Неточные совпадения
Дочка наша
На возрасте, без нянек обойдется.
Ни пешему, ни конному
дорогиИ следу нет в ее терём. Медведи
Овсянники и волки матерые
Кругом двора дозором ходят; филин
На маковке сосны столетней ночью,
А днем глухарь вытягивают шеи,
Прохожего, захожего
блюдут.
Но всего
дороже в нем было то, что,
соблюдая господский интерес, он и за крестьян заступался.
— Ну как же, важное
блюдо на лопате твой писатель. Знаем мы их — теплые тоже ребята; ругай других больше, подумают, сам, мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас с
дороги этими сочинениями-то не сшибешь. Им там сочиняй да сочиняй, а тут что устроил, так то и лучше того, чем не было ничего. Я, знаешь, урывал время, все читал, а нонче ничего не хочу читать — осерчал.
Дом двухэтажный, зеленый с белым, выстроен в ложнорусском, ёрническом, ропетовском стиле, с коньками, резными наличниками, петухами и деревянными полотенцами, окаймленными деревянными же кружевами; ковер с белой дорожкой на лестнице; в передней чучело медведя, держащее в протянутых лапах деревянное
блюдо для визитных карточек; в танцевальном зале паркет, на окнах малиновые шелковые тяжелые занавеси и тюль, вдоль стен белые с золотом стулья и зеркала в золоченых рамах; есть два кабинета с коврами, диванами и мягкими атласными пуфами; в спальнях голубые и розовые фонари, канаусовые одеяла и чистые подушки; обитательницы одеты в открытые бальные платья, опушенные мехом, или в
дорогие маскарадные костюмы гусаров, пажей, рыбачек, гимназисток, и большинство из них — остзейские немки, — крупные, белотелые, грудастые красивые женщины.
То есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы приехали. Князь взял особую комнату и со вкусом и знанием дела выбрал два-три
блюда.
Блюда были
дорогие, равно как и бутылка тонкого столового вина, которую он велел принести. Все это было не по моему карману. Я посмотрел на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
В последний раз отобедали вместе; в последний раз попотчевал Степан Михайлыч свою
дорогую невестку любимыми
блюдами.
Живые, не истомленные долгим сиденьем в прорезях судаки составляют лакомое и здоровое
блюдо; это необходимая принадлежность хорошего стола, вследствие чего иногда бывают очень
дороги; но зато мерзлых судаков в Москву и ее окрестности навозят такое множество, что они к концу зимы делаются иногда чрезвычайно дешевы, то есть рублей по шести ассигнациями за пуд.
Небольшой круглый стол был накрыт для одного меня; на нем стояла
дорогая серебряная миска, два покрытых
блюда, также серебряных, два граненых графина с водою, и на фарфоровой прекрасной тарелке лежал маленькой ломтик хлеба, так ровно, так гладко и так красиво отрезанный, что можно было им залюбоваться, если б он не был чернее сапожной ваксы.
Ахов. Ты богатого человека, коли он до тебя милостив,
блюди пуще ока своего. Потому, ты своего достатка не имеешь; нужда али что, к кому тебе кинуться? А второе: разве ты знаешь, разве тебе чужая душа открыта, за что богатый человек к тебе милостив? Может, он так только себе отвагу дает, а может, сурьёз! Потому что для нашего брата, ежели что захотелось,
дорогого нет; а у вас, нищей братии, ничего заветного нет; все продажное. И вдруг из гроша рубль. Поняла?
Где это и при каких это случаях говорится, что «нужно
соблюдать не одну форменность», — это осталось секретом Фридриха Фридриховича. Он очевидно цацкался передо мною с своими
дорогими подарками и, попросив меня одеваться поскорее, понес свои коробки к Истомину.
Даже Лукьяныча я никак не мог дозваться, хотя и слышал, что где-то недалеко кто-то зевает; потом оказалось, что и он, по-своему,
соблюдал праздничный обряд, то есть сидел, пока светло, за воротами на лавке и смотрел, как пьяные, проходившие мимо усадьбы, теряли равновесие, падали и барахтались в грязи посередь
дороги.
