Неточные совпадения
Было самое скучное, тяжелое в деревне осеннее время, и потому Вронский, готовясь к
борьбе, со строгим и холодным выражением, как он никогда прежде не
говорил с Анной, объявил ей
о своем отъезде.
Кажется, как будто ее мало заботило то,
о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому философическому разряду людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то вполовину, на жизнь глядят вполглаза и, видя возмутительные тревоги и
борьбы,
говорят: «<Пусть> их, дураки, бесятся!
— Совершенно правильно, — отвечал он и, желая смутить, запугать ее,
говорил тоном философа, привыкшего мыслить безжалостно. — Гуманизм и
борьба — понятия взаимно исключающие друг друга. Вполне правильное представление
о классовой
борьбе имели только Разин и Пугачев, творцы «безжалостного и беспощадного русского бунта». Из наших интеллигентов только один Нечаев понимал, чего требует революция от человека.
Заседали у Веры Петровны, обсуждая очень трудные вопросы
о борьбе с нищетой и пагубной безнравственностью нищих. Самгин с недоумением, не совсем лестным для этих людей и для матери, убеждался, что она в обществе «Лишнее — ближнему» признана неоспоримо авторитетной в практических вопросах. Едва только добродушная Пелымова, всегда торопясь куда-то, давала слишком широкую свободу чувству заботы
о ближних, Вера Петровна
говорила в нос, охлаждающим тоном...
— Люди могут быть укрощены только религией, —
говорил Муромский, стуча одним указательным пальцем
о другой, пальцы были тонкие, неровные и желтые, точно корни петрушки. — Под укрощением я понимаю организацию людей для
борьбы с их же эгоизмом. На войне человек перестает быть эгоистом…
Суслов подробно, с не крикливой, но упрекающей горячностью рассказывал
о страданиях революционной интеллигенции в тюрьмах, ссылке, на каторге, знал он все это прекрасно;
говорил он
о необходимости
борьбы, самопожертвования и всегда
говорил склонив голову к правому плечу, как будто за плечом его стоял кто-то невидимый и не спеша подсказывал ему суровые слова.
Марксист-революционер (я не
говорю о социал-демократе эволюционном и реформаторском) убежден, что он живет в непереносимом мире зла, и в отношении к этому миру зла и тьмы он считает дозволенным все способы
борьбы.
Как же мне было признаться, как сказать Р. в январе, что я ошибся в августе,
говоря ей
о своей любви. Как она могла поверить в истину моего рассказа — новая любовь была бы понятнее, измена — проще. Как мог дальний образ отсутствующей вступить в
борьбу с настоящим, как могла струя другой любви пройти через этот горн и выйти больше сознанной и сильной — все это я сам не понимал, а чувствовал, что все это правда.
— А им очень нужно ваше искусство и его условия. Вы
говорите, что пришлось бы допустить побои на сцене, что ж, если таково дело, так и допускайте. Только если увидят, что актер не больно бьет, так расхохочутся, А
о борьбе-то не беспокойтесь;
борьба есть, только рассказать мы про ту
борьбу не сумеем.
— Ах! Ты не про то! — закричал Лихонин и опять высоким слогом начал
говорить ей
о равноправии женщин,
о святости труда,
о человеческой справедливости,
о свободе,
о борьбе против царящего зла.
Нужно ли
говорить о том, какая
борьба закипела на этом ограниченном поле сражения.
В слободке
говорили о социалистах, которые разбрасывают написанные синими чернилами листки. В этих листках зло писали
о порядках на фабрике,
о стачках рабочих в Петербурге и в южной России, рабочие призывались к объединению и
борьбе за свои интересы.
И всё пламеннее он
говорил ей
о необходимости неустанной
борьбы за освобождение человека, — народа, человечества — из старых цепей, ржавчина которых въелась в души и отемняет, отравляет их.
Иногда они со страхом
говорят о своей совести, порою искренно мучаются в
борьбе с ней, — но совесть непобедима лишь для слабых духом; сильные же, быстро овладевая ею, порабощают ее своим целям.
