Неточные совпадения
Но хуже всего было то, что
потерялось уваженье к начальству и власти: стали насмехаться и над наставниками, и над преподавателями, директора стали называть Федькой, Булкой и
другими разными именами; завелись такие дела, что нужно было многих выключить и выгнать.
Потом зашел к
другим: к полицеймейстеру, к вице-губернатору, к почтмейстеру, но все или не приняли его, или приняли так странно, такой принужденный и непонятный вели разговор, так
растерялись, и такая вышла бестолковщина изо всего, что он усомнился в здоровье их мозга.
Надо было видеть, как одни, презирая опасность, подлезали под нее,
другие перелезали через, а некоторые, особенно те, которые были с тяжестями, совершенно
терялись и не знали, что делать: останавливались, искали обхода, или ворочались назад, или по хворостинке добирались до моей руки и, кажется, намеревались забраться под рукав моей курточки.
Ну поцелуйте же, не ждали? говорите!
Что ж, ради? Нет? В лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? вот прием!
Как будто не прошло недели;
Как будто бы вчера вдвоем
Мы мочи нет
друг другу надоели;
Ни на́волос любви! куда как хороши!
И между тем, не вспомнюсь, без души,
Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Верст больше седьмисот пронесся, — ветер, буря;
И
растерялся весь, и падал сколько раз —
И вот за подвиги награда!
Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, Бог знает отчего, все беднел, мельчал и, наконец, незаметно
потерялся между нестарыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали
друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею.
— Нет еще, мало знаю, — ты так странен, что я
теряюсь в соображениях; у меня гаснут ум и надежда… скоро мы перестанем понимать
друг друга: тогда худо!
Лето в самом разгаре; июль проходит; погода отличная. С Ольгой Обломов почти не расстается. В ясный день он в парке, в жаркий полдень
теряется с ней в роще, между сосен, сидит у ее ног, читает ей; она уже вышивает
другой лоскуток канвы — для него. И у них царствует жаркое лето: набегают иногда облака и проходят.
— Dieu sait! [Бог его знает! (фр.)] — отвечал
другой, и все разошлись по местам. Но Обломов
потерялся от этого ничтожного разговора.
«Что это за счастье, какое и откуда? Ужели от этого лесного „
друга“? —
терялся он в догадках. — Но она не прячется, сама трубит об этой дружбе: где же тайна?»
Раз, когда Привалов тихо разговаривал с Верочкой в синей гостиной, издали послышались тяжелые шаги Василия Назарыча. Девушка смутилась и вся вспыхнула, не зная, что ей делать. Привалов тоже почувствовал себя не особенно приятно, но всех выручила Марья Степановна, которая как раз вошла в гостиную с
другой стороны и встретила входившего Василия Назарыча. Старик, заметив Привалова, как-то немного
растерялся, а потом с улыбкой проговорил...
Ну так на одно, видите ли, не хватило предосторожности,
потерялся человек, испугался и убежал, оставив на полу улику, а как вот минуты две спустя ударил и убил
другого человека, то тут сейчас же является самое бессердечное и расчетливое чувство предосторожности к нашим услугам.
Так тебе и кажется, что и позабыл-то ты все, что знал, и что больной-то тебе не доверяет, и что
другие уже начинают замечать, что ты
потерялся, и неохотно симптомы тебе сообщают, исподлобья глядят, шепчутся… э, скверно!
