшее брагинскую лавку на части.
— Анафеме предали! Не анафеме, а памятник ему поставить надо! И дождемся,
будет памятник! И не один еще Стенька Разин,
будет их много, в каждой деревне свой Стенька Разин найдется, в каждой казачьей станице сыщется, — а на Волге сколько их! Только надо, чтобы их еще больше
было, надо потом
слить их — да и ахнуть! Вот только тогда-то все ненужное к черту полетит!
А оттуда в оранжерею: персики,
сливы, вишни — всего вдоволь! и опять старый садовник Архип (ах, как он
был хорош!): кормильцы вы наши!
Было в церкви ещё много хорошего. Кроме мира, тишины и ласкового сумрака, Евсею нравилось пение. Когда он
пел не по нотам, то крепко закрывал глаза и,
сливая свой голос с общей волной голосов так, чтобы его не
было слышно, приятно прятал куда-то всего себя, точно сладко засыпал. И в этом полусонном состоянии ему всегда казалось, что он уплывает из жизни, приближается к другой, ласковой и мирной.
Было густо, и сад казался непроходимым, но это только вблизи дома, где еще стояли тополи, сосны и старые липы-сверстницы, уцелевшие от прежних аллей, а дальше за ними сад расчищали для сенокоса, и тут уже не пáрило, паутина не лезла в рот и в глаза, подувал ветерок; чем дальше вглубь, тем просторнее, и уже росли на просторе вишни,
сливы, раскидистые яблони, обезображенные подпорками и гангреной, и груши такие высокие, что даже не верилось, что это груши.
В доме
было так принято, что если как-нибудь в разговоре кто-нибудь случайно упоминал имя князя Льва Яковлевича, то все сию же минуту принимали самый серьезный вид и считали необходимым умолкнуть. Точно старались дать время пронестись звуку священного семейного имени, не
сливая его ни с каким звуком иного житейского слова.
Этот превосходный художник тогда
был в большой моде и горячее чем когда-нибудь преследовал свою мысль для полного выражения жизни в портретах писать их с такою законченностью, чтобы в тщательной отделке совсем скрывать движения кисти и
сливать колера красок в неуловимые переходы.
По прибытии в Сардам Петр купил однажды
слив, положил их в шляпу и
ел дорогой.
— Эх, сударь, что этого ореха в нашей Владимирской губернии растет… Ей-богу! А вишенье? А
сливы? Чего проще, кажется, огурец… Такое ему и название: огурец — огурец и
есть. А возьмите здешний огурец или наш, муромский. Церемония одна, а вкус другой. Здесь какие места, сударь! Горы, болотина, рамень… А у нас-то, господи батюшко! Помирать не надо! И народ совсем особенный здесь, сударь, ужасный народ! Потому как она, эта самая Сибирь, подошла — всему конец. Ей-богу!..
И несмотря, что нос Ивана Никифоровича
был несколько похож на
сливу, однако ж она схватила его за этот нос и водила за собою, как собачку.
Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, [Утрибка — кушанье из потрохов.] которую подавали к борщу, ни об индейке с
сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который
есть лебединая песнь старинного повара, — о том соусе, который подавался обхваченный весь винным пламенем, что очень забавляло и вместе пугало дам.
В молодости своей он
был капитан и крикун, употреблялся и по штатским делам, мастер
был хорошо высечь,
был и расторопен, и щеголь, и глуп; но в старости своей он
слил в себе все эти резкие особенности в какую-то тусклую неопределенность.
Но здесь
было так же мрачно, как в поле: темнота ночи
сливала все предметы в одну неопределенную, черную массу; слышно только
было, как шипела вода, скатываясь с соломенных кровель на мокрую землю.
Но сколько ни обкрадывали приказчик и войт, как ни ужасно жрали все в дворе, начиная от ключницы до свиней, которые истребляли страшное множество
слив и яблок и часто собственными мордами толкали дерево, чтобы стряхнуть с него целый дождь фруктов, сколько ни клевали их воробьи и вороны, сколько вся дворня ни носила гостинцев своим кумовьям в другие деревни и даже таскала из амбаров старые полотна и пряжу, что все обращалось ко всемирному источнику, то
есть к шинку, сколько ни крали гости, флегматические кучера и лакеи, — но благословенная земля производила всего в таком множестве, Афанасию Ивановичу и Пульхерии Ивановне так мало
было нужно, что все эти страшные хищения казались вовсе незаметными в их хозяйстве.
За ним душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев, потопленных багрянцем вишен и яхонтовым морем
слив, покрытых свинцовым матом; развесистый клен, в тени которого разостлан для отдыха ковер; перед домом просторный двор с низенькою свежею травкою, с протоптанною дорожкою от амбара до кухни и от кухни до барских покоев; длинношейный гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, как пух, гусятами; частокол, обвешанный связками сушеных груш и яблок и проветривающимися коврами; воз с дынями, стоящий возле амбара; отпряженный вол, лениво лежащий возле него, — все это для меня имеет неизъяснимую прелесть, может
быть, оттого, что я уже не вижу их и что нам мило все то, с чем мы в разлуке.
Думает, какой он плодовый сад разведет: «Вот тут
будут груши,
сливы; вот тут — персики, тут — грецкий орех!» Посмотрит в окошко — ан там все, как он задумал, все точно так уж и
есть!
Тут
были шпалеры из фруктовых деревьев, груша, имевшая форму пирамидального тополя, шаровидные дубы и липы, зонт из яблони, арки, вензеля, канделябры и даже 1862 из
слив — цифра, означавшая год, когда Песоцкий впервые занялся садоводством.
В оранжереях уже
поспели персики и
сливы; упаковка и отправка в Москву этого нежного и прихотливого груза требовала много внимания, труда и хлопот.
С прежним порядком поставлена и четвертая перемена, состоящая из жареных разных птиц, поросят, зайцев и т. п., соленые огурцы, огурчики, уксусом прилитые, также с чесноком, вишни, груши, яблоки,
сливы опошнянские и других родов горами навалены
были на блюда и поставлены на стол.
Сбоку это
было обыкновенное русское, чуть-чуть калмыковатое лицо: маленький выпуклый лоб под уходящим вверх черепом, русский бесформенный нос
сливой, редкие, жесткие черные волосы в усах и на бороденке, голова коротко остриженная, с сильной проседью, тон лица темно-желтый от загара…