Неточные совпадения
Из всей семейки мужниной
Один Савелий, дедушка,
Родитель свекра-батюшки,
Жалел меня…
РассказыватьПро
деда, молодцы?
«Вот ведь это кто все
рассказывает о голубом небе да о тепле!» — сказал Лосев. «Где же тепло? Подавайте голубое небо и тепло!..» — приставал я. Но
дед маленькими своими шажками проворно пошел к карте и начал мерять по ней циркулем градусы да чертить карандашом. «Слышите ли?» — сказал я ему.
Да,
расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным
дедом в дурня.
Так вы хотите, чтобы я вам еще
рассказал про
деда?
Но
деду более всего любо было то, что чумаков каждый день возов пятьдесят проедет. Народ, знаете, бывалый: пойдет
рассказывать — только уши развешивай! А
деду это все равно что голодному галушки. Иной раз, бывало, случится встреча с старыми знакомыми, —
деда всякий уже знал, — можете посудить сами, что бывает, когда соберется старье: тара, тара, тогда-то да тогда-то, такое-то да такое-то было… ну, и разольются! вспомянут бог знает когдашнее.
Там нагляделся
дед таких див, что стало ему надолго после того
рассказывать: как повели его в палаты, такие высокие, что если бы хат десять поставить одну на другую, и тогда, может быть, не достало бы.
Дед мой (царство ему небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные да маковники в меду!) умел чудно
рассказывать.
Тетка моего
деда, бывало,
расскажет — люли только!
Дед, взявши за руку потихоньку, разбудил ее: «Здравствуй, жена! здорова ли ты?» Та долго смотрела, выпуча глаза, и, наконец, уже узнала
деда и
рассказала, как ей снилось, что печь ездила по хате, выгоняя вон лопатою горшки, лоханки, и черт знает что еще такое.
Отец любил
рассказывать, как
дед победил Наполеона.
Рассказывать о дедушке не хотелось, я начал говорить о том, что вот в этой комнате жил очень милый человек, но никто не любил его, и
дед отказал ему от квартиры. Видно было, что эта история не понравилась матери, она сказала...
Пришла мать, от ее красной одежды в кухне стало светлее, она сидела на лавке у стола,
дед и бабушка — по бокам ее, широкие рукава ее платья лежали у них на плечах, она тихонько и серьезно
рассказывала что-то, а они слушали ее молча, не перебивая. Теперь они оба стали маленькие, и казалось, что она — мать им.
Теперь я снова жил с бабушкой, как на пароходе, и каждый вечер перед сном она
рассказывала мне сказки или свою жизнь, тоже подобную сказке. А про деловую жизнь семьи, — о выделе детей, о покупке
дедом нового дома для себя, — она говорила посмеиваясь, отчужденно, как-то издали, точно соседка, а не вторая в доме по старшинству.
я аккуратно пропускал. Мать, негодуя,
рассказывала о моих подвигах
деду; он зловеще говорил...
А
дед жестоко колотил меня за каждое посещение нахлебника, которое становилось известно ему, рыжему хорьку. Я, конечно, не говорил Хорошему Делу о том, что мне запрещают знакомство с ним, но откровенно
рассказывал, как относятся к нему в доме.
Многое из того, что он
рассказывал, не хотелось помнить, но оно и без приказаний
деда насильно вторгалось в память болезненной занозой. Он никогда не
рассказывал сказок, а всё только бывалое, и я заметил, что он не любит вопросов; поэтому я настойчиво расспрашивал его...
Бабушка, сидя под окном, быстро плела кружева, весело щелкали коклюшки, золотым ежом блестела на вешнем солнце подушка, густо усеянная медными булавками. И сама бабушка, точно из меди лита, — неизменна! А
дед еще более ссохся, сморщился, его рыжие волосы посерели, спокойная важность движений сменилась горячей суетливостью, зеленые глаза смотрят подозрительно. Посмеиваясь, бабушка
рассказала мне о разделе имущества между ею и
дедом: он отдал ей все горшки, плошки, всю посуду и сказал...
Отвалившись на вышитую шерстями спинку старинного кресла и всё плотнее прижимаясь к ней, вскинув голову, глядя в потолок, он тихо и задумчиво
рассказывал про старину, про своего отца: однажды приехали в Балахну разбойники грабить купца Заева,
дедов отец бросился на колокольню бить набат, а разбойники настигли его, порубили саблями и сбросили вниз из-под колоколов.
Нет, дома было лучше, чем на улице. Особенно хороши были часы после обеда, когда
дед уезжал в мастерскую дяди Якова, а бабушка, сидя у окна,
рассказывала мне интересные сказки, истории, говорила про отца моего.
Время проходит. Исправно
Учится мальчик всему —
Знает историю славно
(Лет уже десять ему),
Бойко на карте покажет
И Петербург, и Читу,
Лучше большого
расскажетМногое в русском быту.
Глупых и злых ненавидит,
Бедным желает добра,
Помнит, что слышит и видит…
Дед примечает: пора!
