Неточные совпадения
— Да, вот растем, — сказала она ему, указывая главами
на Кити, — и стареем. Tiny bear [Медвежонок] уже стал большой! — продолжала Француженка смеясь и напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями из
английской сказки. — Помните, вы бывало так
говорили?
Он
говорил просто, свободно переходя от предмета к предмету, всегда знал обо всем, что делается в мире, в свете и в городе; следил за подробностями войны, если была война, узнавал равнодушно о перемене
английского или французского министерства, читал последнюю речь в парламенте и во французской палате депутатов, всегда знал о новой пиесе и о том, кого зарезали ночью
на Выборгской стороне.
Все были в восторге, когда мы объявили, что покидаем Нагасаки; только Кичибе был ни скучнее, ни веселее других. Он переводил вопросы и ответы, сам ничего не спрашивая и не интересуясь ничем. Он как-то сказал
на вопрос Посьета, почему он не учится
английскому языку, что жалеет, зачем выучился и по-голландски. «Отчего?» — «Я люблю, —
говорит, — ничего не делать, лежать
на боку».
Бывшие
на берегу офицеры с американского судна сказывали, что они ожидали уже услышать ночью с нашего фрегата пушечные выстрелы, извещающие о критическом положении судна, а
английский миссионер
говорил, что он молился о нашем спасении.
— Да в
английском парламенте уж один член вставал
на прошлой неделе, по поводу нигилистов, и спрашивал министерство: не пора ли ввязаться в варварскую нацию, чтобы нас образовать. Ипполит это про него, я знаю, что про него. Он
на прошлой неделе об этом
говорил.
— Дай бог, дай бог! Благодарю тебя, Верочка, утешаешь ты меня, Верочка,
на старости лет! —
говорит Марья Алексевна и утирает слезы.
Английская ель и мараскин привели ее в чувствительное настроение духа.
Совершенно сообразно этой истории, Бьюмонт, родившийся и до 20 лет живший в Тамбовской губернии, с одним только американцем или англичанином
на 20 или 50 или 100 верст кругом, с своим отцом, который целый день был
на заводе, сообразно этой истории, Чарльз Бьюмонт
говорил по — русски, как чистый русский, а по — английски — бойко, хорошо, но все-таки не совершенно чисто, как следует человеку, уже только в зрелые годы прожившему несколько лет в стране
английского языка.
Но она любила мечтать о том, как завидна судьба мисс Найтингель, этой тихой, скромной девушки, о которой никто не знает ничего, о которой нечего знать, кроме того, за что она любимица всей Англии: молода ли она? богата ли она, или бедна? счастлива ли она сама, или несчастна? об этом никто не
говорит, этом никто не думает, все только благословляют девушку, которая была ангелом — утешителем в
английских гошпиталях Крыма и Скутари, и по окончании войны, вернувшись
на родину с сотнями спасенных ею, продолжает заботиться о больных…
Катерине Ивановне задумалось повести жизнь так, чтобы Алексей Павлович в двенадцать часов уходил в должность, а она бы выходила подышать воздухом
на Английскую набережную, встречалась здесь с одним или двумя очень милыми несмышленышами в мундирах конногвардейских корнетов с едва пробивающимся
на верхней губе пушком, чтобы они
поговорили про город, про скоромные скандалы, прозябли, потом зашли к ней, Катерине Ивановне, уселись в самом уютном уголке с чашкою горячего шоколада и, согреваясь, впадали в то приятное состояние, для которого еще и итальянцы не выдумали до сих пор хорошего названия.
Он в поддевке, правда в бархатной, и похож
на славянофила (да это, по-моему, к нему и идет), а наряди его сейчас в великолепнейший фрак и тому подобное, отведи его в
английский клуб да скажи там: такой-то, дескать, владетельный граф Барабанов, так там его два часа за графа почитать будут, — и в вист сыграет, и
говорить по-графски будет, и не догадаются; надует.
Я, согрешил грешный, прямо ему сказал
на то: «Разве,
говорю, ваше высокородие,
английских каких выпишете: там, может быть, у тех другое поведение; а что питерских мы тоже знаем: дерут с нашей братьи еще почище здешних».
«Что все это значит?» — думала Анна Васильевна. (Она не могла знать, что накануне, в
английском клубе, в углу диванной, поднялось прение о неспособности русских произносить спичи. «Кто у нас умеет
говорить? Назовите кого-нибудь!» — воскликнул один из споривших. «Да хоть бы Стахов, например», — отвечал другой и указал
на Николая Артемьевича, который тут же стоял и чуть не пискнул от удовольствия.)
