Неточные совпадения
— По пьяному
делу. Воюем, а? — спросил он, взмахнув стриженой, ежовой головой. — Кошмар!
В 12-м году Ванновский говорил, что армия находится
в положении бедственном: обмундирование плохое, и его недостаточно, ружья устарели, пушек — мало, пулеметов — нет, кормят солдат подрядчики, и — скверно, денег на улучшение продовольствия — не имеется, кредиты — запаздывают, полки —
в долгах. И при всем этом — втюрились
в драку ради защиты Франции от второго
разгрома немцами.
От этой картины общего
разгрома дрогнуло сердце даже у Тита Горбатого, и у него
в голове зашевелилась мысль, уж ладно ли
дело затеялось.
— Ах, сделай милость, не было! — воскликнул генерал. — Как этих негодяев-блузников Каваньяк [Кавеньяк Луи Эжен (1802—1857) — французский реакционный политический деятель, генерал.
В дни июньского восстания 1848 года возглавил военную диктатуру и использовал ее для беспощадного
разгрома парижского пролетариата.] расстреливал, так только животы у них летели по сторонам…
Сонно и устало подвигались солдаты и стражники — случайный отряд, даже не знавший о
разгроме уваровской экономии, — и сразу даже не догадались,
в чем
дело, когда из-под кручи, почти
в упор, их обсеяли пулями и треском. Но несколько человек упало, и лошади у непривычных стражников заметались, производя путаницу и нагоняя страх; и когда огляделись как следует, те неслись по полю и, казалось, уже близки к лесу.
В тот
день, когда ужасный
разгром русского флота у острова Цусима приближался к концу и когда об этом кровавом торжестве японцев проносились по Европе лишь первые, тревожные, глухие вести, —
в этот самый
день штабс-капитан Рыбников, живший
в безыменном переулке на Песках, получил следующую телеграмму из Иркутска...
Обязанности директора канцелярии были очень большие и чрезвычайно разносторонние. По взятии Варшавы, тут сосредоточивалась и военная, и гражданская переписка по всему Царству Польскому; он должен был восстановить русское правление вместо революционного; привести
в известность статьи доходов и образовать правильный приход и обращение финансов. Вообще требовалось организовать
дело, которое после военного
разгрома представляло обыкновенный
в таких случаях хаос.
Одно, только одно горячее, захватывающее чувство можно было усмотреть
в бесстрастных душах врачебных начальников, — это благоговейно-трепетную любовь к бумаге. Бумага была все,
в бумаге была жизнь, правда,
дело… Передо мною, как живая, стоит тощая, лысая фигура одного дивизионного врача, с унылым, сухим лицом.
Дело было
в Сыпингае, после мукденского
разгрома.