Неточные совпадения
Старуха посмотрела на него пристально и покачала
головой.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо
старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая
голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
У ворот одного дома сидела
старуха, и нельзя сказать, заснула ли она, умерла или просто позабылась: по крайней мере, она уже не слышала и не видела ничего и, опустив
голову на грудь, сидела недвижимо на одном и том же месте.
Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить
старуху по
голове, но с каждым ударом топора смех и шепот из спальни раздавались все сильнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота.
Она, однако, не потеряла
головы и немедленно выписала к себе сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну Х……ю, злую и чванную
старуху, которая, поселившись у племянницы в доме, забрала себе все лучшие комнаты, ворчала и брюзжала с утра до вечера и даже по саду гуляла не иначе как в сопровождении единственного своего крепостного человека, угрюмого лакея в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке.
Клим Самгин смотрел, слушал и чувствовал, что в нем нарастает негодование, как будто его нарочно привели сюда, чтоб наполнить
голову тяжелой и отравляющей мутью. Все вокруг было непримиримо чуждо, но, заталкивая в какой-то темный угол, насиловало, заставляя думать о горбатой девочке, о словах Алины и вопросе слепой
старухи...
Потом он должен был стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей
старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над
головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо: в нем —
старуха в черном шелке, в черных кружевах на седовласой
голове, с длинным, сухим лицом;
голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели в широкую синюю спину кучера, рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая
головою, толстая дама, против них два мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
Таисья шагала высоко подняв
голову, сердито нахмурясь, и видно было, что ей неудобно идти шаг в шаг с маленькой Розой и
старухой, она все порывалась вперед или, отставая, толкала мужчин.
Над пятой уже возвышалась продолговатая куча кусков мерзлой земли грязно-желтого цвета, и, точно памятник, неподвижно стояли, опустив
головы, две женщины:
старуха и молодая.
Между тем в доме суматоха продолжалась. То из одного, то из другого окна выглянет
голова; сзади
старухи дверь отворялась немного и затворялась; оттуда выглядывали разные лица.
Старуха потупила с недоумением
голову.
Рассказ лился за рассказом. Няня повествовала с пылом, живописно, с увлечением, местами вдохновенно, потому что сама вполовину верила рассказам. Глаза
старухи искрились огнем;
голова дрожала от волнения; голос возвышался до непривычных нот.
— Знаю, не говорите — не от сердца, а по привычке. Она
старуха хоть куда: лучше их всех тут, бойкая, с характером, и был когда-то здравый смысл в
голове. Теперь уж, я думаю, мозги-то размягчились!
— Я не лгу никогда, — шептала, едва осиливая себя,
старуха, — ты это знаешь. Солгу ли я теперь? Я грешница… грешница… — говорила она, сползая на колени перед Верой и клоня седую
голову ей на грудь. — Прости и ты меня!..
— Нельзя, Бог велит! — говорила
старуха, стоя на коленях у постели и склонив
голову.
Эти три фигуры являлись ему, и как артисту, всюду. Плеснет седой вал на море, мелькнет снежная вершина горы в Альпах — ему видится в них седая
голова бабушки. Она выглядывала из портретов
старух Веласкеза, Жерар-Дова, — как Вера из фигур Мурильо, Марфенька из головок Грёза, иногда Рафаэля…
Там, в церкви, толпилось по углам и у дверей несколько стариков и
старух. За колонной, в сумрачном углу, увидел он Веру, стоящую на коленях, с наклоненной
головой, с накинутой на лицо вуалью.
— Экая здоровая
старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили
голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с
головы потаскал да съел… Прощайте! я не спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
Голые ребятишки бегали; старики и
старухи, одни бродили лениво около домов, другие лежали в своих хижинах.
Вот идет черная
старуха, в платке на
голове, сморщенная, безобразная; другая, безобразнее, торгует какой-нибудь дрянью; третья, самая безобразная, просит милостыню.
Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые
головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды делают их чрезвычайно похожими на
старух. Ничего мужественного, бодрого. Лица точно вылиты одно в другое.
Черная, как поношенный атлас, старуха-негритянка, с платком на
голове, чистила ножи.
Мы шли по деревне, видели в первый раз китайцев, сначала ребятишек с полуобритой
головой, потом
старух с целым стогом волос на
голове, поддерживаемых большою бронзовою булавкой.
У подъезда, на нижней ступеньке, встретил нас совсем черный слуга; потом слуга малаец, не совсем черный, но и не белый, с красным платком на
голове; в сенях — служанка, англичанка, побелее; далее, на лестнице, — девушка лет 20, красавица, положительно белая, и, наконец, —
старуха, хозяйка, nec plus ultra белая, то есть седая.
— Да так живем, вот, как видишь. Изба завалиться хочет, того гляди убьет кого. А старик говорит — и эта хороша. Вот и живем — царствуем, — говорила бойкая
старуха, нервно подергиваясь
головой. — Вот сейчас обедать соберу. Рабочий народ кормить стану.
Почти вся хата была занята станом, который, в то время как вошел Нехлюдов, стукнувшись
головой в низкую дверь,
старуха только что улаживала с своей старшей внучкой.
Старуха покачала
головой.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь бросилась в
голову гордой
старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
— А Господь ведает, батюшка, — отвечала
старуха, — и, наклонившись вперед, положила свою сморщенную темную руку на
голову мальчишки, — слышно, наши ребята жида бьют.
