Неточные совпадения
— Я знала, что вы здесь, — сказала она. Я сел возле нее и взял ее за руку. Давно забытый трепет пробежал по моим жилам при
звуке этого милого голоса; она посмотрела мне в глаза своими
глубокими и спокойными глазами: в них выражалась недоверчивость и что-то похожее на упрек.
Высокой страсти не имея
Для
звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был
глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
После нескольких
звуков открывалось
глубокое пространство, там являлся движущийся мир, какие-то волны, корабли, люди, леса, облака — все будто плыло и неслось мимо его в воздушном пространстве. И он, казалось ему, все рос выше, у него занимало дух, его будто щекотали, или купался он…
Дойдя до реки Кулумбе, я сел на камень и стал вслушиваться в тихие, как шепот,
звуки, которыми всегда наполняется тайга в часы сумерек. Безбрежный океан, сонная земля и
глубокое темное небо с миллионами неведомых светил одинаково казались величественными.
Вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий
звук, один из тех непонятных ночных
звуков, которые возникают иногда среди
глубокой тишины, поднимаются, стоят в воздухе и медленно разносятся, наконец, как бы замирая.
В переходе от дня к ночи всегда есть что-то таинственное. В лесу в это время становится сумрачно и тоскливо. Кругом воцаряется жуткое безмолвие. Затем появляются какие-то едва уловимые ухом
звуки. Как будто слышатся
глубокие вздохи. Откуда они исходят? Кажется, что вздыхает сама тайга. Я оставил работу и весь отдался влиянию окружающей меня обстановки. Голос Дерсу вывел меня из задумчивости.
Однажды мать взяла меня с собой в костел. Мы бывали в церкви с отцом и иногда в костеле с матерью. На этот раз я стоял с нею в боковом приделе, около «сакристии». Было очень тихо, все будто чего-то ждали… Священник, молодой, бледный, с горящими глазами, громко и возбужденно произносил латинские возгласы… Потом жуткая
глубокая тишина охватила готические своды костела бернардинов, и среди молчания раздались
звуки патриотического гимна: «Boźe, coś Polskę przez tak długie wieki…»
Я, кажется, чувствовал, что «один в лесу» — это, в сущности, страшно, но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести
звука и только слушал то тихий свист, то звон, то смутный говор и вздохи леса, сливавшиеся в протяжную,
глубокую, нескончаемую и осмысленную гармонию, в которой улавливались одновременно и общий гул, и отдельные голоса живых гигантов, и колыхания, и тихие поскрипывания красных стволов…
Поэзия Пушкина, в которой есть райские
звуки, ставит очень
глубокую тему, прежде всего тему о творчестве.
— Так же, как иные не выносят праздничного трезвона. Пожалуй, что мое сравнение и верно, и мне даже приходит в голову дальнейшее сопоставление: существует также «малиновый» звон, как и малиновый цвет. Оба они очень близки к красному, но только
глубже, ровнее и мягче. Когда колокольчик долго был в употреблении, то он, как говорят любители, вызванивается. В его
звуке исчезают неровности, режущие ухо, и тогда-то звон этот зовут малиновым. Того же эффекта достигают умелым подбором нескольких подголосков.
В темной гостиной по вечерам рояль плакала и надрывалась
глубокою и болезненною грустью, и каждый ее
звук отзывался болью в сердце Анны Михайловны.
И инструмент зазвенел ровнее. Начавшись высоко, оживленно и ярко,
звуки становились все
глубже и мягче. Так звонит набор колокольцев под дугой русской тройки, удаляющейся по пыльной дороге в вечернюю безвестную даль, тихо, ровно, без громких взмахов, все тише и тише, пока последние ноты не замрут в молчании спокойных полей.
Я стал прислушиваться к тихим таинственным
звукам, которые всегда родятся в тайге в часы сумерек; кажется, будто вся природа погружается в
глубокий сон и пробуждается какая-то другая неведомая жизнь, полная едва уловимых ухом шопотов и подавленных вздохов.