Урманов объезжает дальние стойбища, собирает вокруг себя молодежь,
говорит о «славном прошлом отцов и дедов» (поэт предполагал, что было такое прошлое и у самоедов),
говорит им
о том, что в великой России народ уже просыпается для
борьбы с рабством и угнетением…
А я незадолго перед этим прочитал книгу — кажется, Дрепера —
о борьбе католицизма против науки, и мне казалось, что это
говорит один из тех яростно верующих во спасение мира силою любви, которые готовы, из милосердия к людям, резать их и жечь на кострах.
Чацкий рвется к «свободной жизни», «к занятиям» наукой и искусством и требует «службы делу, а не лицам» и т.д. На чьей стороне победа? Комедия дает Чацкому только «мильон терзаний » и оставляет, по-видимому, в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были, ничего не
говоря о последствиях
борьбы.
Говорить ли нам еще об одной стороне екатерининской сатиры,
о борьбе ее со взяточничеством и крючкотворством?
И раздельно, даже резко произнося слова, он начал
говорить ей
о несправедливом распределении богатств,
о бесправии большинства людей,
о роковой
борьбе за место в жизни и за кусок хлеба,
о силе богатых и бессилии бедных и об уме, подавленном вековой неправдой и тьмой предрассудков, выгодных сильному меньшинству людей.
Захар (быстро ходит). Ну, да… отчасти так, конечно! Николай Васильевич
говорит: не
борьба классов, а
борьба рас — белой и черной!.. Это, разумеется, грубо, это натяжка… но если подумать, что мы, культурные люди, мы создали науки, искусства и прочее… Равенство… физиологическое равенство… гм… Хорошо. Но сначала — будьте людьми, приобщитесь культуре… потом будем
говорить о равенстве!..
И уже серьёзно, понятным языком, он начал рассказывать Орловым
о холере и
о мерах
борьбы с ней.
Говорил и расхаживал по комнате, то щупая стену рукой, то заглядывая за дверь, в угол, где висел рукомойник и стояла лохань с помоями, даже нагнулся, к подпечку и понюхал, чем из него пахнет.
Начал
говорить ему
о причинах унижения человека,
о злой
борьбе за кусок хлеба,
о невозможности сохранить себя в стороне от этой свалки,
о справедливости жизни, нещадно карающей того, кто только берёт у неё и ничего не хочет отдать из души своей.
И ведь мы еще
говорим не
о тех холодных служителях долга, которые поступают таким образом просто по обязанности службы, мы имеем в виду русских людей, действительно искренно сочувствующих угнетенным и готовых даже на
борьбу для их защиты.
Тут не может быть
борьбы с подобным себе, нет враждебных столкновений с своей породой, — вот
о чем именно мы
говорим.
Но красота не есть только созерцание, красота всегда
говорит о творчестве,
о творческой победе в
борьбе против рабства мира.
А. Жиду отказывают в праве
говорить о советской России увиденную им истину, потому что истина не может открываться индивидуальному человеку и он не должен настаивать на своей истине, истина есть то, что порождается революционной пролетарской
борьбой и служит победе пролетариата.
Христианские учителя духовной жизни постоянно
говорят о греховных страстях и
борьбе с ними.
Боже мой, чего только не выдумывала его больная фантазия: тут были и светлые ангелы, ведущие
борьбу с темными духами зла и побеждающие их. Тут были и райские сады с маленькими птичками — душами рано умерших детей. Они порхали по душистым цветам Эдема и прославляли пением Великого Творца. Потом он
говорил о свирепых горных духах, прятавшихся в пещерах…
Первый с восторгом стал
говорить о русских: во всемирной истории не бывало такого случая, — в первый раз не фразами одними, а делом люди пошли против войны, свергли биржевиков, которые бросили трудящихся друг на друга. И
борьбу в стороны заменили
борьбою вверх.
Говорил он
о жестокой
борьбе, какую приходится вести советской власти на всех фронтах,
о необходимости поддержать ее, ругал меньшевиков и эсеров, предавших революцию.
Теркин почему-то усомнился в его искренности и не стал много расспрашивать про его
борьбу с расколом, хотя миссионер
говорил о себе очень серьезным тоном и дал понять сразу, что только им одним и держится это дело «в округе», как он выражался.
