Неточные совпадения
— Ну, так этой
марки к устрицам подай, а там видно будет.
— Две
марки до ближайшего отеля, — предложил ему Самгин.
Дома на столе Клим нашел толстое письмо без
марок, без адреса, с краткой на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью, с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг на немецком языке.
Выиграв кучу почтовых
марок и бумажных денег, рыженькая, смущенно улыбаясь, заявила...
— За меньшевизм и всех других
марок либерализм. Тут Луначарский с Богдановым какую-то ахинею сочинили?
— Единственное, Кирилл Иваныч, спасение наше — в золоте, в иностранном золоте! Надобно всыпать в нашу страну большие миллиарды франков,
марок, фунтов, дабы хозяева золота в опасный момент встали на защиту его, вот как раз моя мысль!
Даже
марки почтовые как деньги ходят.
Райский засмеялся и пошел с ней. Он отпустил жандарма, сказавши, что приедет через час, потом пошел к
Марку и привел его в свою комнату.
— Да… да… слышу… «письма от
Марка»… Ну что он, здоров, как поживает!.. — скороговоркой сказал он.
— Отчего вы такой? — повторил он в раздумье, останавливаясь перед
Марком, — я думаю, вот отчего: от природы вы были пылкий, живой мальчик. Дома мать, няньки избаловали вас.
Им овладело отчаяние, тождественное с отчаянием
Марка. Пять месяцев женщина таится, то позволяя любить, то отталкивая, смеется в лицо…
Задумывалась она над всем, чем сама жила, — и почувствовала новые тревоги, новые вопросы, и стала еще жаднее и пристальнее вслушиваться в
Марка, встречаясь с ним в поле, за Волгой, куда он проникал вслед за нею, наконец в беседке, на дне обрыва.
— А ведь в сущности предобрый! — заметил Леонтий про
Марка, — когда прихворнешь, ходит как нянька, за лекарством бегает в аптеку… И чего не знает? Все! Только ничего не делает, да вот покою никому не дает: шалунище непроходимый…
Тушин опять покачал ель, но молчал. Он входил в положение
Марка и понимал, какое чувство горечи или бешенства должно волновать его, и потому не отвечал злым чувством на злобные выходки, сдерживая себя, а только тревожился тем, что Марк, из гордого упрямства, чтоб не быть принуждену уйти, или по остатку раздраженной страсти, еще сделает попытку написать или видеться и встревожит Веру. Ему хотелось положить совсем конец этим покушениям.
Райский задул синий огонь и обнял бабушку. Она перекрестила его и, покосясь еще на
Марка, на цыпочках пошла к себе.
Марку не хотелось отвечать ему.
Райский продолжал с изумлением глядеть на
Марка.
Он напряженно ждал, не упомянет ли она о
Марке. Но она не сказала ни слова.
Бабушка говорила робко, потому что все еще не знала, для чего прочла ей письма Вера. Она была взволнована дерзостью
Марка и дрожала в беспокойстве за Веру, боясь опасного поворота страсти, но скрывала свое волнение и беспокойство.
«Нет, нет, — думал Райский, — оборванный, бродящий цыган — ее идол, нет, нет! Впрочем, почему „нет“? Страсть жестока и самовластна. Она не покоряется человеческим соображениям и уставам, а покоряет людей своим неизведанным капризам! Но Вере негде было сблизиться с
Марком. Она боится его, как все здесь!»
Тут ей, как всегда бывает, представлялась чистота, прелесть, весь аромат ее жизни — до встречи с
Марком, ее спокойствие до рокового вечера… Она вздрагивала.
— Вы сумасшедший! — сказал Райский, уходя вон и не удостоив
Марка взглядом.
— Слушаю-с! — медленно сказал он. Потом долго стоял на месте, глядя вслед Райскому и
Марку. — Вот что! — расстановисто произнес он и тихо пошел домой.
Он вглядывался в дремлющего
Марка, у Леонтья тоже слипались глаза.
Борису не спалось, и он, в легком утреннем пальто, вышел в сад, хотел было догнать
Марка, но увидел его, уже далеко идущего низом по волжскому прибрежью.
— А это кто спит? — с новым изумлением спросила она, вдруг увидев спящего
Марка.
Он поглядел ей в глаза: в них стояли слезы. Он не подозревал, что вложил палец в рану, коснувшись главного пункта ее разлада с
Марком, основной преграды к «лучшей доле»!
Она потрясла отрицательно головой, решив, однако же, не скрывать об этих письмах от Тушина, но устранить его от всякого участия в развязке ее драмы как из пощады его сердца, так и потому, что, прося содействия Тушина, она как будто жаловалась на
Марка. «А она ни в чем его не обвиняет… Боже сохрани!»