С Крестовой горы можно было хорошо рассмотреть все окрестности. В одну сторону шла широкая долина Вай-Фудзина. Вследствие того что около реки Сандагоу она делает излом, конца ее не видно. Сихотэ-Алинь заслоняли теперь
другие горы. К северо-западу протянулась река Арзамасовка. Она загибала на север и
терялась где-то в горах. Продолжением бухты Тихой пристани является живописная долина реки Ольги, текущей параллельно берегу моря.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно было видеть
другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой
терялось в тумане.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в
другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно было, что он шел наугад. Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но от этих расспросов он еще более
терялся. Собран был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет и без дороги, и как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
Белинский был очень застенчив и вообще
терялся в незнакомом обществе или в очень многочисленном; он знал это и, желая скрыть, делал пресмешные вещи. К. уговорил его ехать к одной даме; по мере приближения к ее дому Белинский все становился мрачнее, спрашивал, нельзя ли ехать в
другой день, говорил о головной боли. К., зная его, не принимал никаких отговорок. Когда они приехали, Белинский, сходя с саней, пустился было бежать, но К. поймал его за шинель и повел представлять даме.
Знакомые поглощали у него много времени, он страдал от этого иногда, но дверей своих не запирал, а встречал каждого кроткой улыбкой. Многие находили в этом большую слабость; да, время уходило,
терялось, но приобреталась любовь не только близких людей, но посторонних, слабых; ведь и это стоит чтения и
других занятий!
Распоряжения самые суровые следовали одни за
другими, и одни же за
другими немедленно отменялись. В сущности, матушка была не злонравна, но бесконтрольная помещичья власть приучила ее сыпать угрозами и в то же время притупила в ней способность предусматривать, какие последствия могут иметь эти угрозы. Поэтому, встретившись с таким своеобразным сопротивлением, она совсем
растерялась.
Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за
другим,
теряются по свету и оставляют, наконец, одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему.
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько
потерялся, что некоторое время не мог выговорить ни одного слова. Да и все
другие точно онемели. Вот так гостя бог послал!.. Не успели все опомниться, а мудреный гость уже в дверях.
Не ответив, она смотрела в лицо мне так, что я окончательно
растерялся, не понимая — чего ей надо? В углу под образами торчал круглый столик, на нем ваза с пахучими сухими травами и цветами, в
другом переднем углу стоял сундук, накрытый ковром, задний угол был занят кроватью, а четвертого — не было, косяк двери стоял вплоть к стене.
Творение, в силу присущей ему свободы, свободы избрания пути, отпало от Творца, от абсолютного источника бытия и пошло путем природным, натуральным; оно распалось на части, и все части попали в рабство
друг к
другу, подчинились закону тления, так как источник вечной жизни отдалился и
потерялся.
— Ах, милый князь, — воскликнул вдруг Евгений Павлович с одушевлением и с грустью, — как могли вы тогда допустить… всё, что произошло? Конечно, конечно, всё это было для вас так неожиданно… Я согласен, что вы должны были
потеряться и… не могли же вы остановить безумную девушку, это было не в ваших силах! Но ведь должны же вы были понять, до какой степени серьезно и сильно эта девушка… к вам относилась. Она не захотела делиться с
другой, и вы… и вы могли покинуть и разбить такое сокровище!
Он говорил одно, но так, как будто бы этими самыми словами хотел сказать совсем
другое. Говорил с оттенком насмешки и в то же время волновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался и
терялся на каждом слове, так что всё это, вместе с его чахоточным видом и с странным, сверкающим и как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать к нему внимание.
Что ж делать, добрый
друг, настала тяжелая година — под этим впечатлением не болтается, будем ждать, что будет! Как-то мудрено представить себе хорошее. Между тем одно ясно, что в судьбах человечества совершается важный процесс. — Все так перепуталось, что ровно ничего не поймешь, — наш слабый разум
теряется в догадках, но я верю, что из всех этих страданий должно быть что-нибудь новое. Сонные пробудятся, и звезда просветит. Иначе не могу себя успокоить.
Говоришь, бывало: «Что тебе за охота, любезный
друг, возиться с этим народом; ни в одном из них ты не найдешь сочувствия, и пр.» Он терпеливо выслушает, начнет щекотать, обнимать, что, обыкновенно, делал, когда немножко
потеряется.
