Неточные совпадения
Дело ходило по судам и поступило наконец
в палату, где было сначала наедине рассуждено
в таком смысле: так как неизвестно,
кто из крестьян именно участвовал, а всех их много, Дробяжкин же человек мертвый, стало быть, ему немного
в том проку, если бы даже он и выиграл дело, а мужики были еще живы, стало быть, для них весьма важно решение
в их
пользу; то вследствие того решено было так: что заседатель Дробяжкин был сам причиною, оказывая несправедливые притеснения мужикам Вшивой-спеси и Задирайлова-тож, а умер-де он, возвращаясь
в санях, от апоплексического удара.
Родственники, конечно, родственниками, но отчасти, так сказать, и для самого себя; потому что, точно, не говоря уже о
пользе, которая может быть
в геморроидальном отношенье, одно уже то, чтоб увидать свет, коловращенье людей…
кто что ни говори, есть, так сказать, живая книга, та же наука.
Счастлив,
кто на чреде трудится знаменитой:
Ему и то уж силы придаёт,
Что подвигов его свидетель целый свет.
Но сколь и тот почтен,
кто,
в низости сокрытый,
За все труды, за весь потерянный покой,
Ни славою, ни почестьми не льстится,
И мыслью оживлён одной:
Что к
пользе общей он трудится.
— Может быть, но — все-таки! Между прочим, он сказал, что правительство, наверное, откажется от административных воздействий
в пользу гласного суда над политическими. «Тогда, говорит, оно получит возможность показать обществу,
кто у нас играет роли мучеников за правду. А то, говорит, у нас слишком любят арестантов, униженных, оскорбленных и прочих, которые теперь обучаются, как надобно оскорбить и унизить культурный мир».
Кто-то из переводчиков проговорился нам, что,
в приезд Резанова,
в их верховном совете только двое, из семи или осьми членов, подали голос
в пользу сношений с европейцами, а теперь только два голоса говорят против этого.
— Это чрезвычайно важно, Дмитрий Федорович: вещественные доказательства
в вашу же
пользу, и как это вы не хотите понять?
Кто же вам помогал зашивать месяц назад?
Но старшие и опытнейшие из братии стояли на своем, рассуждая, что «
кто искренно вошел
в эти стены, чтобы спастись, для тех все эти послушания и подвиги окажутся несомненно спасительными и принесут им великую
пользу;
кто же, напротив, тяготится и ропщет, тот все равно как бы и не инок и напрасно только пришел
в монастырь, такому место
в миру.
— Знаю, барин, что для моей
пользы. Да, барин, милый,
кто другому помочь может?
Кто ему
в душу войдет? Сам себе человек помогай! Вы вот не поверите — а лежу я иногда так-то одна… и словно никого
в целом свете, кроме меня, нету. Только одна я — живая! И чудится мне, будто что меня осенит… Возьмет меня размышление — даже удивительно!
Еще когда он посещал университет, умерла у него старуха бабушка, оставив любимцу внуку
в наших местах небольшое, но устроенное имение, душ около двухсот. Там он, окончивши курс, и приютился, отказавшись
в пользу сестер от своей части
в имении отца и матери. Приехавши, сделал соседям визиты, заявляя, что ни
в казне, ни по выборам служить не намерен, соперником ни для
кого не явится, а будет жить
в своем Веригине вольным казаком.
— Меньшой —
в монахи ладит. Не всякому монахом быть лестно, однако ежели
кто может вместить, так и там не без
пользы. Коли через академию пройдет, так либо
в профессора, а не то так
в ректоры
в семинарию попадет. А бывает, что и
в архиереи, яко велбуд сквозь игольное ушко, проскочит.