Из всех тогдашних конгрессов, на каких я присутствовал, Съезд Интернационального Союза рабочих (
о котором я
говорил выше) был, без сомнения, самый содержательный и важный по своим последствиям. Идеи Маркса, создавшего это общество, проникли с тех пор всюду и у нас к половине 90-х годов, то есть около четверти века спустя, захватили массу нашей молодежи и придали ее настроениям гораздо более решительный характер общественной
борьбы и наложили печать на все ее мироразумение.
—
О, я постигаю вас! —
говорит чиновник особых поручений, целуя ее руку около браслета. — Ваша чуткая, отзывчивая душа ищет выхода из лабиринта… Да!
Борьба страшная, чудовищная, но… не унывайте! Вы будете победительницей! Да!
Как бы было хорошо, —
говорил он, — если бы кто-нибудь прочел у нас доклад, например,
о разных революционных партиях, об их программах,
о намечаемых ими путях революционной
борьбы».
Среди ароматов и цветов — она, прекрасная, хищная. И она моя. Буйно-грешный сон любви и красоты, вечной
борьбы и торжествующего покорения. Все время мы друг против друга, как насторожившиеся враги. Мне кажется, мы больше друг друга презираем и ненавидим, чем любим. Смешно представить себе, чтоб сесть с нею рядом, как с подругою, взять ее руку и легко
говорить о том, что в душе. Я смотрю, — и победно-хищно горят глаза...
Вышел спор. Я
говорил о громадности и красоте дерзаний, которыми полна действительная жизнь. Он неохотно возражал, что да, конечно, но гораздо важнее дерзание и самоосвобождение духа.
Говорил о провалах и безднах души,
о божестве и сладости
борьбы с ним. А Катра заметно увиливала от разговора наедине. Ее глаза почти нахально смеялись надо мною. Мне стало досадно, — чего я жду? Встал и пошел вон.
Закончилась великая
борьба Христова воинства с «драконом». Ханжи-публицисты могли и теперь еще
говорить о святом подвиге, взятом на себя Россией, — солдаты качество этого подвига оценивали совсем иначе. Они облегченно
говорили...
Я окунаюсь в совершенно новую жизнь. Здесь не
говорят о лекциях,
о театральном училище,
о практических занятиях и
о сцене. Здесь свой мир, далекий от
борьбы, смелых дерзновений и горячей юношеской мечты. Интересы здесь другие. И только милые, полные тревоги и любви глаза моего «Солнышка», как я называю моего отца, обращаются ко мне и словно спрашивают меня...
Я хочу
говорить о человеческих страданиях и человеческом горе, хочу сказать
о борьбе житейской,
о сильных и слабых людях,
о горячо любящих родителях, теряющих свои сокровища,
о детях-сиротах, оторванных от семьи, как жалкие листики от деревьев…
«Без
борьбы нет победы», —
говорила она некогда, и готовится теперь вступить в эту
борьбу и помериться силами с врагами ее отечества. И потом сладкое, высокое чувство торжества над ними, спасение любимого человека от позорной казни, возвращение блудного сына матери-России.
О! С чем может сравниться наслаждение этим торжеством!
Когда я
говорю им
о классовой
борьбе, бужу в них ненависть к буржуазии и капиталистическому строю, глаза на их худых мордочках загораются революционным огнем, и мне ясно представляется, как растет из них железная когорта выдержанных строителей новой жизни.
Под этим влиянием был поставлен в России ребром вопрос
о самодержавии и началась
борьба старины с новой властью, длившаяся полтора века. Современники назвали это время «началом смуты». Бояре
говорили...
Когда он выздоравливал, к нему приходили друзья и мягко упрекали его, давали советы и
говорили о вреде водки. А те из друзей, кого он оскорбил пьяный, переставали кланяться ему. Они понимали, что он не хотел им зла, но они не желали натыкаться на неприятность. Так, в
борьбе с самим собой, неизвестностью и одиночеством протекали угарные, чадные ночи и строго карающие светлые дни. И часто в пустой квартире гулко отдавались шаги тетки, и на кровати слышался шепот, похожий на вздох...