Неточные совпадения
Лопахин. Ваш брат, вот
Леонид Андреич, говорит про меня, что я хам, я кулак, но это мне решительно все равно. Пускай говорит. Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные
глаза глядели на меня, как прежде. Боже милосердный! Мой отец был крепостным у вашего деда и отца, но вы, собственно вы, сделали для меня когда-то так много, что я забыл все и люблю вас, как родную… больше, чем родную.
Надя. Вот вы каковы, мужчины-то! Вам уж сейчас и скучно сделается. А я вот готова всю ночь просидеть да глядеть на вас, не спуская
глаз. Кажется, про весь свет забуду! (У нее навертываются слезы, она нагибает голову, потом смотрит на
Леонида пристально и задумчиво).
Леонид. Отчего это у Нади
глаза заплаканы?
Медленно, как бы нехотя, расходятся. Надя возвращается, догоняет
Леонида и смотрит ему в
глаза.
— Не сам ли он создал свое могущество? какая слава, если б он избрал другое поприще, если б то, что сделал для своей личной мести, если б это терпение, геройское терпение, эту скорость мысли, эту решительность обратил в пользу какого-нибудь народа, угнетенного чуждым завоевателем… какая слава! если б, например, он родился в Греции, когда турки угнетали потомков
Леонида… а теперь?.. имея в виду одну цель — смерть трех человек, из коих один только виновен, теперь он со всем своим гением должен потонуть в пучине неизвестности… ужели он родился только для их казни!.. разобрав эти мысли, он так мал сделался в собственных
глазах, что готов был бы в один миг уничтожить плоды многих лет; и презрение к самому себе, горькое презрение обвилось как змея вокруг его сердца и вокруг вселенной, потому что для Вадима всё заключалось в его сердце!
Мы вошли. Марья Виссарионовна, должно быть, о чем-нибудь совещалась с своею приятельницею. При нашем входе они обе замолчали. Пионова, увидев
Леонида, закатила
глаза и бросила на него такой взгляд, что мне сделалось стыдно за нее.
Я и Пионова стали около нее;
Леонид закрыл
глаза. Прошло около четверти часа убийственного молчания, Марья Виссарионовна рыдала потихоньку.
В гостиной я застал странную сцену: у Марьи Виссарионовны были на
глазах слезы; Пионова, только что переставшая говорить, обмахивала себя платком; Иван Кузьмич был краснее, чем всегда; Лидия Николаевна сидела вдали и как будто похудела в несколько минут. Я раскланялся.
Леонид подвез меня к моей квартире. Во всю дорогу он ни слова не проговорил и только, когда я вышел из саней, спросил меня...
— Все знаю, — возразил я, — и все-таки вас обвиняю… — хотел было я добавить, но, взглянув на Лидию Николаевну, остановился: у ней были полные слез
глаза.
Леонид тоже взглянул на нас, перестал играть, встал и увел меня к себе в кабинет.
Разряженная, как на бал, она, должно быть, никак не ожидала, что Иван Кузьмич назовет таких неинтересных гостей; сначала она всех оглядывала, делала гримасы и, наконец, заключила тем, что не стала обращать ни на кого внимания и уставила, не отводя
глаз, томный взор на сидевшего в углу
Леонида.
Тишина, вздохи. Потом слышпы топот шагов, шум голосов, двери растворяются настежь, и стремительно вваливаются: Гросман с завязанными
глазами, держащий за руку Сахатова, профессор и доктор, толстая барыня и
Леонид Федорович, Бетси и Петрищев, Василий Леонидыч и Марья Константиновна, барыня и баронесса, Федор Иваны и и Таня. Три мужика, кухарка и старый повар (невидим). Мужики вскакивают. Гросман входит быстрыми шагами, потом останавливается.
Она с любовью и с просьбой заглянула ему в
глаза.
Леонид сердито нахмурился.
Вошел Иван Ильич, они замолчали. Катя, спеша, зашивала у коптилки продранную в локте фуфайку отца. Иван Ильич ходил по кухне посвистывая, но в
глазах его, иногда неподвижно останавливавшихся, была упорная тайная дума. Катя всегда ждала в будущем самого лучшего, но теперь вдруг ей пришла в голову мысль: ведь правда, начнут там разбираться, — узнают и без
Леонида про Ивана Ильича. У нее захолонуло в душе. Все скрывали друг от друга ужас, тайно подавливавший сердце.
Глаза Кати потаенно блеснули, и в ответ им сверкнуло в душе
Леонида. Он слегка побледнел и слез с линейки, разминая ноги.
Леонид насмешливо блеснул
глазами.
Горелов, в окровавленном пальто, лежал на дороге, закинув голову, и хрипел. Мелькнула в
глаза далекая линейка на шоссе, — она мчалась в гору, мужик испуганно оглядывался и сек кнутом лошадей. Махновец душил
Леонида.
— Загнал с пьяных
глаз, мерзавец! — с отвращением сказал
Леонид.
Леонид вызвал барышень Агаповых. Ася, с вспыхнувшими злобою красивыми
глазами, указала на Мишку Глухаря...
Леонид взглянул вызывающе смеющимися
глазами.
Из ревкома вывели под конвоем Мишку Глухаря и Левченко, с оторопелыми, недоумевающими
глазами. Следом решительным шагом вышел командир отряда, в блестящих, лакированных сапогах и офицерском френче. Катя с изумлением узнала
Леонида. С ним вместе вышли Афанасий Ханов, председатель временного ревкома, и еще один болгарин, кряжистый и плотный, член ревкома.
Слова были затасканные и выдохшиеся, но от грозного блеска его
глаз, от бурных интонаций голоса они оживали и становились значительными.
Леонид продолжал...
Была у него сестра, — я у него видел ее портрет: стройная красавица с надменными
глазами,
Леонид рассказывал, — прекрасная пианистка: «Бетховена вот как лупит, Моцарта — фьюу!
— Я, — рассказывал
Леонид Николаевич, — скромно потупляю
глаза, мычу, что и я со своей стороны… что очень польщен…
На ней была грязная, полурасстегнутая блуза; она тоже была, видимо, с похмелья, так как глядела на
Леонида Михайловича посоловевшими
глазами.