Кругом все знакомые… Приветствуя, В. Е. Шмаровин иногда становится перед вошедшим: в одной руке серебряная стопочка
допетровских времен, а в другой — екатерининский штоф, «квинтель», как называли его на «средах».
Там, где до 1918 года было здание гостиницы «Националь», в конце прошлого века стоял дом постройки
допетровских времен, принадлежавший Фирсанову, и в нижнем этаже его был излюбленный палаточными торговцами Охотного ряда трактир «Балаклава» Егора Круглова.
Неточные совпадения
Стрельцы в то
время хотя уж не были настоящими,
допетровскими стрельцами, однако кой-что еще помнили.
У нас в Москве, в
допетровскую старину, такие же почти драматические представления, из Ветхого Завета особенно, тоже совершались по
временам; но, кроме драматических представлений, по всему миру ходило тогда много повестей и «стихов», в которых действовали по надобности святые, ангелы и вся сила небесная.
Появление славянофилов как школы и как особого ученья было совершенно на месте; но если б у них не нашлось другого знамени, как православная хоругвь, другого идеала, как «Домострой» и очень русская, но чрезвычайно тяжелая жизнь
допетровская, они прошли бы курьезной партией оборотней и чудаков, принадлежащие другому
времени.
Нам, сверх того, не к чему возвращаться. Государственная жизнь
допетровской России была уродлива, бедна, дика — а к ней-то и хотели славяне возвратиться, хотя они и не признаются в этом; как же иначе объяснить все археологические воскрешения, поклонение нравам и обычаям прежнего
времени и самые попытки возвратиться не к современной (и превосходной) одежде крестьян, а к старинным неуклюжим костюмам?
В прежние
времена подобных ему людей обзывали подьячими [Подьячий — мелкий чиновник (в
допетровской Руси подьячим назывался писец, помощник дьяка).], крючками, крапивным семенем; сам он величал себя стряпчим [Стряпчий — ходатай по делам, частный поверенный, адвокат.].
Во весь
допетровский период в нашей духовной литературе не прерываются обучения против суеверий, сохраненных народом от
времен язычества.
До последнего подъема русского сознания у нас господствовала тенденция, что вся московская,
допетровская Русь — это сплошной и беспросветный мрак невежества. Теперь, когда мы освободили свои глаза от чужих очков, историческое зрение лучше видит проблески русской образованности и культуры даже в такое
время, каким является
время Грозного царя.