Неточные совпадения
Она раскаивалась утром в том, чтó она сказала мужу, и
желала только одного, чтоб эти слова были как бы не сказаны. И вот письмо это признавало слова несказанными и
давало ей то, чего она
желала. Но теперь это письмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить.
Обращением этим к жене он
давал чувствовать Вронскому, что
желает остаться один и, повернувшись к нему, коснулся шляпы; но Вронский обратился к Анне Аркадьевне...
Княгиня, не отвечая, посмотрела на Кознышева. Но то, что Сергей Иваныч и княгиня как будто
желали отделаться от него, нисколько не смущало Степана Аркадьича. Он улыбаясь смотрел то на перо шляпы княгини, то по сторонам, как будто припоминая что-то. Увидав проходившую
даму с кружкой, он подозвал ее к себе и положил пятирублевую бумажку.
Он чувствовал, что, кроме благой духовной силы, руководившей его душой, была другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его жизнью, и что эта сила не
даст ему того смиренного спокойствия, которого он
желал.
— Очень можно, куда угодно-с, — с презрительным достоинством сказал Рябинин, как бы
желая дать почувствовать, что для других могут быть затруднения, как и с кем обойтись, но для него никогда и ни в чем не может быть затруднений.
— Только одного
желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю
дать.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич,
желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он
дал мне по двести рублей.
Все одного только
желали, чтоб он как можно скорее умер, и все, скрывая это,
давали ему из стклянки лекарства, искали лекарств, докторов и обманывали его, и себя, и друг друга.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не думали об этом и верили на слово тому, что всякий порядочный хозяин
желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено, не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
Замечание это заставило меня покраснеть; я перевернулся на одной ножке, щелкнул пальцами и припрыгнул,
желая ей этим
дать почувствовать, что она еще не знает хорошенько, какой я действительно молодчик.
Поручик, еще весь потрясенный непочтительностию, весь пылая и, очевидно,
желая поддержать пострадавшую амбицию, набросился всеми перунами на несчастную «пышную
даму», смотревшую на него с тех самых пор, как он вошел, с преглупейшею улыбкой.
Не знаю. А меня так разбирает дрожь,
И при одной я мысли трушу,
Что Павел Афанасьич раз
Когда-нибудь поймает нас,
Разгонит, проклянёт!.. Да что? открыть ли душу?
Я в Софье Павловне не вижу ничего
Завидного.
Дай бог ей век прожить богато,
Любила Чацкого когда-то,
Меня разлюбит, как его.
Мой ангельчик,
желал бы вполовину
К ней то же чувствовать, что чувствую к тебе;
Да нет, как ни твержу себе,
Готовлюсь нежным быть, а свижусь — и простыну.
Вот то-то-с, моего вы глупого сужденья
Не жалуете никогда:
Ан вот беда.
На что вам лучшего пророка?
Твердила я: в любви не будет в этой прока
Ни во́ веки веков.
Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с звездами, да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог
давать он ба́лы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в генералы.
— Я советую тебе, друг мой, съездить с визитом к губернатору, — сказал он Аркадию, — ты понимаешь, я тебе это советую не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к властям на поклон, а просто потому, что губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно,
желаешь познакомиться с здешним обществом… ведь ты не медведь, надеюсь? А он послезавтра
дает большой бал.
Несколько часов ходьбы по улицам
дали себя знать, — Самгин уже спал, когда Анфимьевна принесла стакан чаю. Его разбудила Варвара, дергая за руку с такой силой, точно
желала сбросить на пол.
Но все-таки он представил несколько соображений, из которых следовало, что вагоны загнали куда-нибудь в Литву. Самгину показалось, что у этого человека есть причины
желать, чтоб он, Самгин, исчез. Но следователь подкрепил доводы в пользу поездки предложением
дать письмо к брату его жены, ротмистру полевых жандармов.
— В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые
желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно
дает представление о людях, которые прячутся.
— Большевики — это люди, которые
желают бежать на сто верст впереди истории, — так разумные люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это люди, которые не хотят революции, они живут для себя, а никто не хочет революции для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно сделать немножко революции, он
даст немножко денег и говорит: «Пожалуйста, сделайте мне революцию… на сорок пять рублей!»
Он замолчал, даже поднял руку, как бы
желая закрыть себе рот, и этот судорожный наивный жест
дал Самгину право утвердительно сказать...