Мне показалось, что он вообще неохотно об этом говорил; я это заключил по лаконическим отрывистым его ответам на некоторые мои спросы, и потому я его просил оставить эту статью, тем более что все наши толкования ни к чему не вели, а только отклоняли нас от
другой, близкой нам беседы. Заметно было, что ему как будто несколько наскучила прежняя шумная жизнь, в которой он частенько
терялся.
Она ласково положила мне обе руки на плечи — а я совсем
потерялся. Прибытие этого мальчика превращало меня самого в мальчика. Я глядел молча на кадета, который так же безмолвно уставился на меня. Зинаида расхохоталась и толкнула нас
друг на
друга.
По всему было заметно, что Калинович никак не ожидал удара с этой стороны. Удивленный, взбешенный и в то же время испуганный мыслью об общественной огласке и
другими соображениями, он на первых порах как бы совершенно
потерялся и, сам не зная, что предпринять, судорожно позвонил.
Вследствие бури лодки были разделены
друг от
друга, расстались; Мельвиль попал в восточный рукав и благополучно достиг Якутска, Чипп с экипажем пропал без вести, а де Лонг, имевший карту устьев Лены с обозначением только трех рукавов, которыми она впадает в океан, ошибочно попал в одну из глухих речек, которая шла параллельно северному рукаву Лены и
терялась в тундре.
Союз его с нами неразлучен; цепь, коей верхние звены
теряются в небесах и в коей усопший
друг наш занимает приуготованное ему место, касается и нас.
Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она
терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться.
Другие собаки умеют становиться на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.
—
Друг мой, — сказал он, — я до сих пор как будто не верю моему счастью… Настя тоже. Мы только дивимся и прославляем всевышнего. Сейчас она плакала. Поверишь ли, до сих пор я как-то не опомнился, как-то
растерялся весь: и верю и не верю! И за что это мне? за что? что я сделал? чем я заслужил?
Марья Львовна. Вы не хотели сказать — и невольно сказали простую, трезвую правду… Матерью я должна быть для него… да!
Другом! Хорошая вы моя… мне плакать хочется… я уйду! Вон, смотрите, стоит Рюмин. У меня, должно быть, глупое лицо…
растерялась старушка! (Тихо, устало идет в лес.)
Жадов (подбегает к ней). Пришла, пришла! Опять пришла! Не стыдно ли тебе! Ты меня так расстроила, так расстроила, Полина, что я и с мыслями не соберусь. Я совсем
растерялся. (Целует руки.) Полина,
друг мой!
Нельзя уже было сомневаться: во мне произошла перемена, я стал
другим. Чтобы проверить себя, я начал вспоминать, но тотчас же мне стало жутко, как будто я нечаянно заглянул в темный, сырой угол. Вспомнил я своих товарищей и знакомых, и первая мысль моя была о том, как я теперь покраснею и
растеряюсь, когда встречу кого-нибудь из них. Кто же я теперь такой? О чем мне думать и что делать? Куда идти? Для чего я живу?
Кончив письмо, я еще долго стоял у окна, глядя в безлунную звездную ночь… По полотну бежал поезд, но ночной ветер относил звуки в
другую сторону, и шума было не слышно. Только туманный отсвет от локомотива передвигался, то
теряясь за насыпями, то выплывая фосфорическим пятном и по временам освещаясь огнями…
Андрей. Жена есть жена. Она честная, порядочная, ну, добрая, но в ней есть при всем том нечто принижающее ее до мелкого, слепого, этакого шершавого животного. Во всяком случае, она не человек. Говорю вам как
другу, единственному человеку, которому могу открыть свою душу. Я люблю Наташу, это так, но иногда она кажется мне удивительно пошлой, и тогда я
теряюсь, не понимаю, за что, отчего я так люблю ее или, по крайней мере, любил…
Ольга хотела что-то сказать, но удержалась; презрение изобразилось на лице ее; мрачный пламень, пробужденный в глазах,
потерялся в опущенных ресницах; она стояла, опустив руки, с колеблющеюся грудью и обнаженными плечами, и неподвижно внимала обидным изречениям, которые рассердили, испугали бы
другую.