Согласитесь, что это бог знает что за странный вывод, и с моей стороны весьма простительно было сказать, что я его даже не понимаю и думаю, что и сам-то он себя не понимает и
говорит это единственно по поводу рюмки желудочной водки, стакана
английского пива да бутылки французского шампанского. Но представьте же себе, что ведь нет-с: он еще пошел со мной спорить и отстаивать свое обидное сравнение всего нашего общества с деревенскою попадьею, и
на каком же основании-с? Это даже любопытно.
Наш правый фланг уже продвинулся к Столовой горе, сильной позиции, укрепленной, как
говорили,
английскими инженерами: глубокие рвы, каждое место перед укреплениями отлично обстреливается,
на высоких батареях орудия, а перед рвами страшные завалы из переплетенных проволоками огромных деревьев, наваленных ветвями вперед.
Состояла она из матери, высокой, худощавой, деликатной дамы, носившей короткие волосы, короткую кофточку и плоскую юбку
на английский манер, — и трех дочерей, которых, когда
говорили о них, называли не по именам, а просто: старшая, средняя и младшая.
Европа произвела
на него нехорошее впечатление: он находил, что там «мещанство кишит везде, кроме разве одной Англии»; но и Англия для него не годилась, во-первых, потому, что он не знал
английского языка, а учиться не хотел, ибо находил, что это поздно и напрасно, так как против этого вооружилась сама природа, даровавшая Якову Львовичу миниатюрный ротик с пухленькими губками сердечком, благодаря чему он постоянно
говорил немножко присюсёкивая и не мог «сделать рот квадратом», что, по его мнению, было решительно необходимо для того, чтобы
говорить по-английски.
Ирландцы, —
говорит Бокль, [Бокль Генри Томас (1821–1862) —
английский либерально-буржуазный историк и социолог-позитивист, автор известной книги «История цивилизации в Англии», переведенной
на русский язык.] — несвободны потому, что питаются картофелем.
Наскучавшись и назлившись в Европе, Бегушев пробовал несколько раз возвращаться в Россию; проживал месяца по два, по три, по полугоду в Петербурге, блестящим образом
говорил в салонах и
Английском клубе, а затем снова уезжал за границу, потому что и
на родине у него никакого настоящего, существенного дела не было; не
на службу же государственную было поступать ему в пятьдесят лет и в чине поручика в отставке!..
Все избегали самомалейшего намека
на то, что случилось, и жили по
английской пословице, запрещающей в доме повешенного
говорить о веревке.
Между тем в зале уже гремела музыка, и бал начинал оживляться; тут было всё, что есть лучшего в Петербурге: два посланника, с их заморскою свитою, составленною из людей, говорящих очень хорошо по-французски (что впрочем вовсе неудивительно) и поэтому возбуждавших глубокое участие в наших красавицах, несколько генералов и государственных людей, — один
английский лорд, путешествующий из экономии и поэтому не почитающий за нужное ни
говорить, ни смотреть, зато его супруга, благородная леди, принадлежавшая к классу blue stockings [синих чулок (англ.)] и некогда грозная гонительница Байрона,
говорила за четверых и смотрела в четыре глаза, если считать стеклы двойного лорнета, в которых было не менее выразительности, чем в ее собственных глазах; тут было пять или шесть наших доморощенных дипломатов, путешествовавших
на свой счет не далее Ревеля и утверждавших резко, что Россия государство совершенно европейское, и что они знают ее вдоль и поперек, потому что бывали несколько раз в Царском Селе и даже в Парголове.
А какой-то черт шепчет
на ухо: «Э, милый друг, все
на свете возможно. Стерн,
английский великий юморист, больше тебя понимал», и он сказал: «Tout est possible dans la nature» — все возможно в природе. И русская пословица
говорит: «Из одного человека идет и горячий дух, и холодный». Все твои домашние дамы в своем роде прелестные существа и достойны твоего почтения, и другие их тоже не напрасно уважают, а в чем-нибудь таком, в чем они никому уступить не хотят, — и они не уступят, и они по-своему обработают.
Он увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с звездами
на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько слов французских и
английских, к тому же молодые люди в черных фраках были исполнены такого благородства, с таким достоинством
говорили и молчали, так не умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительно улыбались, такие превосходные носили бакенбарды, так искусно умели показывать отличные руки, поправляя галстук, дамы так были воздушны, так погружены в совершенное самодовольство и упоение, так очаровательно потупляли глаза, что… но один уже смиренный вид Пискарева, прислонившегося с боязнию к колонне, показывал, что он растерялся вовсе.