Возвратясь домой, он увидал у ворот полицейского, на крыльце дома — другого; оказалось, что полиция
желала арестовать Инокова, но доктор воспротивился этому; сейчас приедут полицейский врач и судебный следователь для проверки показаний доктора и допроса Инокова, буде он окажется в силах
дать показание по обвинению его «в нанесении тяжких увечий, последствием коих была смерть».
— Да я думал… — начал он,
желая дать небрежный тон словам, — что…
«Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно
желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут все… все…» — говорила душа ее и чего-то не договаривала… и Ольга с тревогой озиралась вокруг, не узнал бы, не подслушал бы кто этого шепота души… Спрашивала глазами небо, море, лес… нигде нет ответа: там
даль, глубь и мрак.
Но предприимчивую злобу
Он крепко в сердце затаил.
«В бессильной горести, ко гробу
Теперь он мысли устремил.
Он зла Мазепе не
желает;
Всему виновна дочь одна.
Но он и дочери прощает:
Пусть богу
даст ответ она,
Покрыв семью свою позором,
Забыв и небо, и закон...
— Вот, «
дай Бог!» девушке — своя воля! Ты не натолкуй ей еще этого, Борис Павлыч, серьезно прошу тебя! Умен ты, и добрый, и честный, ты девочкам, конечно,
желаешь добра, а иногда брякнешь вдруг — Бог тебя ведает что!
Конечно, молнию эту вызвала хорошая черта, но она и не сомневалась в достоинстве его характера, она только не хотела сближения теснее, как он
желал, и не
давала ему никаких других, кроме самых ограниченных, прав на свое внимание.
— Нет, этого я не вижу, и она мне не говорила о любви, а
дала вот эту записку и просила подтвердить, что она не может и не
желает более видеться с вами и получать писем.
— Не знаю, бабушка, да и не
желаю знать! — отвечал он, приглядываясь из окна к знакомой ему
дали, к синему небу, к меловым горам за Волгой. — Представь, Марфенька: я еще помню стихи Дмитриева, что в детстве учил...
— Да как же вдруг этакое сокровище подарить! Ее продать в хорошие, надежные руки — так… Ах, Боже мой! Никогда не
желал я богатства, а теперь тысяч бы пять
дал… Не могу, не могу взять: ты мот, ты блудный сын — или нет, нет, ты слепой младенец, невежа…
Желает она в конце зимы, чтоб весна скорей наступила, чтоб река прошла к такому-то дню, чтоб лето было теплое и урожайное, чтоб хлеб был в цене, а сахар дешев, чтоб, если можно, купцы
давали его даром, так же как и вино, кофе и прочее.
Короче, я объяснил ему кратко и ясно, что, кроме него, у меня в Петербурге нет решительно никого, кого бы я мог послать, ввиду чрезвычайного дела чести, вместо секунданта; что он старый товарищ и отказаться поэтому даже не имеет и права, а что вызвать я
желаю гвардии поручика князя Сокольского за то, что, год с лишком назад, он, в Эмсе,
дал отцу моему, Версилову, пощечину.
— И еще к тебе просьба, — не отвечая ему, сказал Нехлюдов. — Давно очень я знал одну девушку — учительницу. Она очень жалкое существо и теперь тоже в тюрьме, а
желает повидаться со мной. Можешь ты мне
дать и к ней пропуск?
Она
давала ему полную свободу,
желала счастья в предполагаемой им женитьбе.
Он нахмурился и,
желая переменить разговор, начал говорить о Шустовой, содержавшейся в крепости и выпущенной по ее ходатайству. Он поблагодарил за ходатайство перед мужем и хотел сказать о том, как ужасно думать, что женщина эта и вся семья ее страдали только потому, что никто не напомнил о них, но она не
дала ему договорить и сама выразила свое негодование.
— Да так, вы сами виноваты, — слегка улыбаясь, сказал смотритель. — Князь, не
давайте вы ей прямо денег. Если
желаете,
давайте мне. Всё будет принадлежать ей. А то вчера вы ей, верно,
дали денег, она достала вина — никак не искоренишь этого зла — и сегодня напилась совсем, так что даже буйная стала.
— Хотите водки? — обратился он по-французски к подошедшему англичанину. Англичанин выпил водки и рассказал, что посетил нынче собор и завод, но
желал бы еще видеть большую пересыльную тюрьму, — Вот и отлично, — сказал генерал, обращаясь к Нехлюдову, — можете вместе.