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие книги и сочинения,
в разных частях света, наипаче
в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат
в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще
в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем,
кто в печатном деле обращается
в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками
в областях, их,
в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать
в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
Я положил умереть
в Павловске, на восходе солнца и сойдя
в парк, чтобы не обеспокоить никого на даче. Мое «Объяснение» достаточно объяснит всё дело полиции. Охотники до психологии и те,
кому надо, могут вывести из него всё, что им будет угодно. Я бы не желал, однако ж, чтоб эта рукопись предана была гласности. Прошу князя сохранить экземпляр у себя и сообщить другой экземпляр Аглае Ивановне Епанчиной. Такова моя воля. Завещаю мой скелет
в Медицинскую академию для научной
пользы.
Молодежь, участвующая
в спектакле, жаловалась, что на репетициях заведена такая строгость: чуть
кто опоздает, губернатор, по наущению Вихрова, сейчас же берет с виновного штраф десять рублей
в пользу детского приюта.
— Ну, что! я вам говорил! — шепотом заметил мне адвокат, — каков народец! Кому-нибудь судья-то отказал, дело решил не
в пользу — сейчас и донос! Поверьте мне, батенька…
Что он очень хорошо знает, какую механику следует подвести, чтоб вы
в одну минуту перестали существовать, —
в этом, конечно, сомневаться нельзя; но, к счастью, он еще лучше знает, что от прекращения чьего-либо бытия не только для него, но и вообще ни для
кого ни малейшей
пользы последовать не должно.
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не то чтоб себе на
пользу — всё
в кабак! У нас
в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у
кого их нет!
Я люблю Лукьяныча искренно и положительно убежден, что и он, с своей стороны, готов
в мою
пользу кому угодно горло перервать.
Способности были у него богатые; никто не умел так быстро обшарить мышьи норки, так бойко клясться и распинаться, так ловко объегорить, как он; ни у
кого не было
в голове такого обилия хищнических проектов; но ни изобретательность, ни настойчивая деятельность лично ему никакой
пользы не приносили: как был он голяк, так и оставался голяком до той минуты, когда пришел его черед.
Кому какое дело, что он сестру ограбил или
в свою
пользу духовное завещание написал?
Во всем он знаток, везде умеет выбрать. Знает, где продается лучшая баранина, где прежде всего можно получить свежего тюрбо, омара, у
кого из торговцев появилась свежая икра, балыки и проч. Выбирает он всегда добросовестно и не только ничего не берет за комиссию, но даже торгуется
в пользу патрона.
Тут они и пустили про меня дурную славу, что будто я чародей и не своею силою
в твари толк знаю, но, разумеется, все это было пустяки: к коню я, как вам докладывал, имею дарование и готов бы его всякому,
кому угодно, преподать, но только что, главное дело, это никому
в пользу не послужит.
— А ту
пользу, что сегодня, например, десять"ябедников"загублено, а завтра на их месте новых двадцать явилось! А кроме того, смотришь, одного какого-нибудь и проглядели. Сидел он где-нибудь тихим манером
в кабачке, пописывал да пописывал — глядь, ан
в губернию сенаторский гнев едет! Откуда? как?
кто навлек?.. Ябедник-с!
Смело уверяя читателя
в достоверности этого факта, я
в то же время никогда не позволю себе назвать имена совершивших его, потому что,
кто знает строгость и щепетильность губернских понятий насчет нравственности, тот поймет всю громадность уступки, которую сделали
в этом случае обе дамы и которая, между прочим, может показать, на какую жертву после того не решатся женщины нашего времени для служебной
пользы мужей.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные
в свою
пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие
в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы
в Петербурге
в одной торговой компании,
в которой князь был распорядителем и
в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали:
кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись
в кабинете — и так далее…
К
кому он ни обращался — никто даже имени Розелли не слыхивал; хозяин гостиницы советовал ему справиться
в публичной библиотеке: там он, дескать, найдет все старые газеты, но какую он из этого извлечет
пользу — хозяин сам объяснить не умел.
В.М. Лавров вынул пачку денег, но С.А. Юрьев, зная, что
В.
В. Пукирев не возьмет ни от
кого денежной помощи, предложил устроить
в пользу художника музыкально-литературный вечер
в одном из частных залов. Присутствовавшие отозвались на этот призыв, и тут же составилась интереснейшая программа с участием лучших литературных и артистических сил.
