Неточные совпадения
Вскочила, испугалась я:
В дверях стоял в халатике
Плешивый человек.
Скоренько я целковенький
Макару Федосеичу
С поклоном подала:
«Такая
есть великая
Нужда
до губернатора,
Хоть умереть —
дойти...
Стародум. О сударыня!
До моих ушей уже
дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед, какому грамотею ему
быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я
был послушать, чему немец-то его выучил.
Он спал на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку
до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда
до обоняния их
доходил запах ее;
ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Стало
быть, если допустить глуповцев рассуждать, то, пожалуй, они
дойдут и
до таких вопросов, как, например, действительно ли существует такое предопределение, которое делает для них обязательным претерпение даже такого бедствия, как, например, краткое, но совершенно бессмысленное градоправительство Брудастого (см. выше рассказ"Органчик")?
Такова
была внешняя постройка этого бреда. Затем предстояло урегулировать внутреннюю обстановку живых существ, в нем захваченных. В этом отношении фантазия Угрюм-Бурчеева
доходила до определительности поистине изумительной.
Но когда
дошли до того, что ободрали на лепешки кору с последней сосны, когда не стало ни жен, ни дев и нечем
было «людской завод» продолжать, тогда головотяпы первые взялись за ум.
Развращение нравов
дошло до того, что глуповцы посягнули проникнуть в тайну построения миров и открыто рукоплескали учителю каллиграфии, который, выйдя из пределов своей специальности, проповедовал с кафедры, что мир не мог
быть сотворен в шесть дней.
Как ни
были забиты обыватели, но и они восчувствовали.
До сих пор разрушались только дела рук человеческих, теперь же очередь
доходила до дела извечного, нерукотворного. Многие разинули рты, чтоб возроптать, но он даже не заметил этого колебания, а только как бы удивился, зачем люди мешкают.
Грустилов присутствовал на костюмированном балу (в то время у глуповцев
была каждый день масленица), когда весть о бедствии, угрожавшем Глупову,
дошла до него.
«Откуда взял я это? Разумом, что ли,
дошел я
до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что
было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».
― Арсений
доходит до крайности, я всегда говорю, ― сказала жена. ― Если искать совершенства, то никогда не
будешь доволен. И правду говорит папа, что когда нас воспитывали,
была одна крайность ― нас держали в антресолях, а родители жили в бельэтаже; теперь напротив ― родителей в чулан, а детей в бельэтаж. Родители уж теперь не должны жить, а всё для детей.
— Ах, как я рада вас видеть! — сказала она, подходя к ней. — Я вчера на скачках только что хотела
дойти до вас, а вы уехали. Мне так хотелось видеть вас именно вчера. Не правда ли, это
было ужасно? — сказала она, глядя на Анну своим взглядом, открывавшим, казалось, всю душу.
Прежде бывало, — говорил Голенищев, не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде бывало вольнодумец
был человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам борьбой и трудом
доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что
были законы нравственности, религии, что
были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, т. е. дикими.
Кроме того, он решался на большой расход только тогда, когда
были лишние деньги, и, делая этот расход,
доходил до всех подробностей и настаивал на том, чтоб иметь самое лучшее за свои деньги.
Поживя долго безвыездно в Москве, он
доходил до того, что начинал беспокоиться дурным расположением и упреками жены, здоровьем, воспитанием детей, мелкими интересами своей службы; даже то, что у него
были долги, беспокоило его.
Она молча пристально смотрела на него, стоя посреди комнаты. Он взглянул на нее, на мгновенье нахмурился и продолжал читать письмо. Она повернулась и медленно пошла из комнаты. Он еще мог вернуть ее, но она
дошла до двери, он всё молчал, и слышен
был только звук шуршания перевертываемого листа бумаги.
Будет то, что я, зная вперед то, что никогда дело не
дойдет до опасности, захотел только придать себе этим вызовом некоторый ложный блеск.
Днем таяло на солнце, а ночью
доходило до семи градусов; наст
был такой, что на возах ездили без дороги.
Душевное расстройство Алексея Александровича всё усиливалось и
дошло теперь
до такой степени, что он уже перестал бороться с ним; он вдруг почувствовал, что то, что он считал душевным расстройством,
было, напротив, блаженное состояние души, давшее ему вдруг новое, никогда неиспытанное им счастье.
