Неточные совпадения
Когда в прошлом философы
говорили о врожденных идеях, то, благодаря статическому характеру их
мышления, они плохо выражали истину об активном духе в человеке и человеческом познании.
Говорю о характерно русском
мышлении.
— Бога вы, пожалуйста, еще оставьте в покое! Я
говорил вам
о способах
мышления нашего разума… До бога нельзя дойти этим путем; его нужно любить; он токмо путем любви открывается и даже, скажу более того, нисходит в нас!
В прежних статьях об Островском мы достаточно
говорили о различии отвлеченного
мышления от художнического способа представления.
Хвостиков поставлен был в затруднительное положение. Долгов действительно
говорил ему, что он намерен писать
о драме вообще и драме русской в особенности, желая в статье своей доказать… — Но что такое доказать, — граф совершенно не понял. Он был не склонен к чересчур отвлеченному
мышлению, а Долгов в этой беседе занесся в самые высшие философско-исторические и философско-эстетические сферы.
Я не буду
говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду
говорить и
о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским
мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито
мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого
мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие
мышления в человеке нисколько не разрушает в нем эстетического чувства: все это уже было высказано много раз.
Наука, сказали мы прежде, провозгласила всеобщее примирение в сфере
мышления, и жаждавшие примирения раздвоились: одни отвергли примирение науки, не обсудив его, другие приняли поверхностно и буквально; были и есть, само собою разумеется, истинно понявшие науку, — они составляют македонскую фалангу ее,
о которой мы не предположили себе
говорить в ряде этих статей.
В 50-х годах XIX столетия бабиды были перерезаны, замучены, вожди их истреблены, и практическое влияние силы западноевропейских идей на социальный быт Востока снова стало ничтожно, незаметно вплоть до начала XX века. Проповедь научного
мышления в Турции, Персии, Китае, — не
говоря о Монголии, — до сих пор не дает осязательных результатов, являясь как бы лучеиспусканием в пустоту.
Вот что нужно для полного успеха всякого романа. С поэтическим воображением автор его должен соединять философское
мышление и психологическую наблюдательность. Не
говорим уже
о достоинствах изложения, которое должно быть не только правильно, легко, но и изящно.
Господь Иисус есть Бог, Второе Лицо Пресвятой Троицы, в Нем «обитает вся полнота Божества телесно» [Кол. 2:9.]; как Бог, в абсолютности Своей Он совершенно трансцендентен миру, премирен, но вместе с тем Он есть совершенный Человек, обладающий всей полнотой тварного, мирового бытия, воистину мирочеловек, — само относительное, причем божество и человечество, таинственным и для ума непостижимым образом, соединены в Нем нераздельно и неслиянно [Это и делает понятной, насколько можно здесь
говорить о понятности, всю чудовищную для разума, прямо смеющуюся над рассудочным
мышлением парадоксию церковного песнопения: «Во гробе плотски, во аде же с душею, яко Бог, в рай же с разбойником и на престоле сущий со Отцем и Духом, вся исполняя неописанный» (Пасхальные часы).].
Самодостоверным основанием для философии, относительно которого она уже не имеет возможности сомневаться и далее проблематизировать, следовательно, уже принципиально не проблематичным, а догматичным (ибо догматичность и есть философская антитеза проблематичности), является, бесспорно,
мышление: cogito — ergo sum [Мыслю, следовательно существую (лат.) — одно из основных положений философии Р. Декарта.],
говорит о себе философия.
Скука, тишина и мурлыканье волн мало-помалу навели меня на то самое
мышление,
о котором мы только что
говорили.