— Благодетель вы наш, благодетель! — завопил подошедший на эти слова Иван Петрович, которому было все равно, у
кого бы ни заручиться денежками
в пользу мальчуганов.
— Как же не понять, помилуйте! Не олухи же они царя небесного! — горячился Иван Петрович. — И теперь вопрос, как
в этом случае действовать
в вашу
пользу?.. Когда по начальству это шло, я взял да и написал, а тут как и что я могу сделать?.. Конечно, я сегодня поеду
в клуб и буду говорить тому, другому, пятому, десятому; а
кто их знает, послушают ли они меня; будут, пожалуй, только хлопать ушами… Я даже не знаю, когда и баллотировка наступит?..
— Гм… Прежде нежели ответить на этот вопрос, я, с своей стороны, предлагаю другой:
кто тот смертный,
в пользу которого вся эта механика задумана?
«Собираться стадами
в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося
пользы, валяясь
в нечистотах, ночуя
в грязи, живя как скот,
в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой
пользы для
кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже,
в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать
в самый грубый материализм.
— Ох ты, великодушный, — начал Шубин, —
кто, бишь,
в истории считается особенно великодушным? Ну, все равно! А теперь, — продолжал он, торжественно и печально раскутывая третью, довольно большую массу глины, — ты узришь нечто, что докажет тебе смиренномудрие и прозорливость твоего друга. Ты убедишься
в том, что он, опять-таки как истинный художник, чувствует потребность и
пользу собственного заушения. Взирай!
По чести вам сказать, ее я не терплю.
Ни
в чем и никому я не был
в жизнь обязан,
И если я
кому платил добром,
То всё не потому, чтоб был к нему привязан;
А — просто — видел
пользу в том.
Кому ты приносишь
пользу?» Я начинаю разбираться
в этих вопросах и вижу, что благодаря моим трудам сотня французских лавочников-рантье и десяток ловких русских пройдох со временем положат
в карман миллионы.
Костылев. Зачем тебя давить?
Кому от этого
польза? Господь с тобой, живи знай
в свое удовольствие… А я на тебя полтинку накину, — маслица
в лампаду куплю… и будет перед святой иконой жертва моя гореть… И за меня жертва пойдет,
в воздаяние грехов моих, и за тебя тоже. Ведь сам ты о грехах своих не думаешь… ну вот… Эх, Андрюшка, злой ты человек! Жена твоя зачахла от твоего злодейства… никто тебя не любит, не уважает… работа твоя скрипучая, беспокойная для всех…
—
Кому наука
в пользу, а у
кого только ум путается. Сестра — женщина непонимающая, норовит все по-благородному и хочет, чтоб из Егорки ученый вышел, а того не понимает, что я и при своих занятиях мог бы Егорку навек осчастливить. Я это к тому вам объясняю, что ежели все пойдут
в ученые да
в благородные, тогда некому будет торговать и хлеб сеять. Все с голоду поумирают.
Тогда произошло нечто изумительное. Во-первых, Ноздрев бросил
в сведущего человека хлебным шариком и попал на No 24. Вышло:"
Кто пьет вино с рассуждением, тот может потреблять оное не только без ущерба для собственного здоровья, но и с
пользою для казны". Во-вторых, по инициативе Ноздрева же, Мартыну Задеке накрепко завязали глаза, потом налили двадцать рюмок разных сортов водок и поставили перед ним. По команде"пей!" — он выпивал одну рюмку за другой и по мере выпивания выкликал...
Поэтому недра земли остаются иногда непоруганными, а обыватели имеют возможность утаить
в свою
пользу:
кто — яйцо,
кто — поросенка.
Но, дойдя до этих пределов, я вдруг сообразил, что произношу защитительную речь
в пользу наяривательного содействия. И, как обыкновенно
в этих случаях бывает, начал прислушиваться, я ли это говорю или
кто другой, вот хоть бы этот половой, который, прижав под мышки салфетку, так и ест нас глазами. К счастью, Ноздрев сразу понял меня. Он был, видимо, взволнован моими доводами и дружески протягивал мне обе руки.