Столкновение ли со Стремовым, несчастье ли с женой, или просто то, что Алексей Александрович
дошел до предела, который ему
был предназначен, но для всех в нынешнем году стало очевидно, что служебное поприще его кончено.
Но после этого часа прошел еще час, два, три, все пять часов, которые он ставил себе самым дальним сроком терпения, и положение
было все то же; и он всё терпел, потому что больше делать
было нечего, как терпеть, каждую минуту думая, что он
дошел до последних пределов терпения и что сердце его вот-вот сейчас разорвется от сострадания.
— Печорин
был долго нездоров, исхудал, бедняжка; только никогда с этих пор мы не говорили о Бэле: я видел, что ему
будет неприятно, так зачем же? Месяца три спустя его назначили в е….й полк, и он уехал в Грузию. Мы с тех пор не встречались, да, помнится, кто-то недавно мне говорил, что он возвратился в Россию, но в приказах по корпусу не
было. Впрочем,
до нашего брата вести поздно
доходят.
В нарядах их вкусу
было пропасть: муслины, атласы, кисеи
были таких бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя
было прибрать (
до такой степени
дошла тонкость вкуса).
Покамест все это
было еще судейская тайна и
до ушей его не
дошло, хотя верная записка юрисконсульта, которую он вскоре получил, несколько дала ему понять, что каша заварится.
— Нет, барин, нигде не видно! — После чего Селифан, помахивая кнутом, затянул песню не песню, но что-то такое длинное, чему и конца не
было. Туда все вошло: все ободрительные и побудительные крики, которыми потчевают лошадей по всей России от одного конца
до другого; прилагательные всех родов без дальнейшего разбора, как что первое попалось на язык. Таким образом
дошло до того, что он начал называть их наконец секретарями.
Пошли приветы, поздравленья:
Татьяна всех благодарит.
Когда же дело
до Евгенья
Дошло, то девы томный вид,
Ее смущение, усталость
В его душе родили жалость:
Он молча поклонился ей;
Но как-то взор его очей
Был чудно нежен. Оттого ли,
Что он и вправду тронут
был,
Иль он, кокетствуя, шалил,
Невольно ль, иль из доброй воли,
Но взор сей нежность изъявил:
Он сердце Тани оживил.
Странно то, что я как теперь вижу все лица дворовых и мог бы нарисовать их со всеми мельчайшими подробностями; но лицо и положение maman решительно ускользают из моего воображения: может
быть, оттого, что во все это время я ни разу не мог собраться с духом взглянуть на нее. Мне казалось, что, если бы я это сделал, ее и моя горесть должны бы
были дойти до невозможных пределов.
Войдя в кабинет с записками в руке и с приготовленной речью в голове, он намеревался красноречиво изложить перед папа все несправедливости, претерпенные им в нашем доме; но когда он начал говорить тем же трогательным голосом и с теми же чувствительными интонациями, с которыми он обыкновенно диктовал нам, его красноречие подействовало сильнее всего на него самого; так что,
дойдя до того места, в котором он говорил: «как ни грустно мне
будет расстаться с детьми», он совсем сбился, голос его задрожал, и он принужден
был достать из кармана клетчатый платок.
Он
был, по-видимому, тверд и спокоен. Всем как-то ясно стало, при одном только взгляде на него, что он действительно знает, в чем дело, и что
дошло до развязки.
(Эта женщина никогда не делала вопросов прямых, а всегда пускала в ход сперва улыбки и потирания рук, а потом, если надо
было что-нибудь узнать непременно и верно, например: когда угодно
будет Аркадию Ивановичу назначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и почти жадными вопросами о Париже и о тамошней придворной жизни и разве потом уже
доходила по порядку и
до третьей линии Васильевского острова.)
— Ба! да и ты… с намерениями! — пробормотал он, посмотрев на нее чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен
был это сообразить… Что ж, и похвально; тебе же лучше… и
дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна
будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее
будешь… А впрочем, все это вздор! — прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, — заключил он резко и отрывисто.
Помаленьку начнем,
до большого
дойдем, по крайней мере прокормиться чем
будет, и уж по всяком случае свое вернем.
В контору надо
было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она
была тут в двух шагах. Но,
дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может
быть, безо всякой цели, а может
быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не
был и мимо не проходил.
