Неточные совпадения
В могилках наши прадеды,
На печках деды старые
И в зыбках
дети малые —
Все
ваше, все господское!
Кутейкин. Из ученых,
ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих
детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
― Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания
детей даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в
вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно… Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…
― Я только знаю, ― сказал Левин, ― что я не видал лучше воспитанных
детей, чем
ваши, и не желал бы
детей лучше
ваших.
Воспоминание о вас для
вашего сына может повести к вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу
ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ
вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло
ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с
вашей стороны, к мучениям для
ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
― Это всё нагоните. Они такие способные
дети. Главное ― нравственное воспитание. Вот чему я учусь, глядя на
ваших детей.
— Знаете ли, Петр Петрович? отдайте мне на руки это —
детей, дела; оставьте и семью
вашу, и
детей: я их приберегу. Ведь обстоятельства
ваши таковы, что вы в моих руках; ведь дело идет к тому, чтобы умирать с голоду. Тут уже на все нужно решаться. Знаете ли вы Ивана Потапыча?
Да и супруга
ваша… она и доброй души… она совсем не так воспитана, чтобы
детей воспитать.
— Справедливо изволили заметить,
ваше превосходительство. Но представьте же теперь мое положение… — Тут Чичиков, понизивши голос, стал говорить как бы по секрету: — У него в доме,
ваше превосходительство, есть ключница, а у ключницы
дети. Того и смотри, все перейдет им.
— Да, это прекрасно, моя милая, — сказала бабушка, свертывая мои стихи и укладывая их под коробочку, как будто не считая после этого княгиню достойною слышать такое произведение, — это очень хорошо, только скажите мне, пожалуйста, каких после этого вы можете требовать деликатных чувств от
ваших детей?
— Я-то? Я же вам говорю, что отец мерзавец. Через него я,
ваша милость, осиротел и еще
дитей должен был самостоятельно поддерживать бренное пропитание…
— Я говорю ему: «
Ваше превосходительство!..» — выкрикивала она, отдыхиваясь после каждого слова, — эта Амалия Людвиговна… ах! Леня, Коля! ручки в боки, скорей, скорей, глиссе-глиссе, па-де-баск! Стучи ножками… Будь грациозный
ребенок.
— К тому-с, что в
вашем гражданском браке я не хочу рогов носить и чужих
детей разводить, вот к чему-с мне законный брак надобен, — чтобы что-нибудь ответить, сказал Лужин. Он был чем-то особенно занят и задумчив.
— Отчего вы велели
вашего маленького вынести? — заговорил наконец Павел Петрович. — Я люблю
детей: покажите-ка мне его.
— Меня вы забудете, — начал он опять, — мертвый живому не товарищ. Отец вам будет говорить, что вот, мол, какого человека Россия теряет… Это чепуха; но не разуверяйте старика. Чем бы
дитя ни тешилось… вы знаете. И мать приласкайте. Ведь таких людей, как они, в
вашем большом свете днем с огнем не сыскать… Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник… мясо продает… мясник… постойте, я путаюсь… Тут есть лес…
— В сущности, вы, марксята, духовные
дети нигилистов, но вам уже хочется верить, а дурная наследственность мешает этому. Вот вы, по немощи
вашей, и выбрали из всех верований самое простенькое.
— Он убит теми пулями, которые убили тысячи
ваших товарищей, жен,
детей… да!
—
Ваш отец был настоящий русский, как
дитя, — сказала она, и глаза ее немножко покраснели. Она отвернулась, прислушиваясь. Оркестр играл что-то бравурное, но музыка доходила смягченно, и, кроме ее, извне ничего не было слышно. В доме тоже было тихо, как будто он стоял далеко за городом.
«Примите, дескать,
ваше превосходительство, отеческое участие и взгляните оком милосердия на неминуемое, угрожающее мне ужаснейшее несчастие, происходящее от буйственных поступков старосты, и крайнее разорение, коему я неминуемо должен подвергнуться, с женой и малолетними, остающимися без всякого призрения и куска хлеба, двенадцатью человеками
детей…»
Я только хочу доказать вам, что
ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая; это только бессознательная потребность любить, которая за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к
ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках.