Кукушкина. Да-с. Да и
в дом опасно принимать холостого человека, особенно у
кого есть дочери или молодая жена.
Кто его знает, что у него на уме. По-моему, молодого человека надо женить поскорей, он после сам будет благодарен, а то ведь они глупы, своей
пользы не понимают.
Кто больше всех
в пользу бедных жертвует на все эти дома, приюты, богадельни?
— Да; только
в самом себе… но… все равно… Вы обобрали меня, как птицу из перьев. Я никогда не думала, что я совсем не христианка. Но вы принесли мне
пользу, вы смирили меня, вы мне показали, что я живу и думаю, как все, и ничуть не лучше тех, о
ком говорят, будто они меня хуже… Привычки жизни держат
в оковах мою «христианку», страшно… Разорвать их я бессильна… Конец!.. Я должка себя сломать или не уважать себя, как лгунью!
— Меня самое сначала это мучило: я, как вот и вы мне советовали, говорила, что затеваю это
в пользу молодых девушек, не имеющих обеспеченного положения, с тем, чтоб они не были доведены тем до порока; но потом думаю, что я должна буду сказать,
кому именно из них раздала эти деньги.
Говорил я или не говорил? Говорил ли я, что следует очистить бельэтаж Михайловского театра от этих дам? Говорил ли я о
пользе оспопрививания?
Кто ж это знает? Может быть, и действительно говорил! Все это как-то странно перемешалось
в моей голове, так что я решительно перестал различать ту грань, на которой кончается простой разговор и начинается разговор опасный. Поэтому я решился на все махнуть рукой и сознаться.
— Не знаю-с,
кто вам это писал, — возразил ему с явным презрением Янсутский, — но оно никогда не было, да и не могло быть решено
в нашу
пользу. Нельзя же
в самом деле ожидать, чтобы позволили на воздухе строить дом.
Он не сделает сам ничего именно потому, что
в нем натуры, крови нет; но
кто вправе сказать, что он не принесет, не принес уже
пользы? что его слова не заронили много добрых семян
в молодые души, которым природа не отказала, как ему,
в силе деятельности,
в умении исполнять собственные замыслы?
— Ну, нет. Если ты приятель Дюрока, то, значит, и мой, а поэтому я присоединю тебя к нашему плану. Мы все пойдем смотреть кое-что
в этой лачуге. Тебе, с твоим живым соображением, это может принести
пользу. Пока, если хочешь, сиди или смотри картины. Поп,
кто приехал сегодня?
— Что вы! Христос с вами! — смягчился батюшка, — я ведь для вашей же
пользы! Вижу, что ни
в чем благопоспешения нет, думаю:
кому же, как не пастырю, о сем предстательствовать!
Свойства нашего романтика — это все понимать, все видеть и видеть часто несравненно яснее, чем видят самые положительнейшие наши умы; ни с
кем и ни с чем не примиряться, но
в то же время ничем и не брезгать; все обойти, всему уступить, со всеми поступить политично; постоянно не терять из виду полезную, практическую цель (какие-нибудь там казенные квартирки, пенсиончики, звездочки) — усматривать эту цель через все энтузиазмы и томики лирических стишков и
в то же время «и прекрасное и высокое» по гроб своей жизни
в себе сохранить нерушимо, да и себя уже кстати вполне сохранить так-таки
в хлопочках, как ювелирскую вещицу какую-нибудь, хотя бы, например, для
пользы того же «прекрасного и высокого».
«Хоть бы ты
пользу кому в жизни сделал! — размышлял я так-то, — бедных награждал, крестьян на волю отпустил, что ли, за то, что век их заедал!
Но
кто же решится бросить камень
в этих несчастных, чтобы заставить их упасть с высоты, на которую они взмостились с такими трудами, имея
в виду общую
пользу?