Оплеванные члены управы, совершенно
растерявшись, стояли и только поглядывали
друг на
друга. Никому не было завидно. Всем досталось поровну.
С одной стороны, приличия, с
другой — обыкновенное стремление человека к самостоятельности, к «творчеству, а не списыванию копий» заставляют поэта видоизменять характеры, им списываемые с людей, которые встречались ему в жизни, представлять их до некоторой степени неточными; кроме того, списанному с действительного человека лицу обыкновенно приходится в романе действовать совершенно не в той обстановке, какой оно было окружено на самом деле, и от этого внешнее сходство
теряется.
Отчего же, наконец, этот приятель, вероятно недавний знакомый, и при первом визите, — потому что второго в таком случае уже не будет, и приятель
другой раз не придет, — отчего сам приятель так конфузится, так костенеет, при всем своем остроумии (если только оно есть у него), глядя на опрокинутое лицо хозяина, который, в свою очередь, уже совсем успел
потеряться и сбиться с последнего толка после исполинских, но тщетных усилий разгладить и упестрить разговор, показать, и с своей стороны, знание светскости, тоже заговорить о прекрасном поле и хоть такою покорностию понравиться бедному, не туда попавшему человеку, который ошибкою пришел к нему в гости?
Приехавший к обеду Житков тоже
потерялся. Правда, он упомянул опять о воинской команде, а впрочем, никакого совета не преподал и только глядел подчиненно и преданно. Квицинский, видя, что никаких инструкций ему не добиться, доложил — со свойственной ему презрительной почтительностью — моей матушке, что если она разрешит ему взять несколько конюхов, садовников и
других дворовых, то он попытается…
Личность индивидуума
терялась в гражданине, а гражданин был орган, атом
другой, священной, обоготворяемой личности — личности города.
Пириневский и Мари, при появлении постороннего лица, отскочили один от
другого. Варвара Александровна едва имела силы совладать с собою. Сконфузившись,
растерявшись и не зная, что начать делать и говорить, спросила она тоже совершенно потерявшуюся Мари о матери, потом села, а затем, услышав, что Катерина Архиповна больна и теперь заснула, гостья встала и, почти не простившись, отправилась домой.
Наши купцы тоже здесь переночевали и утром при восхождении на гору «
растерялись», то есть потеряли своего исцеленного родственника Фотея. Говорили, будто с вечера они «добре его угостили из фляги», а утром не разбудили и съехали, но нашлись
другие добрые люди, которые поправили эту растерянность и, прихватив Фотея с собою, привезли его в Орел.
Страстьми земными несмущаем,
Он не
терялся никогда. //.......... //..........
Бывало, в деле, под картечью
Всех рассмешит надутой речью,
Гримасой, фарсой площадной,
Иль неподдельной остротой.
Шутя однажды после спора
Всадил он
другу пулю в лоб;
Шутя и сам он лег бы в гроб, //..........
Порой, незлобен как дитя,
Был добр и честен, но шутя.
Причинные мужики действительно совсем
потерялись в вихре событий: запрос на рабочие руки оказался громадный, а, кроме того, всякий золотопромышленник, конечно, потихоньку от
других, старался непременно заручиться верным человеком, который знает верное местечко.
Когда думали, что он не видит, то подталкивали
друг друга локтями и смеялись, но всякий, на ком останавливался этот задумчивый взгляд, как-то
терялся и будто чувствовал, что где-то что-то не ладно.
Нечаянно взглянула она на Морица Иваныча, и его лукавая улыбка окончательно ее сконфузила; она так
растерялась, что готова была заплакать и убежать; но страх прогневать мать, которая бросала на нее выразительные взгляды, преодолел все
другие чувства, и Наташа овладела собой.