Неточные совпадения
— Водки, ты думаешь? А? — спросил Петрицкий, морщась и протирая
глава: — А ты выпьешь? Вместе, так выпьем! Вронский, выпьешь? — сказал Петрицкий,
вставая и закутываясь под руками в тигровое одеяло.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович
встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич
встал тоже и, широко отворяя
глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в голове становится всё более и более нехорошо.
Она зари не замечает,
Сидит с поникшею
главойИ на письмо не напирает
Своей печати вырезной.
Но, дверь тихонько отпирая,
Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай.
«Пора, дитя мое,
вставай:
Да ты, красавица, готова!
О пташка ранняя моя!
Вечор уж как боялась я!
Да, слава Богу, ты здорова!
Тоски ночной и следу нет,
Лицо твое как маков цвет...
«Демократия, — соображал Клим Иванович Самгин, проходя мимо фантастически толстых фигур дворников у ворот каменных домов. — Заслуживают ли эти люди, чтоб я
встал во
главе их?» Речь Розы Грейман, Поярков, поведение Таисьи — все это само собою слагалось в нечто единое и нежелаемое. Вспомнились слова кадета, которые Самгин мимоходом поймал в вестибюле Государственной думы: «Признаки новой мобилизации сил, враждебных здравому смыслу».
Он
встал и, потирая руки, начал скоро ходить по комнате, вдумываясь в первую
главу, как, с чего начать, что в ней сказать.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не
встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во
главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
В пути наш отряд разделился на 3 части. Рабочий авангард под начальством Гранатмана, с Паначевым во
главе, шел впереди, затем следовали вьюки. Остальные участники экспедиции шли сзади. Вперед мы подвигались очень медленно. Приходилось часто останавливаться и ожидать, когда прорубят дорогу. Около полудня кони вдруг совсем
встали.
Это завтрак семьи, а
глава семейства довольствуется большой кружкой снятого молока, которое служит ему и вместо завтрака, и вместо чая, так как он,
вставши утром, выпил только рюмку водки и поел черного хлеба.
Мальчик
встал, весь красный, на колени в углу и стоял очень долго. Мы догадались, чего ждет от нас старик Рыхлинский. Посоветовавшись, мы выбрали депутацию, во
главе которой стал Суханов, и пошли просить прощения наказанному. Рыхлинский принял депутацию с серьезным видом и вышел на своих костылях в зал. Усевшись на своем обычном месте, он приказал наказанному
встать и предложил обоим противникам протянуть друг другу руки.
Вслед за картиной поражения Раисы Павловны перед ней
встала другая, более широкая — это торжество партии Тетюева, с Ниной Леонтьевной во
главе.
Александр, однако ж, успел прочесть на ней:
глава III-я. Он вспомнил, что было в этой
главе, и ему стало жаль ее. Он
встал с кресел и схватил щипцы, чтобы спасти остатки своего творения. «Может быть, еще…» — шептала ему надежда.
Все
встали и помолились; затем Арина Петровна со всеми перецеловалась, всех благословила… по-родственному и, тяжело ступая ногами, направилась к двери. Порфирий Владимирыч, во
главе всех домашних, проводил ее до крыльца, но тут при виде тарантаса его смутил бес любомудрия. «А тарантас-то ведь братцев!» — блеснуло у него в голове.
Но, други, девственная лира
Умолкла под моей рукой;
Слабеет робкий голос мой —
Оставим юного Ратмира;
Не смею песней продолжать:
Руслан нас должен занимать,
Руслан, сей витязь беспримерный,
В душе герой, любовник верный.
Упорным боем утомлен,
Под богатырской головою
Он сладостный вкушает сон.
Но вот уж раннею зарею
Сияет тихий небосклон;
Всё ясно; утра луч игривый
Главы косматый лоб златит.
Руслан
встает, и конь ретивый
Уж витязя стрелою мчит.
Вот и мы трое идем на рассвете по зелено-серебряному росному полю; слева от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в золотых
главах церквей,
встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат на малоплодном дерне, раскрывает алые звезды «ночная красавица» — гвоздика…
Старый рыбак, как все простолюдины,
вставал очень рано. Летом и весною просыпался он вместе с жаворонками, зимою и осенью — вместе с солнцем. На другое утро после разговора, описанного в предыдущей
главе, пробуждение его совершилось еще раньше. Это была первая ночь, проведенная им на открытом воздухе.
Шуршат и плещут волны. Синие струйки дыма плавают над головами людей, как нимбы. Юноша
встал на ноги и тихо поет, держа сигару в углу рта. Он прислонился плечом к серому боку камня, скрестил руки на груди и смотрит в даль моря большими
главами мечтателя.
Вровень с карнизами этого здания приподнимется и станет во
главе угла камень, который долго отвергали зиждущие:
встанет общественное мнение,
встанет правда народа.
Но вот она очнулась вдруг;
И ищет пленника очами.
Черкешенка! где, где твой друг…
Его уж нет.
Она слезами
Не может ужас выражать,
Не может крови омывать.
И взор ее как бы безумный
Порыв любви изобразил;
Она страдала. Ветер шумный
Свистя покров ее клубил!..
Встает… и скорыми шагами
Пошла с потупленной
главой,
Через поляну — за холмами
Сокрылась вдруг в тени ночной.
Игумен кончил,
встал и пошел по аллее. Юноша долго смотрел ему вслед и был взволнован. «Женщина требовала
главу Иоанна, — думал он, — но дева родила Христа. Сирах…
Из-за туманов,
На небосклоне голубом
Главы гранитных великанов
Встают увенчанные льдом.
Оня Лихарева, растопырив руки наподобие крыльев наседки,
встала во
главе целого отделения малышей, державшихся за концы передников одна за другою, длинной узкой шеренгой.
— Идея прекрасная, Сергей Степанович! — выговорил он и
встал со стаканом в руке. Глаза его обежали и светелку с видом на пестрый ковер крыш и церковных
глав, и то, что стояло на столе, и своего собеседника, и себя самого, насколько он мог видеть себя. — У вас есть инициатива! — уже горячее воскликнул он и поднял стакан, приблизив его к Калакуцкому.
— Неправда, она есть, — вскричала она с еще большим увлечением. — Есть она. Ты только не хочешь отвыкнуть от дурных привычек. Ты такой способный, умный и добрый. Душа у тебя отличная, отзывчивая, я помню, сколько раз при мне ты помогал бедным. Если бы ты захотел только, то мог бы
встать во
главе какого угодно общества, не только у нас. А ты возишься Бог тебя знает с какой дрянью. Например, Шмель. Вчера ведь уличили его, что он подчищает отчеты. Конечно — так нельзя.
Утром, когда я,
встав от сна, стою перед зеркалом и надеваю галстух, ко мне тихо и чинно входят теща, жена и свояченица. Они становятся в ряд и, почтительно улыбаясь, поздравляют меня с добрым утром. Я киваю им головой и читаю речь, в которой объясняю им, что
глава дома — я.
И
глава семейства быстро
встал с кресла, на которое только что сел.