Я решительно замялся, не сказал ни слова больше и чувствовал, что ежели этот злодей-учитель хоть год целый будет молчать и вопросительно смотреть на меня, я все-таки не в состоянии буду произнести более ни одного
звука. Учитель минуты три смотрел на меня, потом вдруг проявил в своем лице выражение
глубокой печали и чувствительным голосом сказал Володе, который в это время вошел в комнату...
Эти таинственные, бесконечные излияния, в которых все отрывочно, недоконченно, неуловимо, но в которых каждое слово, каждый
звук, каждая улыбка, каждый вздох имеют
глубокое значение.
Он слышал, как заскрежетал под ним крупный гравий, и почувствовал острую боль в коленях. Несколько секунд он стоял на четвереньках, оглушенный падением. Ему казалось, что сейчас проснутся все обитатели дачи, прибежит мрачный дворник в розовой рубахе, подымется крик, суматоха… Но, как и прежде, в саду была
глубокая, важная тишина. Только какой-то низкий, монотонный, жужжащий
звук разносился по всему саду...
Уныло качая головой, лошадь тяжело упиралась ногами в
глубокий, нагретый солнцем песок, он тихо шуршал. Скрипела плохо смазанная, разбитая телега, и все
звуки, вместе с пылью, оставались сзади…
Резкие слова и суровый напев ее не нравились матери, но за словами и напевом было нечто большее, оно заглушало
звук и слово своею силой и будило в сердце предчувствие чего-то необъятного для мысли. Это нечто она видела на лицах, в глазах молодежи, она чувствовала в их грудях и, поддаваясь силе песни, не умещавшейся в словах и
звуках, всегда слушала ее с особенным вниманием, с тревогой более
глубокой, чем все другие песни.
И наконец на десятый день не выдержали: взявшись за руки, вошли в воду и под
звуки Марша погружались все
глубже, пока вода не прекратила их мучений…
Глубокими, скорбными рыданиями несутся в весеннем воздухе
звуки похоронного марша.
Настенька тоже была сконфужена: едва владея собой, начала она говорить довольно тихо и просто, но, помимо слов, в
звуках ее голоса, в задумчивой позе, в этой тонкой игре лица чувствовалась какая-то
глубокая затаенная тоска, сдержанные страдания, так что все смолкло и притаило дыхание, и только в конце монолога, когда она, с грустной улыбкой и взглянув на Калиновича, произнесла: «Хотя на свете одни только глаза, которых я должна страшиться», публика не вытерпела и разразилась аплодисментом.
Разбойники оправились, осмотрели оружие и сели на землю, не изменя боевого порядка.
Глубокое молчание царствовало в шайке. Все понимали важность начатого дела и необходимость безусловного повиновения. Между тем
звуки чебузги лилися по-прежнему, месяц и звезды освещали поле, все было тихо и торжественно, и лишь изредка легкое дуновение ветра волновало ковыль серебристыми струями.
Чудны задушевные русские песни! Слова бывают ничтожны; они лишь предлог; не словами, а только
звуками выражаются
глубокие, необъятные чувства.
Его вечная легкость и разметанность сменились тяжеловесностью неотвязчивой мысли и
глубокою погруженностью в себя. Ахилла не побледнел в лице и не потух во взоре, а напротив, смуглая кожа его озарилась розовым, матовым подцветом. Он видел все с режущею глаз ясностью; слышал каждый
звук так, как будто этот
звук раздавался в нем самом, и понимал многое такое, о чем доселе никогда не думал.
Красное окно, в котором вместо стекол вставлена была напитанная маслом полупрозрачная холстина, обширный крытый двор, а более всего
звуки различных голосов и громкий гул довольно шумной беседы, в то время как во всех других хижинах царствовала
глубокая тишина, — все доказывало, что это постоялый двор и что не одни наши путешественники искали в нем приюта от непогоды.
Встречу им подвигались отдельные дома, чумазые, окутанные тяжёлыми запахами, вовлекая лошадь и телегу с седоками всё
глубже в свои спутанные сети. На красных и зелёных крышах торчали бородавками трубы, из них подымался голубой и серый дым. Иные трубы высовывались прямо из земли; уродливо высокие, грязные, они дымили густо и черно. Земля, плотно утоптанная, казалась пропитанной жирным дымом, отовсюду, тиская воздух, лезли тяжёлые, пугающие
звуки, — ухало, гудело, свистело, бранчливо грохало железо…
Из-под сводов
глубокого подвала доносились на свежий воздух неясные
звуки дикого концерта.