В шалаше, из которого вышла
старуха, за перегородкою раненый Дубровский лежал на походной кровати. Перед ним на столике лежали его пистолеты, а сабля висела в
головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами, в углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал в руке открытую книгу, но глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
Минут через пять взошла твердым шагом высокая
старуха, с строгим лицом, носившим следы большой красоты; в ее осанке, поступи и жестах выражались упрямая воля, резкий характер и резкий ум. Она проницательно осмотрела меня с
головы до ног, подошла к дивану, отодвинула одним движением руки стол и сказала мне...
Входит тоненькая, обшарпанная
старуха, рябая, с попорченным оспою глазом. Одета бедно: на
голове повойник, на плечах старый порыжелый драдедамовый платок.
Тетенька уже стояла на крыльце, когда мы подъехали. Это была преждевременно одряхлевшая, костлявая и почти беззубая
старуха, с морщинистым лицом и седыми космами на
голове, развевавшимися по ветру. Моему настроенному воображению представилось, что в этих космах шевелятся змеи. К довершению всего на ней был надет старый-старый ситцевый балахон серо-пепельного цвета, точь-в-точь как на картинке.
Может быть, эти самые хитрости и сметливость ее были виною, что кое-где начали поговаривать
старухи, особливо когда выпивали где-нибудь на веселой сходке лишнее, что Солоха точно ведьма; что парубок Кизяколупенко видел у нее сзади хвост величиною не более бабьего веретена; что она еще в позапрошлый четверг черною кошкою перебежала дорогу; что к попадье раз прибежала свинья, закричала петухом, надела на
голову шапку отца Кондрата и убежала назад.
Голова облизывался, воображая, как он разговеется колбасою; дивчата помышляли о том, как они будут ковзаться с хлопцамина льду;
старухи усерднее, нежели когда-либо, шептали молитвы.
Старуха пропала, и дитя лет семи, в белой рубашке, с накрытою
головою, стало посреди хаты…
При нем не стеснялись и болтали все, что взбредет в
голову, его же тащили во все девичьи игры и шалости, теребили за бороду, целовали и проделывали всякие дурачества, особенно когда
старухи уходили после обеда отдохнуть.
Они в первой же жилой избе натолкнулись на ужасающую картину: на нарах сидела
старуха и выла, схватившись за живот; в углу лежала башкирка помоложе, спрятав
голову в какое-то тряпье, — несчастная не хотела слышать воя, стонов и плача ползавших по избе голодных ребятишек.
В одной толпе
старуха лет пятидесяти, держа за
голову двадцатилетнего парня, вопила: — Любезное мое дитетко, на кого ты меня покидаешь?
Мороженой воды!»
Танцует, ест, дерется
голь,
Довольная собой,
И косу черную как смоль
Римлянке молодой
Старуха чешет…
А та, только завидит или заслышит их, вся оживлялась и тотчас же, не слушая
старух, силилась приподняться на локоть, кивала им
головой, благодарила.
Марья терпеливо выслушала ворчанье и попреки
старухи, а сама думала только одно: как это баушка не поймет, что если молодые девки выскакивают замуж без хлопот, так ей надо самой позаботиться о своей
голове. Не на кого больше-то надеяться…
Голова у Марьи так и кружилась, даже дух захватывало. Не из важных женихов машинист Семеныч, а все-таки мужчина… Хорошо баушке Лукерье теперь бобы-то разводить, когда свой век изжила… Тятенька Родион Потапыч такой же: только про себя и знают.
Кожин только посмотрел на него остановившимися страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в
голове мысль: почему он не убил Карачунского, когда встрел его ночью на дороге, — все равно бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина повели в город для предварительного заключения.
Старуху Маремьяну едва оттащили от него.
— Этакие бесстыжие глаза… — подивилась на него
старуха, качая
головой. — То-то путаник-мужичонка!.. И сон у них у всех один: Окся-то так же дрыхнет, как колода. Присунулась до места и спит… Ох, согрешила я! Не нажить, видно, мне другой-то Фени… Ах, грехи, грехи!..
— Ведь скромница была, как жила у отца, — рассказывала
старуха, — а тут девка из ума вон. Присунулся этот машинист Семеныч,
голь перекатная, а она к нему… Стыд девичий позабыла, никого не боится, только и ждет проклятущего машиниста. Замуж, говорит, выйду за него… Ох, согрешила я с этими девками!..
Старуха была одета по-старинному, в кубовый косоклинный сарафан и в белую холщовую рубашку. Темный старушечий платок покрывал
голову.
Худые и тонкие, с загоревшею, сморщенною кожей шеи, как у жареного гуся, замотанные тяжелыми платками
головы и сгорбленные, натруженные спины этих
старух представляли резкий контраст с плотными и белыми тулянками, носившими свои понитки в накидку.
Бабенка-то
головой только вертит, не муж и кончено, а
старуха мать по древности лет совсем помутилась в разуме и признала меня за Спиридона.
Старуха сделала какой-то знак
головой, и Таисья торопливо увела Нюрочку за занавеску, которая шла от русской печи к окну. Те же ловкие руки, которые заставили ее кланяться бабушке в ноги, теперь быстро расплетали ее волосы, собранные в две косы.