Подумавши, он отложил исполнение до удобного случая и, отдавшись этой новой, сильно охватившей его задаче, прибавил шагу и пошел отыскивать
Марка, чтобы заплатить ему визит, хотя это было не только не нужно в отношении последнего, но даже не совсем осторожно со стороны Райского.
Он уж с ним говорил не иначе, как иронически. Но на этот раз у
Марка было озабоченное лицо. Однако когда принесли свечи и он взглянул на взволнованное лицо Райского, то засмеялся, по-своему, с холодной злостью.
Марка он видел, и как ни прятался тот в диогеновскую бочку, а Райский успел уловить главные черты физиономии.
Протянулась еще неделя, и скоро должен исполниться месяц глупому предсказанию
Марка, а Райский чувствовал себя свободным «от любви». В любовь свою он не верил и относил все к раздражению воображения и любопытства.
Она посадила его подле себя на диван и шепотом, с остановками, рассказала историю своих сношений с
Марком. Кончив, она закуталась в шаль и, дрожа от озноба, легла опять на диван. А он встал бледный.
Это молчаливое спокойствие бесило
Марка. Сломанная беседка и появление Тушина в роли посредника показали ему, что надежды его кончаются, что Вера не колеблется больше, что она установилась на своем намерении не видеться с ним никогда.
Сказать брату Борису и ему поручить положить конец надеждам
Марка и покушениям на свидание.
— Я все жду… все думаю, не опомнится ли! — мечтал он, — и ночью пробовал вставать, да этот разбойник Марк, точно железной ручищей, повалит меня и велит лежать. «Не воротится, говорит, лежи смирно!» Боюсь я этого
Марка.
Не знала она и того, что рядом с этой страстью, на которую он сам напросился, которую она, по его настоянию, позволила питать, частию затем, что надеялась этой уступкой угомонить ее, частию повинуясь совету
Марка, чтобы отводить его глаза от обрыва и вместе «проучить» слегка, дружески, добродушно посмеявшись над ним, — не знала она, что у него в душе все еще гнездилась надежда на взаимность, на ответ, если не страсти его, то на чувство женской дружбы, хоть чего-нибудь.
— Так ты думаешь, я
Марку дам теперь близко подойти к полкам?
В доме было тихо, вот уж и две недели прошли со времени пари с
Марком, а Борис Павлыч не влюблен, не беснуется, не делает глупостей и в течение дня решительно забывает о Вере, только вечером и утром она является в голове, как по зову.
— Что ты, Бог с тобой: я в кофте! — с испугом отговаривалась Татьяна Марковна, прячась в коридоре. — Бог с ним: пусть его спит! Да как он спит-то: свернулся, точно собачонка! — косясь на
Марка, говорила она. — Стыд, Борис Павлович, стыд: разве перин нет в доме? Ах ты, Боже мой! Да потуши ты этот проклятый огонь! Без пирожного!
Он стоял, оглядываясь во все стороны, и с беспокойством смотрел на часы. Стрелка подвигалась к пяти часам, а он не видал ни беседки, ни
Марка.
— Куда же я его дену? — спросил Козлов, указывая на
Марка.
Она добиралась в проповеди и увлечениях
Марка чего-нибудь верного и живого, на что можно опереться, что можно полюбить, что было так прочно, необманчиво в старой жизни, которой, во имя этого прочного, живого и верного, она прощала ее смешные, вредные уродливости, ее весь отживший сор.
Райский снисходительно надел поношенное и небезупречное от пятен пальто
Марка.
«Нужна деятельность», — решил он, — и за неимением «дела» бросался в «миражи»: ездил с бабушкой на сенокос, в овсы, ходил по полям, посещал с Марфенькой деревню, вникал в нужды мужиков и развлекался также: был за Волгой, в Колчине, у матери Викентьева, ездил с
Марком удить рыбу, оба поругались опять и надоели один другому, ходил на охоту — и в самом деле развлекся.
С первой минуты ее откровенности, несмотря на свою жестокую муку, он беспристрастно сознавал и верил, и тогда же выразил ей, что она не виновна, а «несчастлива»: так думал и теперь. Виноватым во всем, и еще более несчастным слепотой — считал он
Марка.
Он, между прочим, нехотя, но исполнил просьбу
Марка и сказал губернатору, что книги привез он и дал кое-кому из знакомых, а те уж передали в гимназию.
Она готовилась пока разделить с сестрой ее труды — лишь только, так или иначе, выйдет из этой тяжкой борьбы с
Марком, которая кончилась наконец недавно, не победой того или другого, а взаимным поражением и разлукой навсегда.
— Э, вот что! Хорошо… — зевая, сказал Райский, — я поеду с визитами, только с тем, чтоб и вы со мной заехали к
Марку: надо же ему визит отдать.