Неточные совпадения
Так прожила Маслова семь лет. За это время она переменила два
дома и один раз была
в больнице. На седьмом году ее пребывания
в доме терпимости и на восьмом году после первого падения, когда ей было 26 лет, с ней случилось то, за что ее посадили
в острог и теперь вели на суд, после шести месяцев пребывания
в тюрьме с
убийцами и воровками.
Видите ли, господа присяжные заседатели,
в доме Федора Павловича
в ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых, сам Федор Павлович, но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых, слуга его Григорий, но ведь того самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьевна, но представить ее
убийцей своего барина просто стыдно.
Я уверена, что у него
в ящике спрятана бритва, обмотанная шелком, как и у того, московского
убийцы; тот тоже жил с матерью
в одном
доме и тоже перевязал бритву шелком, чтобы перерезать одно горло.
Уж, кажется, по-вашему, ниже некуда спуститься: вышибала
в публичном
доме, зверь, почти наверно —
убийца, обирает проституток, делает им „черный глаз“, по здешнему выражению, то есть просто-напросто бьет.
— Ты все лучше знаешь. А вот этого
убийцу Крупова
в дом больше не пускай; вот масон-то, мерзавец! Два раза посылала, — ведь я не последняя персона
в городе… Отчего? Оттого, что ты не умеешь себя держать, ты себя держишь хуже заседателя; я послала, а он изволит тешиться надо мной; видишь, у прокурорской кухарки на родинах; моя дочь умирает, а он у прокурорской кухарки… Якобинец!
Немного позднее оправдания Донато была освобождена из тюрьмы и его землячка Эмилия Бракко;
в ту пору стояло грустное зимнее время, приближался праздник Рождества Младенца,
в эти дни у людей особенно сильно желание быть среди своих, под теплым кровом родного
дома, а Эмилия и Донато одиноки — ведь их слава не была той славою, которая вызывает уважение людей, —
убийца все-таки
убийца, он может удивить, но и только, его можно оправдать, но — как полюбить?
В тот же день вечером, чтобы не терять времени и покончить раз навсегда с надоевшим мне «делом об убийстве», я отправился
в арестантский
дом и обманул Урбенина, сказав ему, что Кузьма назвал его
убийцею.
Бедные, несчастные, бессмысленные народы, упорные
в своем зле, слепые к своему добру, вы позволяете отбирать от вас лучшую часть вашего дохода, грабить ваши поля, ваши
дома; вы живете так, как будто всё это принадлежит не вам, позволяя отнимать у вас вашу совесть, соглашаясь быть
убийцами.
Евангел повествовал, что, по внезапной смерти Горданова, за которою не замедлил еще более неожиданный «скоропостижный брак неутешной вдовицы Глафиры Васильевны Бодростикой с Генрихом Ропшиным», дело о самой смерти покойного Бодростина как-то вдруг стушевалось и все остаются довольны, не исключая главного виновника, умопомраченного Висленева, сидящего
в сумасшедшем
доме, чем он не только не обижен, но, напротив, необыкновенно дорожит этим удобным положением и сам до того за него стоит, что когда кто-то над ним подшутил, будто жена намеревается его оттуда вынуть и взять на поруки, то Жозеф страшно этим встревожился и сам всем напоминал, что он опасный помешанный и
убийца, на каковом основании и упрашивал не выдавать его жене, а, напротив, приковать на самую толстую цепь и бросить ключ
в море, дабы ни жена, ни Кишенский как-нибудь не похитили его насильственным или тайным образом.
Покончив с митрополитом,
убийцы кинулись было на Остоженку, к
дому Еропкина, но тот уже успел вызвать стоявший
в тридцати верстах от Москвы Великолуцкий полк, принял над ним начальство и отправился с ним
в Кремль.
— Таким образом я жила. Как часто вспоминала я о высоком
доме, как часто я оплакивала отца моего ребенка. Это знают моя грудь да подушка. Однажды от проезжих я случайно узнала, что по делу об убийстве на заимке Толстых арестован и пошел
в тюрьму Егор Никифоров. Я поняла все. Чтобы не выдать настоящего
убийцу, Егор принял на себя вину, чтобы спасти моего отца, его благодетеля, он обрекал себя на каторгу…
Впустив
убийцу в дом его жертв, она уже решила бесповоротно все — дальнейшее не зависело от ее воли.
У противоположного
дома очень гладкая и высокая стена, и если полетишь сверху, то решительно не за что зацепиться; и вот не могу отделаться от мучительной мысли, что это я упал с крыши и лечу вниз, на панель, вдоль окон и карнизов. Тошнит даже. Чтобы не смотреть на эту стену, начинаю ходить по кабинету, но тоже радости мало:
в подштанниках, босой, осторожно ступающий по скрипучему паркету, я все больше кажусь себе похожим на сумасшедшего или
убийцу, который кого-то подстерегает. И все светло, и все светло.
И так мне страшно стало, словно живу я где-нибудь
в деревне,
в глуши,
в одиноком
доме среди леса, а какие-то грабители и
убийцы в темноте подкрадываются к
дому и сейчас всех нас перережут.