Неточные совпадения
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал на людей острый холодок; в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть в узкое горло улицы, а сзади на них все еще
давила неисчерпаемая
масса, в сумраке она стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою реальность, и можно было думать, что это она дышит холодным ветром.
Наконец вожделенный час ужина настает. В залу является и отец, но он не ужинает вместе с другими, а пьет чай. Ужин представляет собою повторение обеда, начиная супом и кончая пирожным. Кушанье подается разогретое, подправленное; только дедушке к сторонке откладывается свежий кусок. Разговор ведется вяло: всем скучно, все устали, всем надоело. Даже мы, дети, чувствуем, что
масса дневных пустяков начинает
давить нас.
В бесконечные зимние вечера, когда белесоватые сумерки дня сменяются черною мглою ночи, Имярек невольно отдается осаждающим его думам. Одиночество, или, точнее сказать, оброшенность, на которую он обречен, заставляет его обратиться к прошлому, к тем явлениям, которые кружились около него и
давили его своею
массою. Что там такое было? К чему стремились люди, которые проходили перед его глазами, чего они достигали?
Медленно и осторожно повернувшись на одном месте, пароход боком причалил к пристани. Тотчас же
масса людей, в грубой овечьей подражательности, ринулась с парохода по сходне на берег,
давя, толкая и тиская друг друга. Глубокое отвращение почувствовала Елена, ко всем этим красным мужским затылкам, к растерянным, злым, пудренным впопыхах женским лицам, потным рукам, изогнутым угрожающе локтям. Казалось ей, что в каждом из этих озверевших без нужды людях сидело то же самое животное, которое вчера раздавило ее.
Не спится Иудушке: целые
массы пустяков обступили его изголовье и
давят его.
Между далью и правым горизонтом мигнула молния, и так ярко, что осветила часть степи и место, где ясное небо граничило с чернотой. Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной
массой; на ее краю висели большие черные лохмотья; точно такие же лохмотья,
давя друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
Его схватили сзади за талию и плечи, схватили за руку и гнут ее, ломают, кто-то
давит ему пальцы на ноге, но он ничего не видал, следя налитыми кровью глазами за темной и тяжелой
массой, стонавшей, извиваясь под его рукой…
Жандармы стараются оттереть толпу от огня —
масса пятится, опрокидывается на груды вещей, ломает себе шеи, руки и ноги, падает,
давит друг друга, а сзади, между тем, напирают другие
массы, которые не видят, что творится впереди, и лезут к огню с неудержимой силой.
Один растерявшийся квартальный гонит в одну сторону, другой, неведомо зачем, оттирает в другую, городовые валяют шапки с голов зазевавшихся зрителей и прут на толпу в третий конец; но новые
массы, как волны, валят и валят одна за другой, и все вперед, все на огонь, и
давят и опрокидывают все встречное, несутся с ревом через груды вещей и ломают все, что ни попало.
По Садовой тоже навалены груды разных вещей и товаров, и снуют
массы народа, и теснота стоит такая, что пожарные команды и бочки с водой едва-едва могут пробираться шагом, поминутно цепляясь колесами за всевозможную мебель и поневоле останавливаясь, чтобы не
давить народа.
Всё это было похоже на вдохновение уж и потому, что продолжалось недолго. Васильев скоро устал. Лондонские, гамбургские, варшавские своею
массою давили его, как горы
давят землю; он робел перед этой
массой, терялся; вспоминал он, что у него нет дара слова, что он труслив и малодушен, что равнодушные люди едва ли захотят слушать и понимать его, студента-юриста третьего курса, человека робкого и ничтожного, что истинное апостольство заключается не в одной только проповеди, но и в делах…
— Далеко нет! Из случаев бреда, которые я наблюдал, только два было типичных бреда — один у штабс-капитана Z — который в бреду бил японцев, одного больного, а другого маленького, которые постоянно являлись перед ним, а второй — у одного 19-ти летнего добровольца, которому казалось, что японцы ползут к нему под ноги и он
давит их целыми
массами. В общем же чаще всего, как я уже говорил вам, наблюдается бред самообвинения. Бреда страха перед врагом я не наблюдал ни разу.
И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; толпа
давила их со всех сторон, колыхалась с ними в середине, как одна
масса, из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.