Сам же он часто хворает,
Стал ему нужен костыль…
Скоро уж, скоро узнает
Саша печальную быль…
— Гм! каков
дед, такова и внучка. После все это мне
расскажешь. Может быть, можно будет и помочь чем-нибудь, так чем-нибудь, коль уж она такая несчастная… Ну, а теперь нельзя ли, брат, ей сказать, чтоб она ушла, потому что поговорить с тобой надо серьезно.
И много мне Иван Иванович
рассказал из преданий, сохранившихся в семьях потомков разинцев, хранивших эти предания от своих
дедов, прадедов, участников разинского бунта, присутствовавших при казни, видевших, как на Болоте четвертовали их атамана и как голову его на высокий шест, рядом с помостом, поставили на берегу Москвы-реки.
Если у меня были деньги, я покупал сластей, мы пили чай, потом охлаждали самовар холодной водой, чтобы крикливая мать Людмилы не догадалась, что его грели. Иногда к нам приходила бабушка, сидела, плетя кружева или вышивая,
рассказывала чудесные сказки, а когда
дед уходил в город, Людмила пробиралась к нам, и мы пировали беззаботно.
Я колол дрова, а он
рассказывал, как прежде сам табак из махорки в деревянной ступе ухватом тер, что, впрочем, для меня не новость. Мой
дед тоже этим занимался, и рецепт его удивительно вкусного табака у меня до сей поры цел.
— Хочу, хочу,
деду!
Рассказывай.
— А чи не
рассказывал вам старик, — спросил Максим, — старую бывальщину про нашего
деда?
И Рогожин
рассказал, что моя бедная старушка, продолжая свою теорию разрушения всех европейских зданий моим
дедом, завела в Париже войну с французскою прислугою графа, доказывая всем им, что церковь Notre Dame, [Собор Парижской богоматери (франц.)] которая была видна из окон квартиры Функендорфов, отнюдь не недостроена, но что ее князь «развалил».
— Она и жила бы, но муж не успел ее пристроить и уехал к
деду, а теперь она… я решительно начинаю понимать мужчин, что они презирают женщин… она каждый вечер задает у себя оргии… Муж,
рассказывают, беспрестанно присылает ей деньги, она на них пьянствует и даже завела себе другого поклонника.
—
Испугался бесенок да к
деду,
Рассказывать про Балдову победу,
А Балда над морем опять шумит
Да чертям веревкой грозит.
Испугался бесенок и к
дедуПошел
рассказывать про такую победу.
Кстати! Ельцова, перед свадьбой своей дочери,
рассказала ей всю свою жизнь, смерть своей матери и т. д., вероятно, с поучительною целью. На Веру особенно подействовало то, что она услыхала о
деде, об этом таинственном Ладанове. Не от этого ли она верит в привидения? Странно! сама она такая чистая и светлая, а боится всего мрачного, подземного и верит в него…
С стариком он в разговор:
«
Расскажи про этот бор
Мне, старинушка честной!»
Покачавши головой,
Все старик тут
рассказал,
Что от
дедов он слыхал
О чудесном боре том...
Ну, а дальше, господа, я думаю, нечего вам и
рассказывать: Лука Кирилов и
дед Марой утром ворочаются и говорят...
Нехорошо в эту пору смотреть и на
деда, который кашляет чаще, горбится ниже, отчего ему самому неловко и больно, и говорит таким жалобным голосом, то и дело всхлипывая и
рассказывая о том, чего нигде и никогда не было…
И пчелы привыкли ко мне и не кусали. В одном улье я услыхал, что-то квохчет. Я пришел к
деду в избушку и
рассказал ему.
— Давно или нет, я уж не знаю-с, а только был, сударь, у меня
дед, помер он на сто седьмом году, я еще тогда был почти малый ребенок; однакоже помню, как он
рассказывал, что еще при Петре-государе первые ходоки отседова пошли: вот когда еще это началось!
Девочка успела
рассказать все это, сползая с нар и стоя теперь вся трепещущая, испуганная и взволнованная перед Игорем и Милицей. Огромные, разлившиеся во весь глаз, зрачки её говорили о том ужасе, который только что пережило это юное создание. A откуда-то снизу, из-под пола, доносились глухие, протяжные стоны. Очевидно, то стонал раненый старик-дед.
— А я так очень несчастна, страшно несчастна, Юлико! — вырвалось у меня, и вдруг я разрыдалась совсем по-детски, зажимая глаза кулаками, с воплями и стонами, заглушаемыми подушкой. Я упала на изголовье больного и рыдала так, что, казалось, грудь моя разорвется и вся моя жизнь выльется в этих слезах. Плача, стеная и всхлипывая, я
рассказала ему, что папа намерен жениться, но что я не хочу иметь новую маму, что я могу любить только мою покойную
деду и т. д., и т. д.
— Он в К. Иннокентий Антипович сегодня отправился туда, чтобы
рассказать ему правду и привезти в объятия горячо любящего его и с нетерпением ожидающего
деда, который сделает его единственным наследником…