Звуки сильные, энергические, исполненные
глубокой тоски, вылетали из-под ее беленьких пальчиков.
Чудные голоса святочных песен, уцелевшие
звуки глубокой древности, отголоски неведомого мира, еще хранили в себе живую обаятельную силу и властвовали над сердцами неизмеримо далекого потомства!
Пройдя таким образом немного более двух верст, слышится что-то похожее на шум падающих вод, хотя человек, не привыкший к степной жизни, воспитанный на булеварах, не различил бы этот дальний ропот от говора листьев; — тогда, кинув глаза в ту сторону, откуда ветер принес сии новые
звуки, можно заметить крутой и
глубокий овраг; его берег обсажен наклонившимися березами, коих белые нагие корни, обмытые дождями весенними, висят над бездной длинными хвостами; глинистый скат оврага покрыт камнями и обвалившимися глыбами земли, увлекшими за собою различные кусты, которые беспечно принялись на новой почве; на дне оврага, если подойти к самому краю и наклониться придерживаясь за надёжные дерева, можно различить небольшой родник, но чрезвычайно быстро катящийся, покрывающийся по временам пеною, которая белее пуха лебяжьего останавливается клубами у берегов, держится несколько минут и вновь увлечена стремлением исчезает в камнях и рассыпается об них радужными брызгами.
Все было погружено в тихий,
глубокий сон; ни движения, ни
звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо.
Я уже говорил в моих «Записках ружейного охотника», что в больших лесах, пересекаемых
глубокими оврагами, в тишине вечерних сумерек и утреннего рассвета, в безмолвии
глубокой ночи крик зверя и птицы и даже голос человека изменяются и звучат другими, какими-то странными, неслыханными
звуками; что ночью слышен не только тихий ход лисы или прыжки зайца, но даже шелест самых маленьких зверьков.
Стоя под парами, тяжелые гиганты-пароходы свистят, шипят, глубоко вздыхают, и в каждом
звуке, рожденном ими, чудится насмешливая нота презрения к серым, пыльным фигурам людей, ползавших по их палубам, наполняя
глубокие трюмы продуктами своего рабского труда.
Внезапно, вместе с чувством тоски и потери дыхания, им овладели тошнота и слабость. Все позеленело в его глазах, потом стало темнеть и проваливаться в
глубокую черную пропасть. В его мозгу резким, высоким
звуком — точно там лопнула тонкая струна — кто-то явственно и раздельно крикнул: бу-ме-ранг! Потом все исчезло: и мысль, и сознание, и боль, и тоска. И это случилось так же просто и быстро, как если бы кто дунул на свечу, горевшую в темной комнате, и погасил ее…
Невероятно длинны были секунды угрюмого молчании, наступившего после того, как замер этот
звук. Человек всё лежал вверх лицом, неподвижный, раздавленный своим позором, и, полный инстинктивного стремления спрятаться от стыди, жался к земле. Открывая глаза, он увидел голубое небо, бесконечно
глубокое, и ему казалось, что оно быстро уходит от него выше, выше…
Керосин догорает в ночниках, и в казарме становится совсем темно. Позы у спящих мучительно напряженные, неестественные. Должно быть, у всех на жестких сенниках обомлели руки и затекли головы. Отовсюду, со всех сторон, раздаются жалобные стоны,
глубокие вздохи, нездоровый, захлебывающийся храп. Что-то зловещее, удручающее, таинственное слышится в этих нечеловеческих
звуках, идущих среди печального мрака из-под серых, однообразных ворохов…
Я часто слыхал его игру и вообще любил ее, но никогда еще она не производила на меня такого
глубокого впечатления: Леонид играл в этот раз с необыкновенным одушевлением, как будто бы наболевшее сердце его хотело все излиться в
звуках.