Рядом с красотой — видел
ваши заблуждения, страсти, падения, падал сам, увлекаясь вами, и вставал опять и все звал вас, на высокую гору, искушая — не дьявольской заманкой, не царством суеты, звал именем другой силы на путь совершенствования самих себя, а с собой и нас:
детей, отцов, братьев, мужей и… друзей
ваших!
— Нет, нет, — говорил он, наслаждаясь этой сценой, — как можно губить мать семейства!.. Ведь у вас есть
дети — а где
ваши дети? — спросил он, оглядываясь вокруг. — Что вы мне не покажете их?
— Никогда! — повторил он с досадой, — какая ложь в этих словах: «никогда», «всегда»!.. Конечно, «никогда»: год, может быть, два… три… Разве это не — «никогда»? Вы хотите бессрочного чувства? Да разве оно есть? Вы пересчитайте всех
ваших голубей и голубок: ведь никто бессрочно не любит. Загляните в их гнезда — что там? Сделают свое дело, выведут
детей, а потом воротят носы в разные стороны. А только от тупоумия сидят вместе…
— Что
ваша совесть говорит вам? — начала пилить Бережкова, — как вы оправдали мое доверие? А еще говорите, что любите меня и что я люблю вас — как сына! А разве добрые
дети так поступают? Я считала вас скромным, послушным, думала, что вы сбивать с толку бедную девочку не станете, пустяков ей не будете болтать…
— Слышали, — скажут мне, — не новость. Всякий фатер в Германии повторяет это своим
детям, а между тем
ваш Ротшильд (то есть покойный Джемс Ротшильд, парижский, я о нем говорю) был всего только один, а фатеров мильоны.
У вас будет казарма, общие квартиры, stricte nécessaire, [Строго необходимое (франц.).] атеизм и общие жены без
детей — вот
ваш финал, ведь я знаю-с.
— Позвольте, — не давая себя перебить, продолжал Игнатий Никифорович, — я говорю не за себя и за своих
детей. Состояние моих
детей обеспечено, и я зарабатываю столько, что мы живем и полагаю, что и
дети будут жить безбедно, и потому мой протест против
ваших поступков, позвольте сказать, не вполне обдуманных, вытекает не из личных интересов, а принципиально я не могу согласиться с вами. И советовал бы вам больше подумать, почитать…
— Я думаю, что вы можете облегчить положение таких людей, пока они в
вашей власти. И, поступая так, я уверен, что вы нашли бы большую радость, — говорил Нехлюдов, стараясь произносить как можно внятнее, так, как говорят с иностранцами или
детьми.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, доктор… Я не буду делать особенных приглашений
вашему философу, но готова держать пари, что он будет на нашем бале… Слышите — непременно! Идет пари? Я вам вышью феску, а вы мне… позвольте, вы мне подарите ту статуэтку из терракоты, помните, —
ребенка, который снимает с ноги чулок и падает. Согласны?
— Идите, — говорю, — объявите людям. Все минется, одна правда останется.
Дети поймут, когда вырастут, сколько в великой решимости
вашей было великодушия.
— Ох,
дети,
дети, как опасны
ваши лета. Нечего делать, птенцы, придется с вами просидеть не знаю сколько. А время-то, время-то, ух!
— Так вот, сударь, для кого ад назначен, — стегнул Андрей левую, — а вы у нас, сударь, все одно как малый
ребенок… так мы вас почитаем… И хоть гневливы вы, сударь, это есть, но за простодушие
ваше простит Господь.
Ваш взгляд на людей уже совершенно сформировался, когда вы встретили первого благородного человека, который не был простодушным, жалким
ребенком, знал жизнь не хуже вас, судил о ней не менее верно, чем вы, умел делать дело не менее основательно, чем вы: вам простительно было ошибиться и принять его за такого же пройдоху, как вы.
