Неточные совпадения
— Вы, матушка, — сказал он, — или не хотите понимать слов моих, или так нарочно говорите, лишь бы что-нибудь говорить… Я вам
даю деньги: пятнадцать рублей ассигнациями. Понимаете ли? Ведь это деньги. Вы их не сыщете на улице. Ну, признайтесь, почем продали
мед?
Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; [Пундики — сладости.] тащи нам всего барана, козу
давай,
меды сорокалетние!
Клим лежал, закрыв глаза, и думал, что Варвара уже внесла в его жизнь неизмеримо больше того, что внесли Нехаева и Лидия. А Нехаева — права: жизнь, в сущности, не
дает ни одной капли
меда, не сдобренной горечью. И следует жить проще, да…
От этого
меда пчелы болеют, и если им
дать хорошего
меда, то они тотчас выбрасывают из улья
мед отравленный.
В это время подошли кони. Услышав наш выстрел, А. И. Мерзляков остановил отряд и пришел узнать, в чем дело. Решено было для добычи
меда оставить двое стрелков. Надо было сперва
дать пчелам успокоиться, а затем морить их дымом и собрать
мед. Если бы это не сделали мы, то все равно весь
мед съел бы медведь.
Решено было
дать пчелам успокоиться. Перед вечером два казака вновь пошли к улью, но уже ни
меда, ни пчел не нашли. Улей был разграблен медведями. Так неудачно кончился наш поход за диким
медом.
— Провалитесь, проклятые сорванцы! — кричал голова, отбиваясь и притопывая на них ногами. — Что я вам за Ганна! Убирайтесь вслед за отцами на виселицу, чертовы дети! Поприставали, как мухи к
меду!
Дам я вам Ганны!..
— А потому… Известно, позорили. Лесообъездчики с Кукарских заводов наехали этак на один скит и позорили.
Меду одного, слышь, пудов с пять увезли, воску, крупчатки, денег… Много добра в скитах лежит, вот и покорыстовались. Ну, поглянулось им, лесообъездчикам, они и
давай другие скиты зорить… Большие деньги, сказывают, добыли и теперь в купцы вышли. Дома какие понастроили, одежу завели, коней…
— Душя мой! Лучший роза в саду Аллаха!
Мед и молоко на устах твоих, а дыхание твое лучше, чем аромат шашлыка.
Дай мне испить блаженство нирваны из кубка твоих уст, о ты, моя лучшая тифлисская чурчхела!
Правду сказать, настоящим-то образом разгавливались бабушка, тетушки и отец: мать постничала одну Страстную неделю (да она уже и пила чай со сливками), а мы с сестрицей — только последние три дня; но зато нам было голоднее всех, потому что нам не
давали обыкновенной постной пищи, а питались мы ухою из окуней,
медом и чаем с хлебом.
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец
дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не попало.
— Потом он с теми же учениками, — продолжал Павел, — зашел нарочно в трактир и вдруг там спрашивает: «
Дайте мне порцию акрид и дивиева
меду!»
— Ровнешенько двести. Ну-с, она и воротилась в Краков. Отец-то не принял, проклял, она умерла, а князь перекрестился от радости. Я там был,
мед пил, по усам текло, а в рот не попало,
дали мне шлык, а я в подворотню шмыг… выпьем, брат Ваня!
—
Медам, авансе… виноват, рекуле. Кавалье, соло! Пардон, назад, балянсе авек во
дам! [
Дамы, вперед… назад! Кавалеры, одни! Простите… направляйте ваших
дам! (франц.)] Да назад же!
— А ну, если ты, — говорит, — все понимаешь, так
дай бог твоими устами да нам
мед пить.
— Давеча наш лавочник видел, как несли их вверх; он спрашивал, не уступим ли ему
мед: «Я, говорит, хорошую цену
дам», и малину берет…
(Прим. автора.)]
дать им два-три жирных барана, которых они по-своему зарежут и приготовят, поставить ведро вина, да несколько ведер крепкого ставленого башкирского
меду, [Ста́вленый
мед —
мед, который парят в глухо замазанном сосуде.] да лагун [Лагу́н — бочонок.] корчажного крестьянского пива, [Корчажное пиво — варенное в корча́гах, т. е. в глиняных горшках.] так и дело в шляпе: неоспоримое доказательство, что башкирцы были не строгие магометане и в старину.
Оленин послал денщика за пряниками и
медом; и так ему вдруг гадко показалось
давать деньги, будто он подкупал кого-то, что он ничего определенного не ответил на вопрос денщика: «сколько купить мятных, сколько медовых?»
— Да, да, сухарь. Смотри: семь дней сряду
давай своей боярышне пить с этого сухаря, что ей самой вздумается: воды, квасу,
меду ли, все равно.
«Федя,
дай чаю полпорции с
медом. Получи с них».
— Я, деточка, паче всего боюсь глупости, — со смиренной ядовитостью ответил Маякин. — Я так полагаю:
даст тебе дурак
меду — плюнь;
даст мудрец яду — пей! А тебе скажу: слаба, брат, душа у ерша, коли у него щетинка дыбом не стоит…
— Всё не то, всё не то, — говорила она, — не маните добрый народ
медом на остром ноже, — ему комплименты лишнее. Проще всё надо:
дайте ему наесться, в бане попариться да не голому на мороз выйти. О костях да о коже его позаботитесь, а тогда он сам за ум возьмется.
