Неточные совпадения
Сообразив все это, он выпивает рюмку за рюмкой, и не только предает
забвению вопрос о небытии, но вас же уму-разуму учит, как вам это бытие продолжить, упрочить и вообще привести
в цветущее
состояние.
Состояние Ахиллы было сладостное
состояние забвенья, которым дарит человека горячка. Дьякон слышал слова: «буйство», «акт», «удар», чувствовал, что его трогают, ворочают и поднимают; слышал суету и слезные просьбы вновь изловленного на улице Данилки, но он слышал все это как сквозь сон, и опять рос, опять простирался куда-то
в бесконечность, и сладостно пышет и перегорает
в огневом недуге. Вот это она, кончина жизни, смерть.
Тяжелая дремота сковывала и томила его. Но, как это всегда бывает с людьми, давно выбившимися из сна, он не мог заснуть сразу. Едва только сознание его начинало заволакиваться темной, мягкой и сладостной пеленой
забвения, как страшный внутренний толчок вдруг подбрасывал его тело. Он со стоном вздрагивал, широко открывал
в диком испуге глаза и тотчас же опять погружался
в раздражающее переходное
состояние между сном и бодрствованием, похожее на бред, полный грозных видений.
В противном случае невозможно было бы его возвращение к этой жизни иначе, как при условии полного
забвения о пережитом
в загробном
состоянии.
Это было вскоре после, вероятно, памятного читателям визита Талечки к своей подруге с вестью о неудачном ходатайстве за нее перед Зарудиным. Отвергнутая самолюбивая девушка была
в отчаянии, оскорбленная
в своем, казалось ей, искреннем чувстве, она искала
забвения. Талицкий явился счастливым утешителем, и Екатерина Петровна,
в состоянии какого-то нравственного угара, незаметно поддалась его тлетворному влиянию и также незаметно для себя пала.
Козлом отпущения этого
состояния его черной души были не только те несчастные, созданные по большей части им самим «изменники»,
в измышлении новых ужасных, леденящих кровь пыток для которых он находил
забвение своей кровавой обиды, но и его домашние: жена, забитая, болезненная, преждевременно состарившаяся женщина, с кротким выражением сморщенного худенького лица, и младшая дочь, Марфа, похожая на мать, девушка лет двадцати, тоже с симпатичным, но некрасивым лицом, худая и бледная.
А потому, если и теперь, зная всё это, я могу
в минуту
забвения отдаться гневу и оскорбить брата, то
в спокойном
состоянии я не могу уже служить тому соблазну, который, возвышая меня над людьми, лишал меня моего истинного блага — единства и любви, как не может человек устраивать сам для себя ловушку,
в которую он попал прежде и которая чуть не погубила его.