— Милое
дитя мое, вы удивляетесь и смущаетесь, видя человека, при котором были вчера так оскорбляемы, который, вероятно, и сам участвовал в оскорблениях. Мой муж легкомыслен, но он все-таки лучше других повес. Вы его извините для меня, я приехала к вам с добрыми намерениями. Уроки моей племяннице — только предлог; но надобно поддержать его. Вы сыграете что-нибудь, — покороче, — мы пойдем в
вашу комнату и переговорим. Слушайте меня,
дитя мое.
— Милое
дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: —
ваша мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как говорить с вами, прошу вас, расскажите, как и зачем вы были вчера в театре? Я уже знаю все это от мужа, но из
вашего рассказа я узнаю
ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
— Молчи, — сказал Дубровский. — Ну,
дети, прощайте, иду куда бог поведет; будьте счастливы с новым
вашим господином.
Мизгирь и Лель, при
вашем обещаньи
Покоен я и беспечально встречу
Ярилин день. Вечернею зарей,
В запо́ведном лесу моем, сегодня
Сберемся мы для игр и песен. Ночка
Короткая минует незаметно,
На розовой заре в венке зеленом,
Среди своих ликующих
детейСчастливый царь пойдет на встречу Солнца.
Да будет
ваш союз благословен
Обилием и счастием! В богатстве
И радости живите до последних
Годов своих в семье
детей и внуков!
Печально я гляжу на торжество
Народное: разгневанный Ярило
Не кажется, и лысая вершина
Горы его покрыта облаками.
Не доброе сулит Ярилин гнев:
Холодные утра и суховеи,
Медвяных рос убыточные порчи,
Неполные наливы хлебных зерен,
Ненастную уборку — недород,
И ранние осенние морозы,
Тяжелый год и житниц оскуденье.
— Привезите
ваших детей, — говорил один.
Я прихожу благодарить вас за то, что вы в
вашей общине дали приют мне и моим
детям и положили предел моему бездомному скитанию.
— Правда ли, что папенька
ваш из старых писем сургучные печати вырезывает, а на внутренней стороне конвертов письма старшим
детям пишет?
— Таковская уж и жизнь,
ваше сиятельство. Не живем, а колотимся.
Детей вот жалко.
С их появлением исчезнет крепостная уголовщина, отношения приобретут характер правомерности, выражение «вы наши отцы, мы
ваши дети» сделается правдою.
— И как ведь, канальи, притворяются, — все больше и больше распалялся господин Балаболкин, — «баринушко!» да «кормилец!» да «вы наши отцы, мы —
ваши дети» — только и слов!
— Вот теперь вы правильно рассуждаете, — одобряет
детей Марья Андреевна, — я и маменьке про
ваши добрые чувства расскажу.
Ваша маменька — мученица. Папенька у вас старый, ничего не делает, а она с утра до вечера об вас думает, чтоб вам лучше было, чтоб будущее
ваше было обеспечено. И, может быть, скоро Бог увенчает ее старания новым успехом. Я слышала, что продается Никитское, и маменька уже начала по этому поводу переговоры.
Он сказал нам целую речь, из которой мне запомнились слова: «
Ваша ошибка в том, что вы не видите, что общественный процесс есть процесс органический, а не логический, и
ребенок не может родиться раньше, чем на девятом месяце».
— Галактион Михеич, я сегодня видела
ваших детей, — заговорила первой Устенька. — Девочка такая милая и мальчик…
— Если б у меня спросили мнение насчет
вашего возраста, — сказал ее сосед, — я сильно колебался бы между тринадцатью и двадцатью тремя. Правда, иногда вы кажетесь совсем-таки
ребенком, а рассуждаете порой, как опытная старушка.
Но знайте: сделав этот шаг,
Всего лишитесь вы!..»
— «Да что же мне еще терять?»
— «За мужем поскакав,
Вы отреченье подписать
Должны от
ваших прав!»
Старик эффектно замолчал,
От этих страшных слов
Он, очевидно, пользы ждал,
Но был ответ таков:
«У вас седая голова,
А вы еще
дитя!