— А вот ты и узнал теперь мой секрет! Я ведь говорил, что надо дверь за-пи-рать. Ну, мой друг, ты должен не-мед-ленно
дать мне свое честное сло-во, что не воспользуешься моим секретом и никому не скажешь, что у меня волосы нак-лад-ные.
Потом, не
давши этой идее дальнейшего развития, он переходит к пчеловодству и доказывает, что при современном состоянии науки («la science!» «наука!») можно заставить пчел делать какой угодно
мед липовый, розовый, резедовый и т. д.
— Ей-богу, Марфа Андревна, — начал божиться, покинув Ваську, Тараска; но Васька живыми и ясными доводами сейчас же уличил Тараску, что он не один ел господский
мед, что Акулина-прянишница прежде
дала ложку
меду ему, Ваське, а потом Тараске и притом еще Тараске пол-ложки прибавила да сказала: ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами, — никому, что обсластился, не сказывай.
— Только-с и всего, посластись, — говорят они, и мне тоже ложку
меду давали, но я говорю: «Зачем, говорю, я буду, Акулина Степановна, господский, говорю,
мед есть? Я, говорю, на это, говорю, никогда не согласен».
— Так они Тараске ложку
меду господского
давали: «посласти, говорит, Тараска, язык».
— А у меня ещё до этой беды мечта была уйти в монастырь, тут я говорю отцу: «Отпустите меня!» Он и ругался и бил меня, но я твёрдо сказал: «Не буду торговать, отпустите!» Будучи напуган Лизой,
дал он мне свободу, и — вот, за четыре года в третьей обители живу, а — везде торговля, нет душе моей места! Землёю и словом божьим торгуют,
мёдом и чудесами… Не могу видеть этого!
Пришлось сознаваться. Покаялся Топтыгин, написал рапорт и ждет. Разумеется, никакого иного ответа и быть не могло, кроме одного: «Дурак! Чижика съел!» Но частным образом Осел
дал виноватому знать (Медведь-то ему кадочку с
медом в презент при рапорте отослал): «Непременно вам нужно особливое кровопролитие учинить, дабы гнусное оное впечатление истребить…»
— Много их! — передразнил Сережка. — Эх вы, деревня лыкова помещика дикого!
Дай вам
мед,
дай деготь — всё у вас кулага будет…
Мой дедушка летом жил на пчельнике. Когда я прихаживал к нему, он
давал мне
меду.
«А вот и матка!» — Дед указал мне веничком, и я увидал длинную пчелу с короткими крылышками. Она проползла с другими и скрылась. Потом дед снял с меня сетку и пошел в избушку. Там он
дал мне большой кусок
меду, я съел его и обмазал себе щеки и руки. Когда я пришел домой, мать сказала...
Он сказал: «Приходи завтра; бог
даст, отроится, — я тебе покажу и
меду дам».
Да еще снилося многим сквозь крепкий сон, будто вдоль по селу прозвенела колокольцем тройка, а молодым бабам, что спали теперь, исполняя завет Сухого Мартына, на горячих печах, с непривычки всю ночь до утра мерещился огненный змей: обвивал он их своими жаркими кольцами; жег и путал цепким хвостом ноги резвые; туманил глаза, вея на них крыльями, не
давал убегать, прилащивал крепкою чарой,
медом, расписным пряником и, ударяясь о сыру землю, скидывался от разу стройным молодцом, в картузе с козырьком на лихих кудрях, и ласкался опять и тряс в карманах серебром и орехами, и где силой, где ухваткой улещал и обманывал.
И холопи и шляхетство так промеж себя забавлялись: кого на медведя насунут, кому подошвы
медом намажут да
дадут козлу лизать; козел-от лижет, а человеку щекотно, хохочет до тех пор, как глаза под лоб уйдут и дышать еле может.
—
Дай Бог, кабы вашими устами да
мед пить… А кофейку я вам подам… — заторопился Петрович и вышел из кабинета.
— Да так; рассказал он мне, что как доктора-то его к смерти приговорили, он это услыхал, и грусть на него в те поры напала, кому его капитал достанется. А было у него в ладанке, на кресте, пятьсот рублей — все четвертными бумажками — зашито. И порешил он их съесть; мед-то ему
дали, он их изорвал, смешал с ним, да и слопал, прости, Господи!
Герцог, к удивлению моему, похвалил его холодно; он приказал адъютанту взять
мед и
дать горцу червонец, а сам тронул повод и поехал далее. Во всем этом выражалась как будто вдруг откуда-то вырвавшаяся противная, властительная надменность.
— Не извольте огорчаться,
мед ваш мы с собой прихватим. Потолкуйте с царицей, что ей слаще: здесь без вас бело тело муравьям скормить либо с вами на воле на королевскую вакансию выйти… Генерал, поди, заждался, землю под собой роет. Папаша без вестей истосковался. Час сроку
даю, обдумайте. Тоже и я не безногий, тони, кому охота, а мы на песочек…