Неточные совпадения
Фонари еще не зажигались, кое-где только начинались освещаться окна
домов, а
в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим временем во всех городах, где много солдат, извозчиков, работников и особенного рода существ,
в виде дам
в красных шалях и башмаках без чулок, которые, как летучие
мыши, шныряют по перекресткам.
Какой-то Повар, грамотей,
С поварни побежал своей
В кабак (он набожных был правил
И
в этот день по куме он тризну правил),
А
дома стеречи съестное от
мышейКота оставил.
Листья, сорванные ветром, мелькали
в воздухе, как летучие
мыши, сыпался мелкий дождь, с крыш падали тяжелые капли, барабаня по шелку зонтика, сердито ворчала вода
в проржавевших водосточных трубах. Мокрые, хмуренькие домики смотрели на Клима заплаканными окнами. Он подумал, что
в таких
домах удобно жить фальшивомонетчикам, приемщикам краденого и несчастным людям. Среди этих
домов забыто торчали маленькие церковки.
Прочими книгами
в старом
доме одно время заведовала Вера, то есть брала, что ей нравилось, читала или не читала, и ставила опять на свое место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были
мышами. Вера писала об этом через бабушку к Райскому, и он поручил передать книги на попечение Леонтия.
Марфенька едва дождалась, пока затихло все
в доме, и, как
мышь, прокралась к бабушке.
Отца не было
дома; но матушка, которая с некоторого времени находилась
в состоянии почти постоянного глухого раздражения, обратила внимание на мой фатальный вид и сказала мне за ужином: «Чего ты дуешься, как
мышь на крупу?» Я только снисходительно усмехнулся
в ответ и подумал: «Если б они знали!» Пробило одиннадцать часов; я ушел к себе, но не раздевался, я выжидал полночи; наконец, пробила и она.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая
в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу
дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько
мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
Если вы удивитесь, что такой-то ничего не имел несколько лет назад и был беден, как церковная
мышь, а теперь ворочает десятками тысяч собственного капитала, имеет несколько
домов в Перми или
в Екатеринбурге, вам совершенно серьезно ответят стереотипной фразой: «Да ведь он служил
в караване…» Дальнейших пояснений не требуется все равно как для человека, побывавшего
в Калифорнии, сопричисленного к интендантскому ведомству или ограбившего какой-нибудь банк.
Природа оцепенела;
дом со всех сторон сторожит сад, погруженный
в непробудный сон; прислуга забралась на кухню, и только смутный гул напоминает, что где-то далеко происходит галдение, выдающее себя за жизнь;
в барских покоях ни шороха; даже
мыши — и те беззвучно перебегают из одного угла комнаты
в другой.
Стаканыч пожал его холодную, негнущуюся большую руку и, вернувшись на свою кровать, сел за прерванный пасьянс. И до самого обеда оба старика не произнесли больше ни слова, и
в комнате стояла такая, по-осеннему ясная, задумчивая и грустная тишина, что обманутые ею
мыши, которых пропасть водилось
в старом
доме, много раз пугливо и нагло выбегали из своего подполья на середину комнаты и, блестя черными глазенками, суетливо подбирали рассыпанные вокруг стола хлебные крошки.
Всё было тихо
в доме. Облака
Нескромный месяц дымкою одели,
И только раздавались изредка
Сверчка ночного жалобные трели;
И
мышь в тени родного уголка
Скреблась
в обои старые прилежно.
Моя чета, раскинувшись небрежно,
Покоилась, не думая о том,
Что небеса грозили близким днем,
Что ночь… Вы на веку своем едва ли
Таких ночей десяток насчитали…
Завелось
в одном
доме много
мышей. Кот забрался
в этот
дом и стал ловить
мышей. Увидали
мыши, что дело плохо, и говорят: «Давайте,
мыши, не будем больше сходить с потолка, а сюда к нам коту не добраться!» Как перестали
мыши сходить вниз, кот и задумал, как бы их перехитрить. Уцепился он одной лапой за потолок, свесился и притворился мертвым. Одна
мышь выглянула на него, да и говорит: «Нет, брат! хоть мешком сделайся, и то не подойду».
Это были летучие
мыши, расположившиеся зимовать
в трубе нежилого
дома и обеспокоенные так неожиданно несносным им куревом. Целое гнездо их, снявшись с своих крючьев, упали вниз и, вырываясь из огня, носились, цепляясь за что попало.
Огромный старинный барский
дом с несчетным количеством комнат. Полы некрашеные, везде грязновато;
в коридоре пахнет
мышами. На подоконниках огромных окон бутылки с уксусом и наливками.
В высокой и большой гостиной — чудесная мебель стиля ампир, из красного дерева, такие же трюмо, старинные бронзовые канделябры. Но никто этому не знает цены, и мы смотрим на все это, как на старую рухлядь.
Между тем завещание искусно украдено Елисаветой, знавшей все
мышьи норки
в доме, и как оно было писано ее рукой, то и составлено этой же рукой новое.
— Ишь, как тихо
в усадьбе, — так называли по старинному барский
дом, — не шевельнется ни одна
мышь…
Дом крепкий, просторный. Прежде всего
в нем сам купец с семейством квартировал, а как помер, вдова с отчаянной скуки себе новые хоромы взгромоздила, а старый
дом так и стоял без надобности, паутинкой-пылью замшился, —
мышам раздолье.
Сашенька по-прежнему
в лазарете, мало и вижу ее, и, конечно, все те же беспорядки
в доме. Но и к этому привык, должно быть, почти уж и не замечаю, что ем. Мамаши как будто и
в доме нет, перестал замечать и ее; да и тиха она, словно
мышь. При общем невеселом настроении отвожу душу
в занятиях с Лидочкой, сам с ней занимаюсь и читаю сказки. Прекрасная она девочка, истинное дыхание Божие, и
в самые темные ночи наши теплится
в доме, как лампадочка. Миленькая моя.