Нет, просветительная
дорога — не наша
дорога. Это —
дорога трудная, тернистая, о которой древле сказано:
блюдите да опасно ходите.Чтобы вступить на эту стезю, надо взять в руки посох, препоясать чресла и, подобно раскольникам-«бегунам», идти вперед, вышнего града взыскуя.
За кедровые бревна с Ливана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, ситтим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные
дорогие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голубые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные камни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампады, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвозди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и
блюда, за резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов — подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего, двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел этот подарок ничтожным, — с такой неслыханной роскошью были выстроены храм Господень и дворец Соломонов и малый дворец в Милло для жены царя, красавицы Астис, дочери египетского фараона Суссакима.
А ты бы, — говорю, — лучше бы вот так об этом сообразила, что ты, женщиной бымши, себя не очень-то строго
соблюла, а ему, — говорю, — ничего это и в суд не поставится, — потому что ведь и в самом-то деле, хоть и ты сам, ангел мой, сообрази: мужчина что сокол: он схватил, встрепенулся, отряхнулся, да и опять лети, куда око глянет; а нашей сестре вся и
дорога, что от печи до порога.
По счастью, Шатов, как видно с
дороги очень проголодавшийся, сначала исключительно занялся первыми
блюдами и только односложными словами отвечал на потчеванье г-жи Болдухиной.
Очнись, Василий
Семенович! Ты старый человек!
По дурости ты это говоришь
Или по злобе на меня — не знаю.
Нет, я души своей не продавал
И не продам. Душа
дороже денег,
Мы знаем твердо, ты не позабыл ли?
Мы тем живем, что Бог в торгу пошлет;
К поборам да к посулам не привыкли;
Ты будь покоен, сам я не возьмусь
Ни собирать, ни
соблюдать казну:
Мы старикам дадим на сбереженье,
Уж только не тебе, ты не взыщи!
Андрей. Дорогого-с!.. Так и
блюсти будем, как самое
дорогое. Кто теперь счастливей-то меня на свете?
— Эти книги теперь очень редки, — заметила Марья Ивановна. — Иные можно купить разве на вес золота, а пожалуй, и
дороже. А иных и совсем нельзя отыскать. Сам Бог их послал тебе… Вижу перст Божий… Святый дух своею благостью, видимо, ведет тебя на путь истинного знания, к дверям истинной веры…
Блюди же светильник, как мудрая дева, не угашай его в ожидании небесного жениха.
Князь Михаил Верейский, отец Василия Верейского, давно был у него и поднес ему серебряное
блюдо, полное разных
дорогих каменьев.
И куда бы ни приезжал он, всюду его встречали нарядные, веселые, сытые люди с сияющими радостью лицами, в
дорогих платьях и на золотых
блюдах подносили драгоценные дары своему королю.
Она послушно последовала за ним во вторую комнату, где уже был накрыт роскошный завтрак. От поставленных в их отсутствие на стол
блюд с изысканными и
дорогими кушаньями несся раздражающий аппетит запах.
— И того и другого нельзя, моя милая. Зимою такую дальнюю
дорогу тебе не вынести, а там болезнь эта… Сам же я ехать должен, это государево дело, мне царем-батюшкой Сибирь поручена, и я
блюсти ее для него должен… До весны недалече, не заметишь, как придет она, а я по весне за тобой приеду, и тогда мы никогда не расстанемся…
— Извините меня, господин цейгмейстер и вы, фрейлейн! — сказал Фриц, подкравшийся к собеседникам и начинавший раскладывать разные
блюда с закускою, на
дорогу запасенною.
Многочисленные слуги князя Василия поставили между тем на стол всевозможные яства на серебряных
блюдах, вина и меда в
дорогих кувшинах, и братья стали трапезовать, так как был обеденный час, — перевалило за полдень.