Дойдя до таких выводов, он решил, что с ним лично, в его деле, не может
быть подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо, во все время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им — «не преступление»…
Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два раза в неделю, а иногда и чаще, ибо
дошли до того, что переменного белья уже совсем почти не
было, и
было у каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла выносить нечистоты и лучше соглашалась мучить себя по ночам и не по силам, когда все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь в доме.
О том, какие это
были слухи и от кого и когда… и по какому поводу, собственно,
до вас дело
дошло, — тоже, я думаю, лишнее.
Купол собора, который ни с какой точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда, с моста, не
доходя шагов двадцать
до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно
было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение.
Но кончилось все катастрофой, вам уже известною, и сами можете судить,
до какого бешенства мог я
дойти, узнав, что Марфа Петровна достала тогда этого подлейшего приказного, Лужина, и чуть не смастерила свадьбу, — что, в сущности,
было бы то же самое, что и я предлагал.
Оба, наконец, вышли. Трудно
было Дуне, но она любила его! Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него. Его еще
было видно. Но,
дойдя до угла, обернулся и он; в последний раз они встретились взглядами; но, заметив, что она на него смотрит, он нетерпеливо и даже с досадой махнул рукой, чтоб она шла, а сам круто повернул за угол.
Вымылся он в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось мыло, — вымыл волосы, шею и особенно руки. Когда же
дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже
был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
Дошло, наконец, дело и
до Сони, «которая отправится в Т… вместе с Катериной Ивановной и
будет ей там во всем помогать».
Были в то время произнесены между ними такие слова, произошли такие движения и жесты, обменялись они такими взглядами, сказано
было кой-что таким голосом,
доходило до таких пределов, что уж после этого не Миколке (которого Порфирий наизусть с первого слова и жеста угадал), не Миколке
было поколебать самую основу его убеждений.
«Если о сю пору я так боюсь, что же
было бы, если б и действительно как-нибудь случилось
до самого дела
дойти?..» — подумал он невольно, проходя в четвертый этаж.
«Соседка, слышала ль ты добрую молву?»
Вбежавши, Крысе Мышь сказала: —
«Ведь кошка, говорят, попалась в когти льву?
Вот отдохнуть и нам пора настала!» —
«Не радуйся, мой свет»,
Ей Крыса говорит в ответ:
«И не надейся попустому!
Коль
до когтей у них
дойдёт,
То, верно, льву не
быть живому:
Сильнее кошки зверя нет...
«Жениться? Ну… зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно,
Но что ж, он молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Он кое-как себе устроит
Приют смиренный и простой
И в нем Парашу успокоит.
Пройдет,
быть может, год-другой —
Местечко получу — Параше
Препоручу хозяйство наше
И воспитание ребят…
И станем жить, и так
до гроба
Рука с рукой
дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят...
Парaтов. Чтобы
напоить хозяина, надо самому
пить с ним вместе; а
есть ли возможность глотать эту микстуру, которую он вином величает. А Робинзон — натура выдержанная на заграничных винах ярославского производства, ему нипочем. Он
пьет да похваливает, пробует то одно, то другое, сравнивает, смакует с видом знатока, но без хозяина
пить не соглашается; тот и попался. Человек непривычный, много ль ему надо, скорехонько и
дошел до восторга.
Oгудалова. Вот наконец
до чего
дошло: всеобщее бегство! Ах, Лариса!.. Догонять мне ее иль нет? Нет, зачем!.. Что бы там ни
было, все-таки кругом нее люди… А здесь, хоть и бросить, так потеря не велика!
Все эти толки
доходили до нее, но она пропускала их мимо ушей: характер у нее
был свободный и довольно решительный.
Дело
дошло наконец
до того, что Евдоксия, вся красная от выпитого вина и стуча плоскими ногтями по клавишам расстроенного фортепьяно, принялась
петь сиплым голосом сперва цыганские песни, потом романс Сеймур-Шиффа «Дремлет сонная Гранада», а Ситников повязал голову шарфом и представлял замиравшего любовника при словах...
Ее спокойствие не
было потрясено; но она опечалилась и даже всплакнула раз, сама не зная отчего, только не от нанесенного оскорбления. Она не чувствовала себя оскорбленною: она скорее чувствовала себя виноватою. Под влиянием различных смутных чувств, сознания уходящей жизни, желания новизны она заставила себя
дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за нее — и увидала за ней даже не бездну, а пустоту… или безобразие.