Дайте им пропуск, — сказал он адъютанту.
Маслова обрадовалась деньгам, потому что они
давали ей то, чего одного она
желала теперь.
— И тщеславие… Я не скрываю. Но знаете, кто сознает за собой известные недостатки, тот стоит на полдороге к исправлению. Если бы была такая рука, которая… Ах да, я очень тщеславна! Я преклоняюсь пред силой, я боготворю ее. Сила всегда оригинальна, она
дает себя чувствовать во всем. Я
желала бы быть рабой именно такой силы, которая выходит из ряду вон, которая не нуждается вот в этой мишуре, — Зося обвела глазами свой костюм и обстановку комнаты, — ведь такая сила наполнит целую жизнь… она
даст счастье.
С своей стороны он
желал дать им лучшее образование, поставить на дорогу, а там — как знают.
Ибо Дмитрий только (положим, хоть в долгий срок) мог бы смириться наконец пред нею, «к своему же счастию» (чего даже
желал бы Алеша), но Иван нет, Иван не мог бы пред нею смириться, да и смирение это не
дало бы ему счастия.
Сам Ришар свидетельствует, что в те годы он, как блудный сын в Евангелии,
желал ужасно поесть хоть того месива, которое
давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не
давали даже и этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он все детство свое и всю юность, до тех пор пока возрос и, укрепившись в силах, пошел сам воровать.
— Тем более что я и сам хороший знакомый исправнику, — заметил Петр Ильич, все еще стоя и видимо
желая как-нибудь поскорее вырваться от стремительной
дамы, которая никак не
давала ему проститься с ней и отправиться.
— А я рублик на дамочку, на червонную, на хорошенькую, на паненочку, хи-хи! — прохихикал Максимов, выдвинув свою
даму и как бы
желая скрыть ото всех, придвинулся вплоть к столу и наскоро перекрестился под столом. Митя выиграл. Выиграл и рублик.
— То-то и есть, что в уме… и в подлом уме, в таком же, как и вы, как и все эти… р-рожи! — обернулся он вдруг на публику. — Убили отца, а притворяются, что испугались, — проскрежетал он с яростным презрением. — Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все
желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину… Не будь отцеубийства — все бы они рассердились и разошлись злые… Зрелищ! «Хлеба и зрелищ!» Впрочем, ведь и я хорош! Есть у вас вода или нет,
дайте напиться, Христа ради! — схватил он вдруг себя за голову.
Оказалось совсем иное: удэгеец обиделся на то, что я
дал ему одну бумажку, а товарищу две. Я забыл, что они не разбираются в деньгах.
Желая доставить удовольствие второму, я
дал ему взамен десятирублевой бумажки три трехрублевые и одну рублевую. Тогда обиделся тот, у которого были две пятирублевые бумажки.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда
желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же
дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Не
дай ему ругаться,
Обидчику! Спроси сперва Купаву,
Желает ли она сама?
Белинский был очень застенчив и вообще терялся в незнакомом обществе или в очень многочисленном; он знал это и,
желая скрыть, делал пресмешные вещи. К. уговорил его ехать к одной
даме; по мере приближения к ее дому Белинский все становился мрачнее, спрашивал, нельзя ли ехать в другой день, говорил о головной боли. К., зная его, не принимал никаких отговорок. Когда они приехали, Белинский, сходя с саней, пустился было бежать, но К. поймал его за шинель и повел представлять
даме.
К итальянскому опекуну прибавился англицкий, находивший, что принять приглашение в такую
даль сделает гибельный антецедент…
Желая им напомнить неделикатность дебатировать этот вопрос при мне, я заметил им...
Подумав об этом, я написал к Маццини записку и спросил его, примет ли Гарибальди приглашение в такую
даль, как Теддингтон; если нет, то я его не буду звать, тем дело и кончится, если же поедет, то я очень
желал бы их обоих пригласить.
Много толкуют у нас о глубоком разврате слуг, особенно крепостных. Они действительно не отличаются примерной строгостью поведения, нравственное падение их видно уже из того, что они слишком многое выносят, слишком редко возмущаются и
дают отпор. Но не в этом дело. Я
желал бы знать — которое сословие в России меньше их развращено? Неужели дворянство или чиновники? быть может, духовенство?