— Акающий говор Чухломского уезда резко выделяется среди окающих говоров Костромской губернии и всего северо-восточного диалекта великорусского языка.], без сомнения, обратит
на себя ваше внимание: представьте себе московское наречие несколько
на а и усильте его до невероятной степени, так что,
говоря на нем, надобно, как и для
английского языка, делать гримасу.
Пошел повар в тысяче рублях, но знающие люди
говорили, что тузу не грех бы было и подороже Петрушку поставить, потому что дело свое он знал
на редкость: в
Английском клубе учился, сам Рахманов [Известный московский любитель покушать, проевший несколько тысяч душ крестьян.] раза два его одобрял.
— Именем вашего дядюшки, открывшего этот островок в 1824 году, когда он
на шлюпе «Верном» шел из Ситаи
на Сандвичевы острова… Он вам никогда об этом не
говорил? Да и я ничего не знал и только что сейчас прочел в
английской лоции… Вероятно, и ваш дядюшка не знает, что его именем назван островок в
английских лоциях… Напишите же вашему дядюшке об этом и скажите, что мы проходили мимо этого островка…
— Она здесь по соседству берет от семи до восьми часов уроки музыки и пения, — объяснила maman, — а потом заходит ко мне — и мы с нею час занимаемся
английским языком, что мне доставляет большое удовольствие, потому что мой маленький друг Харита — очаровательнейшее дитя, и притом занятие с нею мне доставляет практику в
английском языке, который я, ни с кем не
говоря на нем, могла бы рисковать позабыть.
Лиза была не по летам развитая девочка: в двенадцать лет похожа была
на взрослую девицу по разговору, хотя по внешности не казалась старше своих лет; с миловидностью почему-то
английского типа, с двумя выдающимися зубами верхней челюсти, с забавным англо-французским акцентом, когда
говорила по-русски, со смесью детскости, с манерами и тоном взрослой девицы. Она не
говорила Герцену"папа", а называла его и в его присутствии"Александр Иваныч", с сильной картавостью.
Рольстон — хоть и очень занятой по своей службе в Музее — не отказывался даже водить меня по разным трущобам Лондона, куда не совсем безопасно проникать ночью без полисмена. Он же подыскал мне одного впавшего в бедность магистра словесности (magistre artium, по
английской номенклатуре), который занимался со мною по литературному изучению
английского стиля и поправлял мне мой слог, когда я писал мою первую статью
на английском языке: «Нигилизм в России» (The Nihilism in Russia), о которой
поговорю ниже.
Я уже
говорил, что тогдашнее
английское свободомыслие держалось в маленьком кружке сторонников Милля, Спенсера и Дарвина, к знакомству с которым я не стремился, не считая за собою особых прав
на то, чтобы отнимать у него время, — у него, поглощенного своими трудами и почти постоянно больного.
Несмотря
на его офицерские эполеты, он не достиг ещё гражданского совершеннолетия — ему нет двадцати одного года, но вместе с тем всестороннее образование его прямо поразительно — он не только свободно
говорит и читает
на трёх языках: французском, немецком и
английском, но успел прочесть
на них очень много, знаком с русской и иностранной литературой, со всеобщей историей, философскими учениями и естественными науками, увлекается химией, физикой и оккультными знаниями, ища между ними связи, в существовании которой он убеждён.
Она видела, что Лиза
говорила с англичанкой, и обратилась к ней
на английском языке.
Не
говоря уже о действительно очаровательной природе, где к услугам дачников были и большой
английский парк, и река, и леса, и луга, а из Воскресенска, из Нового Иерусалима, доносился бархатный звон колокола, — и самые люди собрались в Бабкине точно
на подбор.
Много тостов выслушала она… Ее здоровье пили несколько раз…
Говорили и застольные речи. Какой-то уездный предводитель запутался и никак не мог найти подходящего выражения, краснел, отдувался, расплескал вино… И хозяину пришлось отвечать настоящим спичем
на английский манер.
В зрительный зал клуба они пришли, когда доклад уж начался. Военный с тремя ромбами
на воротнике громким, привычно четким голосом
говорил о Чемберлене, о стачке
английских углекопов.
Говорил хорошо, с подъемом. А когда речь касалась империалистов, брови сдвигались, в лице мелькало что-то сильное и грозное, и тогда глаза Нинки невольно обращались
на красную розетку революционного ордена
на его груди.
Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и
говорил это
на острове св. Елены); понятно, что членам
английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes, [хорошие принципы,] а дипломатам того времени то, что всё произошло от того, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона, и что неловко был написан memorandum за № 178.