Я протер глаза, но видение не исчезло… Лошади, перестав стучать по мосту, бежали по ровной дороге… Освещенный двухэтажный дом надвинулся ближе. На занавесках окон мелькали, точно китайские тени, силуэты танцующих… Слышались заглушенные
звуки оркестра… А назади — холодная спутанная тьма, в которой угадываются горные склоны, темные ущелья,
глубокое ложе замерзающей реки, холод, метель и пустыня…
Редкие огни в окнах изб казались
глубокими ранами на тёмном неуклюжем теле села, а
звуки напоминали стоны.
В сонной тишине, которую равномерное дыхание вдовы делало еще
глубже и однообразнее, все ночные
звуки приобретали странную, тревожную отчетливость. Потрескивал рассыхающийся комод; возились мыши рядом, в деревянном чуланчике; что-то шуршало в углах по стенам, и все эти стуки и шорохи будили чутко дремлющую тишину и горячими, пугливыми толчками отзывались в сердце у Герша.
Странный
звук внезапно нарушил
глубокое ночное молчание: точно вдали кто-то вздохнул во всю ширину необъятной груди…
Проходит минута в
глубоком молчании; вагон не движется, стоит на месте, но из-под него начинают слышаться какие-то неопределенные
звуки, похожие на скрип снега под полозьями; вагон вздрагивает, и
звуки стихают.
— Нет, не остановят. Никто и не знает. Кончен бал! Эх, господа, служба-а! — прибавил он с
глубокой укоризной, и его черные глаза долго не могли оторваться от снежной мглы, в которой вместе со
звуками колокольчика утопали недавние его мечты о женитьбе и о спокойной жизни.
Пароход стал двигаться осторожнее, из боязни наткнуться на мель… Матросы на носу измеряли глубину реки, и в ночном воздухе отчетливо звучали их протяжные восклицания: «Ше-есть!.. Шесть с половиной! Во-осемь!.. По-од таба-ак!.. Се-мь!» В этих высоких стонущих
звуках слышалось то же уныние, каким были полны темные, печальные берега и холодное небо. Но под плащом было очень тепло, и, крепко прижимаясь к любимому человеку, Вера Львовна еще
глубже ощущала свое счастье.
Потом, пройдясь по комнате, он вплотную подходил к окну и вскидывал глаза к
глубокому, безоблачному небу: просторное, далекое от земли, безмятежно красивое, оно само казалось величавою божественной песнью. И к ее торжественным
звукам робко присоединялся дрожащий человеческий голос, полный трепетной и страстной мольбы...
Из общей залы доносились
звуки кадрили «Вьюшки». Мимо двери, сильно стуча ногами и звеня посудой, то и дело пробегали лакеи. В самой же читальне царила
глубокая тишина.
Ты видишь, как приветливо над нами
Огнями звезд горят ночные небеса?
Не зеркало ль моим глазам твои глаза?
Не все ли это рвется и теснится
И в голову, и в сердце, милый друг,
И в тайне вечной движется, стремится
Невидимо и видимо вокруг?
Пусть этим всем исполнится твой дух,
И если ощутишь ты в чувстве том
глубокомБлаженство, — о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью, богом, —
Для этого названья нет:
Все — чувство. Имя —
звук и дым…
Я напряг слух и, как мне показалось, действительно услышал тихие, едва уловимые ухом
звуки, похожие на заглушённые крики зайца, только тоном выше и много слабее. Откуда исходили они? Сверху, с деревьев, или снизу, с земли. В лесу всегда можно слышать их в самых разнообразных сочетаниях: шопота, подавленного стона,
глубокого затаенного вздоха и т. д.
Горный хребет с зубчатым гребнем был изрезан
глубокими барранкосами и ледопадами. У подножья ближайшей сопки виднелись два небольших темных пятна. Они передвигались. Это были лоси. Услышав
звуки человеческих голосов и увидев дым на биваке, осторожные животные проворно скрылись в березняке.
Ответа не последовало. Слепень продолжал летать и стучать по потолку. Со двора не доносилось ни
звука, точно весь мир заодно с доктором думал и не решался говорить. Ольга Ивановна уже не плакала, а по-прежнему в
глубоком молчании глядела на цветочную клумбу. Когда Цветков подошел к ней и сквозь сумерки взглянул на ее бледное, истомленное горем лицо, у нее было такое выражение, какое ему случалось видеть ранее во время приступов сильнейшего, одуряющего мигреня.